Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма (СИ)

Я смотрела на все это великолепие и даже слезы на глазах выступили от досады. Прав был местный начальник полиции, ох как прав! Продавать нужно" Хрящики", пока они не повисли тяжелыми гирями на моей шее. Продавать и бежать не оглядываясь! Бежать от портрета Агафьи Платоновны, развлекающей меня непонятной пантомимой. Бежать от баньки с мрачной славой, которую наверняка породит история с шестью трупами и привидениями. Бежать от сидевшей напротив меня Екатерины Васильевны, женщины ненадежной и вздорной.
Она словно почувствовала, что я про нее думаю, оживилась, встрепенулась и крепко схватила меня за руку.
— Ой, батюшки! Смотрите Эмма Платоновна, никак сам хозяин Петр Кондратович Беркутов пожаловал! А ведь мне посудомойка Нинка, говорила, что он редко здесь бывает, все больше в городе околачивается. У него там еще три ресторана открылись, — горячо зашептала женщина энергично покачивая ярко— синим пером на норковом берете. — Ох, с ним еще и Валериан Антонович явился! — Екатерина беспокойно заерзала на стуле, словно он вдруг превратился в раскаленную сковородку.
Я и сама слегка занервничала, когда увидела, что начальник полиции Добужинский Валериан Антонович собственной персоной идет рядом с высоким, плечистым мужчиной, что-то говорит ему явно смешное и они сдержанно смеются, не забывая раскланиваться со знакомыми, сидящими за столиками. Мужчины направлялись в нашу сторону. Двигались слаженно, словно танцевали хищный, скользящий танец.
Я подвинула к себе чашку с давно остывшим чаем, увлеченно принялась помешивать в ней серябряной ложечкой и старательно делала вид, что пока не заметила Добужинского. Почему-то мне захотелось что бы он и его спутник прошли мимо. Возможно виной тому было то, что высокий незнакомец очень походил фигурой, походкой, разворотом плечей на моего бывшего мужа Гошу. Его я любила той больной любовью-зависимостью, от которой кружится голова и перехватывает дух. Когда-то он взял и вынул мое бедное сердце, разбил его своим уходом к другой женщине. Даже находясь в чужом теле и в чужом мире я иногда просыпалась по ночам от приступа острой, смертельной тоски. "Гоша, Гоша, ну как ты мог, так поступить со мной?" — шептали губы, а щеку холодила непрошенная слеза.
— Эмма Платоновна, как я рад вас видеть. Не поверите, но именно сегодня хотел наведаться в" Сладкие Хрящики", у меня есть для вас сюрприз! Агенство по найму предоставило мне списки, а я выбрал из них людей надежных, проверенных. Впрочем давайте о делах поговорим чуть позже, а сейчас позвольте представить вам, моего друга и вашего так сказать коллегу, Петра Кондратовича Беркутова! — голос мужчины торжественно, парадно завибрировал, словно у опытного конферансье объявляющего смертельный номер в цирке.
Глаза от чайной чашки я поднимала медленно, с очаровательной и надеюсь глупой улыбкой, именно ее я выбрала из всех отработанных перед зеркалом улыбок. Я целую неделю изучала свое лицо, знала как оно выглялит если нахмурю брови, если вдруг соберусь заплакать. Милое личико Эммы украшали все гримасы, ей бы в актрисы податься, а она влюбилась в человека, который разбил ее сердце. Вот этим, мы наверное с ней и похожи, поняла я внезапно. Забавно, а я то думала, что связи между нами нет.
Я улыбнулась своим мыслям, еще старательней растянула в милой гримаске личико. Словно видела себя сейчас со стороны, смотрясь в старое зеркало в спальне Агафьи Платоновны. Черные глаза светятся мягким, бархатным светом, на щечках появились ямочки, крохотная родинка над верхней, пухлой губой слегка подрагивает, а белые зубы влажно блестят обнажившись в глупенькой улыбке. Именно такая маска показалась мне самой подходящей при знакомстве с успешным конкурентом.
— Ах, как я рада нашей встрече, Валериан Антонович, как рада! — защебетала я нежным голоском, словно певчая канарейка в брачный период.
Мой веселый щебет не помешал мне с интересом рассматривать Петра Кондратовича Беркутова. Первое, что я отметила, так это его невероятную самоуверенность. У него был вид человека купающегося в деньгах.
