Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма (СИ)

— Скрипку старые мастера делали, думаю, что пиликать ваш сын может и на другом инструменте!
Мгновенье и драгоценный инструмент оказался в моих руках. Я нежно погладила теплый, словно принадлежащий живому существу бок, провела пальцем извлекая вхлипнувший звук по струнам. Требовательно протянула руку к мужчине.
— Смычок!
— Что? — не понял он.
— Смычок отдайте, Густав Карлович, — в моем голосе звучала сталь.
— Так вот он, пожалуйте! — с досадой крякнул управляющий.
Оглянувшись по сторонам, я направилась к круглому столику, сдернула с него синюю шелковую скатерть с голубой бахромой и бережно, словно ребенка завернула в нее скрипку.
Сравнение скрипки с ребенком, вернуло меня к другой проблеме. Я обернулась к мужчине, который обиженно сопел и фыркал, словно большой и абсолютно лысый ежик.
— Пойдемте Густав Карлович, не будем заставлять ждать уважаемых представителей пансионата и моих уставших с дороги детей.
Мужчина глянул на меня из-под белесых бровей, подозрение мелькнуло в его прозрачно-голубых глазах. Он хмыкнул и поджал красные, вызывающе пухлые, совсем не мужские губы.
— Прошу пожаловать за мной госпожа Эмма. Они там дожидаются, возле парадного подъезда.
Он быстро зашагал подпрыгивающей походкой, слегка сутулясь и часто оглядываясь назад, словно боялся, что я сбегу.
Я увидела их сразу же, как только вышла на мраморное крыльцо у парадного входа. С моего ракурса живописная компания расположившаяся внизу, в обрамлении двух белых колонн, смотрелась как праздничная глянцевая открытка.
На переднем плане теснились чемоданы, добротные и кожаные, с блестящими на солнце золочеными замками и пряжками они, словно сошли с рекламного плаката о путешествиях. Возле горы чемоданов стоял небрежно засунув одну руку в карман темно-синих вельветовых брюк, черноволосый и кудрявый мальчишка, на вид лет двенадцати. Его вторую руку крепко сжимала девочка лет пяти, такая же кудрявая и черноволосая. Кружева нарядного голубого платья, трепетали от легкого ветерка, огромный белый бант был похож на гиганскую бабочку, которая устала летать и уселась отдохнуть прямо на прелестную детскую головку. Позади стояла молодая женщина. Платиновые волосы уложенны в идеальную" ракушку", белая блузка в меру обтягивает высокую грудь, тоже заслуживающую звание идеальной. Надо ли говорить, что в компанию этих" идеальностей" записались и стройные бедра под тонкой тканью серой юбки, и ножки в белых туфельках на высоких каблучках. Всем своим обликом она вдруг напомнила мне Мэри Поппинс, потерявшую где-то свой знаменитый зонтик. Завершал композицию большой, черный мобиль стоящий немного в стороне, он являл собой причудливую смесь гоночного автомобиля и разукрашенной серебряными позументами кареты конца позапрошлого столетия.
Проворный управляющий уже спустился с крыльца и приветствовал наших нежданных гостей.
— Я рад видеть вас, несравненная Аврора Аркадьевна, рад видеть, — плотоядно урчал он целуя идеальную ручку в короткой, кружевной перчатке.
Аврора Аркадьевна снисходительно-насмешливо улыбалась, красиво морщилась, но ручку свою не отнимала.
Когда мне надоело в третий раз слышать фразу" Я рад видеть вас, несравненная Аврора Аркадьевна", я решила, что сейчас как раз настал мой выход.
— Я тоже рада, видеть вас и…, — немного запнулась пытаясь вспомнить, упоминались ли имена детей Загряжского в дневниках Эммы.
Огорченно вздохнула. Нет. Эмма писала только о своей любви и о своих страданиях, о детях там не было ни одного слова.
Поняв причину моего замешательства мальчик гордо задрал острый подбородок и посмотрел на меня, словно на ничтожное насекомое.
— Меня зовут, Лиза, — радостно защебетала девчушка и присела скрестив загорелые, крепкие ножки в белых носках и синих туфельках.
Брат сердито дернул ее за руку и Лиза смущенно опустила взгляд голубовато-зеленых глаз. Из-под длинных, черных ресниц крупным бриллиантом скользнула слеза.
Идеальная Аврора Аркадьевна, нахмурила брови-ниточки и протянула девчушке носовой, снежно-белый платок.
