Лунная песнь (СИ)

Видимо, наша семья когда-то была проклята, и жадность духов до наших бед оказалась безграничной, словно потери родителей могло быть мало…
— Лия?.. — недоуменно подняла на меня свои большие глаза Аннерит. — Лия, что-то случилось?
Я приподняла ладонь, как бы призывая её ничего мне не говорить. Грудь уже терзали первые беззвучные слёзы. Я была не готова что-то сказать вслух.
Боялась даже прокручивать в голове то, что только что прочитала.
Аннерит, обычно бесчувственный кусок самолюбия и эгоизма, неуверенно встала и подошла ко мне. Когда она меня неловко приобняла, успокаивая, я не выдержала и громко разрыдалась ей в плечо, заливая тушью её идеально выглаженную белую рубашку.
* * *
Я так и не смогла сказать никому в Академии истинную причину того, почему я возвращаюсь на родину за день до вручения диплома. В деканат со мной пошла Аннерит, которая сама знала всего ничего, и она же затем договаривалась с ректором, применив все свои родственные связи, чтобы меня отпустили с миром.
Диплом обещали выслать по почте в течение месяца, но мне было всё равно. Вещи, казавшиеся ещё вчера очень важными, потеряли всякий смысл.
Милый мой братец, Лэнс… как же ты умудрился подцепить изумрудную гнильянку?
Редчайшую болезнь, которой обычно пугают глупых детишек, чтобы они не убегали в леса к духам. Хворь, которую я всегда считала скорее мифом, нелепой страшилкой, не способной воплотиться в жизнь. Та самая дрянь, которая постепенно уродует тело, шаг за шагом трансформируя больного в чудище, находящееся на грани мира нашего и мира тонкого. Недуг, разъедающий не только тело, но и душу, постепенно сводя человека с ума и лишая его законной вечности среди предков, перерождая заболевшего в злого духа и уничтожая его личность.
Болезнь, которая хуже смерти, ведь после смерти всегда есть жизнь.
В поезд я садилась в полной прострации, едва воспринимая окружающую меня действительность. В руках была небольшая сумка с вещами — всё, что я успела нажить за четыре года в Академии, — да пакет с продуктами, который собрала мне Аннерит и несколько моих одногруппников.
Поезд отъезжал от станции одного из двух вокзалов столицы в пять утра, и на платформе было слишком прохладно для моей тонкой курточки с искусственным мехом на воротнике.
Но даже холод меня нисколько не бодрил.
Большая часть слёз была уже выплакана, остальная словно образовала ледяной камень в груди, который запечатал мои чувства, чтобы я прямо сейчас не сошла с ума. Побочным эффектом стало полное равнодушие к происходящему вокруг, и когда одна дородная женщина, спеша, толкнула меня и тут же сама и обругала, я даже не взглянула в её сторону.
В начале лета желающих отправиться на север было немного, и я оказалась в своём купе совсем одна. Впрочем, я не сильно тешила себя надеждой доехать до места назначения всё так же в полном одиночестве. На полпути к моей цели, в городе Цэвинг, втором по размеру городе страны после самой столицы, в поезд сядет примерно столько же людей, сколько село сейчас.
Я закинула сумку в отделение для багажа, стянула куртку, свернула её, заложила под спину и, забившись в угол нижней полки, попыталась поскорее забыться в спасительной полудреме.
Поезд медленно тронулся, и его движение подействовало на меня убаюкивающе. Сознание с готовностью меркло, желая хотя бы на время полностью забыться.
В тот момент, когда я почти перешла за грань дремы к полноценному сну, грохот отодвигающейся двери заставил меня вздрогнуть, а увиденное после — несколько раз моргнуть и едва не щипнуть себя за руку.
В купе, занося большую набитую сумку, зашёл северянин.
Самый настоящий, с длинными, почти белыми волосами до середины лопаток, забранными в хвост, оплетенный тонкой косой. С кожей, ещё более смуглой, чем у меня самой, и с пронзительными сине-голубыми глазами.
Я не видела северян все четыре года Академии. И судя по взгляду молодого человека, он испытывал примерно те же чувства, что и я.
Мы синхронно поздоровались и тут же стали смотреть в разные стороны, несколько смущенные собственными ощущениями.
 