 
Гладко выбритая кожа лица сияла, словно светилась изнутри. Густые и светлые, немного рыжеватые волосы были уложены идеальными волнами. У меня не было никаких сомнений в том, что с утра над прической мужчины усердно поработал мастер парикмахерского искусства. Губы были немного великоваты для мужчины, но твердого и четкого рисунка. Они улыбались насмешливо и даже несколько порочно и нагло. Почему-то мне подумалось, что стоящий передо мной мужчина — порядочная сволочь. Но сволочь с невинными телячьими глазами, удивительного светло-орехового цвета. В глубине этих глаз скрывалось что-то мальчишечье, чистое и озорное. Что-такое с чем мне приходилось сталкиваться только один раз в своей жизни. Именно такие глаза были у моего бывшего мужа Гоши.
Пауза затянулась, мы рассматривали друг друга с минуту. Чем больше длилось молчание, тем более неловко я начинала себя чувствовать.
Мужчина стоял нависнув над столом плечистой громадой, а я сидела и казазалась сама себе маленькой девочкой, робко глядящей на грозного дядьку. Дядька продолжал насмешливо улыбаться, снисходительно смотреть сверху вниз. Казалось, что вот сейчас он достанет конфетку из кармана своих безупречно выглаженных брюк.
Я потупилась и опустила глаза. Когда мне удалось прекратить наш поединок взглядов, поспешила разогнать неловкую, вязкую тишину повисшую над нашим столиком нежным, беззаботным щебетом о всякой ерунде.
— Присаживайтесь пожалуйста, господа! Валериан Антонович, вас наверное нам послали небеса! Вот мы с Екатериной Васильевной поспорили, что такое занятное положили повара в этот салат. Я утверждаю, что это грецкие орехи, а вот Екатерина Васильевна убеждена, что кедровые! — быстро тараторила я, наскоро сочиняя рецепт салата который даже не пробовала.
Краем глаза я заметила, что женщина сидевшая напртив меня застыла, словно внезапно превратилась в статую. Розовый и нежный румянец залил ее лицо, впитал как в губку и растворил расплывчатые веснушки и они удивительным образом исчезли. Глаза, которые я совсем недавно считала тусклыми и невыразительными, вдруг засверкали темными искрами, засветились притягательным сине-серым дурманом. Даже нос уже не напоминал унылый баклажанчик, он вдруг показался мне изящным.
Мужчина за стол садиться не стал, он еще ниже навис над ним. Теперь его взгляд был устремлен на мою спутницу.
— Как поживаешь, Катюша? — спросил он вдруг дрогнувшим голосом. В глубине его телячьих глаз тоже что-то дрогнуло, расплескалось застарелой болью.
Екатерина Васильевна уже справилась с собой, отхлынул с ее лица нежный румянец, вытолкнул проступившие на белой коже расплывчатые веснушки. Только глаза продолжали сиять темным дурманом.
— Хорошо живу Петр Кондратович. Замуж вышла. Вот у Эммы Платоновны управляющей служу, — голос женщины был хриплым, словно она внезапно простудилась.
— Рад за тебя Катюша, очень рад, — бездушным, механическим голосом проговорил мужчина.
Я не верила своим глазам. Перед нами вновь стоял самодовольный, насмешливый хозяин жизни. Просто порядочная сволочь с телячьими глазами.
Он распрямился резко, и посмотрел на меня.
— Эмма Платоновна, в салате есть авокадо. Купил по случаю целый вагон сего замечательного фрукта. Но вам это не интересно должно быть. К хрящикам горчица с хреном полагается, да водочки побольше, да в баньке голы…,
Договорить ему не дал Добужинский. Наверное по долгу службы он поспешил погасить неприятную для всех тему. Мягко, но настойчиво дотронулся до рукава модного, светло-серого пиджака Беркутова.
— Петр Кондратович, хочу напомнить тебе, что времени у меня не так уж много. Служба знаешь ли, служба. Может быть мы сегодня все же дойдем до твоего кабинета? — говорил он быстро и весело, но в голосе чувствовалось некое напряжение.
Хозяин заведения усмехнулся, дружески похлопал начальника полиции по плечу.
— Ты прав, Валериан Антонович, дела прежде всего! Дамы, к сожалению вынужден покинуть ваше приятное общество.