 
— Елизавета, не вежливо влезать в разговор взрослых, — ее накрашенный красной помадой рот ласково улыбался, а голубые глаза были холодны, словно у замороженной акулы.
— Эмма Платоновна, я прошу прощения, но ваш покойный супруг не успел оплатить проживание и обучение Александра и Лизы в нашем пансионате. Я, как директор этого заведения очень огорчена такими обстоятельствами. Конечно мы благодарны за ваши щедрые пожертвования, за постройку нового корпуса и за другие подарки, — Аврора Аркадьевна вдруг запнулась, порозовела и невольно поправила длинную нитку крупного жемчуга на точенной шейке. — Мартин Григорьевич, был необыкновенным человеком…
Она замолчала подбирая слова, а я усмехнулась. Кем же ты был Мартин Загряжский? Любящим отцом? Обаятельным, любвеобильным красавцем разящим женские сердца? Ловким альфонсом и прожигателем жизни? Мне уже этого не узнать, но твоих детей я не брошу, хотя бы потому, что ненавижу подлость во всех ее проявлениях.
— Аврора Аркадьевна, не надо лишних слов. Дети конечно же останутся под моей опекой. Ведь им грозит приют, не смотря на заслуги и щедрость моего мужа?
Женщина посмотрела на меня пристальным, оценивающим взглядом. Так смотрит успешная любовница на неудачницу жену. Этот взгляд был мне очень знаком. Так смотрела на меня любимая женщина Гоши, когда просила отпустить моего мужа. Я своего отпустила, а вот Эмме удалось избежать подобной просьбы. Впрочем граф Загряжский ушел не к любовнице, а значительно дальше, в небытие.
— Вот это, как я понимаю вещи детей? — я обвела руками гору нарядных чемоданов. — Прошу тогда отдать их документы, и можете быть свободной Аврора Аркадьевна.
Женщина замерла, затем фыркнула и резко протянула мне кожаную, светло-коричневую папку, которая лежала поверх одного из чемоданов.
— Здесь все! — отчеканила она ровным голосом.
Хлопнула дверца черного мобиля, мягко взревел мотор. Помесь гоночного болида с каретой, резко сорвалась с места и скрылась за длинной, пестрой клумбой.
— Она даже не попращалась с нами! — изумленно всхлипнула Лиза.
— Нужно нам ее прощание, как прошлогодний снег, — совершенно неприлично сплюнул себе под ноги чернявый Александр.
— Не плюй на траву Шурик, она может обидеться. Густав Карлович помогите с чемоданами, как я понимаю слуг нам сейчас не найти. Лиза, детка возьми этот сверток, только осторожней там скрипка, а ты Александр надеюсь сможешь управиться с двумя вот теми кофрами, — я решительно подхватила ближайший баул и двинулась в сторону гаража.
Мальчик растерянно оглянулся в сторону дома.
— Мы, что уезжаем? Как там тебя… Эмма? Я и Лиза хотим есть и пить, уже время обеда, надо распаковывать вещи, покажи нам наши комнаты! — капризным голосом загудел Александр.
Я остановилась швырнула тяжеленный баул на газон и пнула его ногой.
— Вот именно уже время обеда, а у меня еще ничего не подготовлено!!! Завтра этот дом нашим уже не будет. Спасибо твоему папочке, постарался проиграться в пух и прах! Если не хочешь в приют Шурик, то будь добр помогай мне! Кстати, как ты относишься к Сибирии?
Мальчик растерянно замер, заморгал прозрачными, как аквамарин голубовато-зелеными глазами.
— Сибирии? Ну, там холодно…, — пробормотал он и пожал острыми плечами.
— Правильно там холодно, поэтому мы сейчас отнесем вещи в наш мобиль, затем заглянем в кладовые и на кухню, возьмем провизии дня на три, надеюсь еще что-то осталось. Затем поищем самые теплые вещи, затем…. Гм… Затем вскроем сейф, — сказала я шепотом и проводила взглядом уже достаточно далеко отошедшего Густава Карловича.
— Вскроем сейф?! А ты можешь? — так же шепотом поинтересовался мальчик.
— Ты же мне поможешь? — с таинственным видом подмигнула я Александру.
Глаза мальчика сверкнули, он подхватил два чемодана и двинулся догонять управляющего.
Остаток дня пролетел как одна минута. По совету Густава Карловича я решила выехать поздно вечером через гору, что бы сократить путь и запутать возможных преследователей.