Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма (СИ)

— Заходите уже, Катерина Васильевна, не съем я вас, — мой простуженный голос неприятно заскрипел.
Дверь открывалась очень долго. Вначале она деликатно и тонко скрипнула, затем послушная чьей-то руке с той стороны вздрогнула, а затем лишь отворилась.
Я замерла с открытым ртом, забыв о том, что собиралась сладко зевать.
Застывшая на пороге высокая и плечистая фигура совсем не напоминала низкорослый, плотно сбитый облик моей вероломной управляющей.
Таинственная фигура нерешительно потопталась на пороге, маскируясь в плотном сумраке за плечами, а затем шагнула в гостиную.
— Петр… как там вас? Вот черт, отчество забыла! Беркутов?! Какими судьбами? — мой голос наверное от испытанного потрясения, больше не сипел, а вновь разливался серебристым колокольчиком.
Петр Беркутов усмехнулся разглядывая меня, задержал взгляд на моих голых щиколотках торчащих из поношенных, но удобных домашних туфлей.
— Прошу прощения, Эмма Платоновна, но я должен был убедиться, что вчера с вами ничего страшного не случилось, — он пытался насмешливо улыбнуться, но улыбка вышла неловкой и кособокой. — Когда мы с Катей вернулись, то ни вас ни вашего мобиля на месте уже не было. Я поехал до ближайшей зарядной станции, но там мне сказали, что к ним со вчерашнего вечера никто не приезжал. Всю ночь я промучился ругая себя последними словами, а к утру не выдержал и поспешил сюда. Я должен был убедиться, что с вами Эмма Платоновна, все в порядке, — он развел руками и усмехнулся.
Я тоже усмехнулась, отзеркалила его наглую и самоуверенную ухмылку.
— Убедился? А теперь пошел вон отсюда, Беркутов. Я вчера тоже убедилась, что более гадкого и ненадежного человека в своей жизни еще не встречала! И после того, как вы…, к черту! Как ты бросил ночью, в начинающейся метели бедную женщину, ты сможешь и дальше считать себя мужчиной?! — мой голос почти визжал, я размахивала руками и воинственно наступала.
Беркутов стоял неподвижно, своих позиций сдавать не спешил, а я очнулась лишь тогда, когда уперлась в холодное, пахнущее морозом и дорогим табаком колючее, шерстяное пальто.
Сильные руки обхватили меня за талию и на миг прижали к себе. Я еще глубже зарылась носом в колючую шерсть, даже услышала бешеный стук сердца мужчины. И с ужасом осознала, что все вокруг нас вибрирует, воздух искрит от напряжения, а пространство вдруг сузилось до двух фигур в этой большой и мрачной гостиной. Сейчас были только я и только он — ненавистный Петр Беркутов.
Наверное мужчина ощутил тоже самое, он отодвинул меня от себя вытянутыми, сильными руками, как куклу и поставил в сторонку.
— Я рад, что с вами все в порядке Эмма Платоновна. Способность визжать, брыкаться и не особо выбирать выражение в словах, вы не растеряли. Я искренне рад за вас!
Мужчина резко развернулся и вышел. На этот раз с дверью он не особо церемонился. Она закрылась так громко, что подпрыгнула посуда в дубовом, резном буфете и затрещали поленья в камине.
Я устало добралась до стола, села ощущая небольшое головокружение. Мой взгляд задержался на портрете. Агафья Платоновна поджала губы и осуждающе кивала головой. Ее белые, холеные руки быстро раскладывали карты. Когда последняя карта заняла свое место, женщина внимательно рассмотрела всю комбинацию, а затем досадливо махнула рукой. Небрежно сгребла карты в одну кучу, и накрыла их зеленой, шелковой шалью снятой с круглых, упругих плечей.
— Вы бы мне рассказали, что там нагадали тетушка? — спросила я тихо.
Агафья Платоновна раскрыла рот, словно собралась заговорить, но тут входная дверь распахнулась и в гостиную влетела Екатерина Васильевна.
— Хозяйка, там люди приехали наниматься на работу. Целая толпа. Я их пока в трактирном зале разместила. Все вас ждут, — она говорила быстро, а глаза отводила в сторону.
— Екатерина Васильевна, это все, что вы мне сказать хотели? — мой голос прозвучал холодно и строго.
Женщина вздохнула, поправила гладко зачесанные волосы и отвернулась.
— Эмма Платоновна, ну вы сами немного виноваты, надо было сразу соглашаться. Мы бы до дому добрались, а там на моей старушке бы обратно к мобилю вернулись. Кстати, а как вам удалось мобиль зарядить? — Екатерина Васильевна глядела на меня подозрительно насупив свои светлые бровки.
 
