Зеркала и галактики (СИ)

В половине двенадцатого она вызвала номер, который добыл Чейк; Тони уже должен был возвратиться домой. Отозвался автоответчик; Мишель испугалась и сбросила вызов.
Поразмыслив, нажала кнопку повторного вызова. Тони прослушает запись, это главное. Тем более, что автомат отвечал его голосом:
– Здравствуйте. Я не могу сейчас с вами поговорить. После сигнала оставьте, пожалуйста, свое сообщение.
Едва дыша, Мишель дождалась гудка.
– Добрый вечер, – начала она сдавленным, чужим голосом. – Это Мишель Вийон. Тони, ради Бога, извините мою наглость… Я хотела сказать, что… – она запиналась и ненавидела себя за это. – Я думаю о вас… все время… Очень хорошо, что вы есть. Спокойной ночи. – Она положила трубку и перевела дух. Тони все понимает; он должен расслышать в бессвязном лепете ее чувства.
Она подперла рукой тяжелую голову. А скажи, Мишелька, честно: какие такие чувства ты вкладываешь в свою суету? Что это – бескорыстная забота? Сочувствие? Жалость? Не врешь ли ты, Мишель Вийон? Не думаешь ли урвать что-то самой себе?
Тони не отозвался. Ни на следующий день, ни на третий, ни после. Мишель предполагала, что так будет, но надеялась. Ей было горько. Хоть бы знать, что ее полночные песни ему нужны, а не вызывают усталую досаду и раздражение. Каждый вечер она исправно набирала номер и наговаривала целые поэмы. Весь день она работала как одержимая – ваяла, обжигала, расписывала, покрывала лаком – и не переставая искала нужные слова: чтобы не унизить человека, не показаться настырной и бестактной. А еще мучительно хотелось знать, что с ним. Не сломался ли? Жив ли вообще?
Спустя неделю Мишель связалась с Чейком. Детектив сухо отчитался: Тони жив, здоров и шутит с гостями, да и народ притомился, веселье пошло на спад, и жизнь у нанятых путан и жиголо стала потише.
Мишель ненадолго успокоилась, а потом ужаснулась: если гостям прискучили обычные развлечения, они сочиняют все более изощренные забавы. Ей представлялись всякие ужасы: смесь выхваченных из эротических фильмов сцен и смутных порождений потрясенного воображения. Она была вне себя. Наглоталась успокоительных таблеток, но это не помогло, и к вечеру у Мишель созрело отчаянное решение.
В половине одиннадцатого, передвигаясь, как во сне, она вышла из дома, села в свою маленькую «сонату» и поехала на Кедровое Кольцо – туда, где жил Тони.
Кольцо оказалось длинной вытянутой петлей, а нужный дом стоял в середине закругления, в стороне от дороги. Одноэтажный, двухквартирный – с двумя разными входами, он синевато поблескивал стеклами в свете фонарей. Ни одно из окон не светилось. Мишель припарковала «сонату» поблизости от подъездной аллеи, укрыв ее в тени густых деревьев, и приготовилась ждать.
На Кедровом Кольце было пустынно, ни людей, ни машин, будто в заколдованном царстве. Одни фонари да светящиеся окна редко стоящих домов.
В четверть двенадцатого из-за поворота дороги показались огни двух мобилей. У Мишель подпрыгнуло сердце. Тони? А второй – его сосед по дому? Ей стало неуютно. Хорошо, что машины идут не с той стороны, где она прячется.
Первым на ведущую к дому аллею свернул громадный черный «адъютант». За ним, как на привязи, к дому покатил второй мобиль, еще громаднее и как будто еще чернее.
Мишель сидела, затаив дыхание. Проехали, слава Богу.
В доме зажегся свет: сперва в левом крыле, затем в правом. Мишель выругала себя за то, что не позаботилась выяснить, с которого края находится квартира Тони. На его окна можно было бы поглядеть с нежностью. Или даже позвонить в дверь. Всего лишь посмотреть Тони в лицо, сказать несколько слов – неловких, но от души – и уехать. Однако второй мобиль… Мишель боялась.
Кто-то подошел к окну – на шторе появился темный силуэт. Затем штору отдернули, и Мишель ощутила на себе чужой холодный взгляд. Ей стало совсем жутко – на нее смотрел тот, кто сидел во второй машине. «Соната» была хорошо укрыта в густой тени, саму Мишель невозможно разглядеть; и все же незнакомец явственно ее рассматривал. Включив двигатель, она тронула с места. Ни к чему тут маячить.