Впрочем, тут я могу говорить больше за себя, потому что молодой человек достаточно быстро перестал тушеваться, отогнав от себя всякую неловкость, которая, видимо, была ему непривычна.
— Приятно увидеть своего собрата так далеко от родины, — дружелюбно произнес он, убирая свой багаж, который с трудом влез в предназначенное для него отделение под нижней полкой.
Я едва сдержалась, чтобы не выдать вздох разочарования. В таком подавленном состоянии мне больше всего хотелось проехать в одиночестве до самого Цэвинга, а тут сосед, да ещё с Севера. Если сейчас выяснится, что он живет где-то неподалеку от моего старого дома, начнутся пустые разговоры, поиски общих знакомых, воспоминания о каких-то дурацких местах…
— Да. И очень неожиданно, — сдержанно ответила ему я.
Несколько демонстративно зевнула, закрыла глаза и отвернулась. Пусть думает, что хочет, мне нет до этого дела. Лучше сразу выставить себя грубиянкой, чем несколько дней пытаться выдавливать из себя дружелюбие, когда внутри гнездится сосущая пустота.
Некоторое время я с отстранением слушала, как устраивается на своем месте мой сосед, затем, под монотонный стук колес поезда, наконец, отключилась.
* * *
Мне снился родной дом, каким он был до того, как горе с родителями навсегда изменило нашу жизнь.
Нагретое на солнце и чуть потрескавшееся теплое дерево крыльца, простая банка с охапкой пушистых цветов, которые наполняли наши небольшие, но очень уютные комнаты медовым запахом луга.
Глиняная посуда, с любовью расписанная самой мамой, колющийся шерстяной плед для прохладных ночей, коих на севере немало. Раскиданные по дому удочки отца, который вечно собирался на рыбалку, но в итоге в самый последний момент вновь уходил в Шепчущий лес. Незатейливая мамина стряпня, сделанная на скорую руку после очередного спиритического сеанса прямо на кухне.
Это было то место, куда бы я действительно хотела вернуться. Место, которого, увы, больше не существует.
Из теплого сновиденья меня вырвал противный голос проводницы, предлагающей чай.
Я спросонья и по привычке хотела было послать её к предкам, куда обычно я отправляла каждое утро Аннерит, которая вставала на полчаса пораньше, чтобы успеть навести марафет, и в итоге шумела, как целая рота солдат. Но потом ощутила, что пока спала, сильно подмерзла и в действительности была бы и не против чего-то горячего.
Получив свою заветную порцию чая, в который я тут же добавила четыре пакетика сахара, я скосила глаза на своего соседа.
Тот, словно уже чувствуя себя в купе как дома, скрестил ноги и, подперев рукой подборок, читал какую-то толстенную книгу, бывшую, судя по мелкому шрифту и расположению абзацев, скорее всего каким-то справочником, а не художественной литературой.
Всё же я не могла не признать, что северянин мне попался весьма симпатичный, таких в моем поселке не водилось.
Хотя он и показался мне несколько худосочным, но я отдавала себе отчет, что мои предпочтения были сильно скорректированы обучением в Академии ВС, где в основном встречаются мужчины самых внушительных комплекций. Этот же был больше изящен, хотя и с хорошей шириной плеч, а под длинным рукавом у него явственно вырисовывались пусть и не самые накаченные, но рельефные мышцы. Такие молодые люди нравятся девушкам подчас чаще, чем те, кто посвящает всё своё свободное время спортзалу и белковым коктейлям.
При всем при этом природа одарила его правильными чертами лица, высокими скулами и красивыми густыми, почти белыми волосами.
 
Да, с таким милым личиком и длиннющей гривой его, небось, и за девушку не раз принимали. А за своими волосами он, по всей видимости, ухаживал не хуже Аннерит, цветные баночки и тюбики которой заполонили всю нашу ванную.
Я чуть слышно хмыкнула и отхлебнула обжигающий сладкий чай.