Я смотрела на нее пытаясь увидеть смущение или возможно сожаление о том, что так неловко вчера получилось. Но ничего подобного не видела.
— Добрые люди помогли. Не все кругом равнодушные, Екатерина Васильевна!
Женщина скривилась, жалобно хлюпнула носом.
— Эмма Платоновна, так мы вчера вас искали…
— Но не нашли! — развела я руками. — А это потому, что все вовремя делать надо. Оставим этот разговор. Мне завтрак будьте любезны принести. Я пока одеваться буду. Позже детей покормите.
Я развернулась и пошла к лестнице. Уже собираясь поднимать ногу на первую ступеньку, обернулась.
— Запомните, Екатерина Васильевна, вы всего лишь служанка в" Сладких Хрящиках", а служанок всегда новых нанять можно. Как говорится, свято место — пусто не бывает!
Ступеньки скрипели под моими ногами, а в гостиной тихонько всхлипывала Екатерина Васильевна.
  
Глава одиннадцатая. Весна и умопомрачение
 
Зима промчалась, словно санки с высокой горы скатились. Так же быстро, и так же головокружительно.
"Сладкие Хрящики" перестраивались, расширялись, обзавелись новыми строениями и новыми людьми, но дохода упорно не приносили. Мне казалось, что я бегу по кругу, подобно цирковой лошади. Очень загнанной, хромающей и отупевшей лошади, которую не грех бы и пристрелить.
Так я думала каждый вечер, когда ложилась спать, а вернее ныряла в спасительный омут сна, что-бы проснуться почти затемно и опять продолжить свой нескончаемый бег. Меня подстегивал страх, он действовал лучше чем хлыст дрессировщика той самой лошади. Я боялась, что вложенные в" Сладкие Хрящики" деньги никогда не начнут" работать". Я боялась за будущее детей, которые мне верили, я уже не могла подводить людей которые ждали своей зарплаты, я боялась за себя. Вдруг когда-нибудь надорвусь от этих ежедневных забот или свихнусь от напряженного ожидания успеха.
Идея обогнать Беркутова уже не казалась мне такой заманчивой. Я в который раз просчитывала все преимущества" Сладких Хрящиков", и в который раз скрипела зубами, когда в заведении соперника был аншлаг, а к нам забредали лишь редкие путники.
Агафья Платоновна, на мои вопросы не отвечала, она холодно пожимала плечами, куталась в зеленую с золотыми цветами шаль и упорно раскладывала бесконечные пасьянсы. На просьбу погадать мне, тетушка неизменно, стабильно показывала мне бубнового короля, почему-то сердилась и хмуря брови отворачивалась.
Открытие зарядной станции, как я и предполагала, требовало не только денежных вложений, но и преодоление множества бюрокротических барьров. Взятки любили брать и в этом мире, но вот исполнять… Ожидание открытия зарядной станции грозило затянуться до осени. Мне просто позарез были нужны" живые деньги", их мог бы приносить трактир, который после перестройки больше напоминал ресторан в народном стиле, или же постоялый двор, который теперь стоял отдельно от трактира. Но… Приходилось довольствоваться редкими посетителями.
В день моего грехопадения я возвращалась из города домой. Болела голова, болели ноги, им пришлось изрядно побегать по кабинетам высокопоставленных клерков. Каждый раз, количество необходимых для открытия зарядной станции бумажек множилось, а обещания так и оставались пустыми заверениями. Конечно меня терзали смутные подозрения, что кто-то очень влиятельный старательно тормозит весь процесс, но доказательств у меня не было.
Размышляя о тайном, а возможно и не совсем тайном, недоброжелателе, я вскользь посмотрела на обочину дороги и ахнула.
Оказывается за заботами, я совсем не заметила когда растаял снег, а придорожные поляны покрылись сплошным синим ковром подснежников. Мне показалось, что это ясное небо упало и разбилось на миллион ярких, синих брызг. Эти брызги манили и звали, захотелось ощутить в руках их упругие стебли. Я помнила, что подснежники не имеют запаха, но так вдруг захотелось их понюхать.