 
Мишель отъехала с квартал, и ей полегчало. Наверное, Тони уже прослушал сегодняшнюю запись; наверняка на душе стало не так скверно. Осталось всего восемнадцать дней – и кошмарный фестиваль закончится…
На экране заднего вида возникли яркие точки – фары мобиля. Мишель прибавила скорость. Светящиеся точки росли: машина нагоняла. Ну так что же? Люди торопятся, только и всего.
Белый свет залил салон. Мишель невольно втянула голову в плечи. Она не могла рассмотреть на экране лица сидевшего за рулем, но затылок пощипывало от его изучающего взгляда. Затем по шее, по плечам, по спине словно потекли жгучие струйки. Руки Мишель внезапно ослабли, в глазах потемнело, стало нечем дышать. Чувствуя, что теряет сознание, она остановила «сонату».
Было темно. Вдалеке что-то стукнуло, мир покачнулся. Открыв глаза, Мишель обнаружила, что преследователь сидит рядом с ней.
– Убирайтесь! С какой стати?…
Его глаза блестели в полутьме салона.
– Ты – Мишель Вийон, – упали медленные слова.
Она дернулась нажать кнопку тревожной сигнализации – орущая и мигающая всеми огнями машина привлечет внимание – однако метнувшаяся рука незнакомца ее опередила. Запястье стиснули жесткие и очень горячие пальцы.
– Не сметь, – жарко выдохнул он, и тут Мишель его узнала: белокурый парень с обжигающим взглядом ореховых глаз, которого она видела на снимке. И голос его она слышала: этот тип пьяный стоял у нее на крыльце, требуя Тони.
От запястья точно растекался жгучий яд, рука немела.
– Чернокудрая красотка с зелеными глазами. Черт меня побери – в самом деле, какая красивая!
В глубине души, Мишель не считала себя раскрасавицей. Глаза и волосы у нее и впрямь хороши, но что до остального…
– Брось! – усмехнулся белокурый, словно прочитав ее мысли. – Ты самая роскошная женщина в мире. Поедем домой? – Он завладел ее второй рукой, притянул Мишель к себе.
– Пустите и убирайтесь вон! – Она трепыхнулась.
– Будешь кусаться? – Он снова усмехнулся, и глаза блеснули ярче.
У Мишель заболело лицо и открытое горло; казалось, взгляд наглеца оставляет ожоги.
– С ума сойдешь, какая красивая, – протянул он. – Погоди-ка, милая… Ах вон что! Шпионишь за своим приятелем? А снимки, говоришь, сожгла?
Мишель хотела закричать, но голос пропал. Этот человек знал про нее все! Он прихватил ей оба запястья одной рукой, а другой провел по щекам и подбородку. Лицо точно облили кипятком.
– В жизни не попадалось таких красивых… На что тебе сдался несчастный жиголо? Поедем ко мне.
Мишель внезапно обрела голос и завизжала. Визг оборвался – белокурый зажал ей рот, она ослабела и обмякла, словно от мгновенно действующего яда.
– Упрямая красавица. Стало быть, не желаешь?
Она помотала головой.
– До сих пор ни одна не отказывалась, – промолвил он с недоумением, которое, несмотря на ужас ее положения, показалось Мишель забавным. – Ты хочешь поехать со мной! – отчеканил он. – Нет? Да что ж это творится на белом свете?
От его изумления и откровенной обиды Мишель чуть не прыснула.
– Не сметь! – Он толкнул ей голову. – Дура!
Освободившись из-под ладони, Мишель злорадно захохотала. Он ненормальный, этот тип с ядовитым взглядом, но она обнаружила его слабое место.
Он оскорбился.
– Стерва! Дрянь!
Мишель хохотала, как в истерике. Злись, ну давай, злись крепче! Я тебе еще и не так посмеюсь – и с подвизгиваньем!
Захватив в горсть ее локоны, белокурый ударил Мишель лицом о консоль управления.
– Прекрати! Перестань, говорю! – В голосе неожиданно прорвались жалкие просительные нотки.
Она смолкла. Он отпустил ее волосы.
– Пошел к черту, – бросила Мишель с холодной злобой. – Вон, кому сказано! – завопила она, со всей силы толкая его в плечо. Будь дверца открыта, белокурый вылетел бы на дорогу.
– Зря смеешься, – отозвался он тихо. – Все равно будешь моей.