Я сама призову себе принца! (СИ)
— Отныне это твоё имя. Повтори его сейчас, чтобы Боги признали его. Второй раз ты произнесешь имя, как только взойдешь на брачное ложе, и супруг, что нарек тебя им, признает его.
— Эм-м… — протянула, пытаясь осознать, что поверенный только что сказал, однако получался только какой-то бред. Мне дали новое имя. Зачем? Для чего произносить его? Что не традиция — то идиотизм в чистом виде.
Склонив голову, краем глаза подметила, что и священника уже среди нас нет. Получается, я всю церемонию умудрилась пропустить? И клятв никаких не было. Хорошо. Может, и не стала я женой полноценной. А так пришла, постояла, обозначила своё присутствие…
— Назовись! — сделав шаг ко мне, с напором вдруг произнес истукан, и от холода, исходящего от него, меня скрутило, будто в Сибири на мороз в мини-платье вышла: замерзло сразу категорически все, даже внутренности.
— А зачем? — отойдя от него на шаг, чтобы не околеть, произнесла с вызовом. — Почему вы даете мне новое имя? Что это за имя? Зачем его называть? Никаких объяснений. Ничего! Приехали, купили, обозвали, и, думаете, я просто это стерплю? Я не вещь! Я живой человек! У меня есть права!
Вот всегда со мной так: если кто-то начинает на меня «наезжать», унижать или принижать, во мне будто что-то сразу переключается, и из спокойной, рассудительной женщины тут же получается злобная фурия, которая, сметая всё на своем пути, идет в прямую атаку. На Земле это было действенным методом борьбы с хамами, мужчинами, которые считали, что женщина это существо второго сорта, и другими неприятными личностями, особенно в моем строительном бизнесе. Там признавали силу, умение давать отпор и проявление твердого характера…
— Твое имя… Эливи! — он снова приблизился ко мне, а я, давя «фурию», буквально наступила себе на горло, потому как вспомнила, о чем недавно думала. А именно — как себя ведут «эталонные» попаданки. И, картинно взмахнув руками, завалилась прямо на каменный пол, попутно страдальчески, отрывисто и с тяжелыми придыханиями простонав:
— Мужчина… я вас… боюсь… — и, уже закрыв глаза, провыла: — Во-о-оды! Мне плохо-о…
Ледышка растерялся. Понимаю, с женщинами вообще не просто. А тут на него то орут, то в обморок внезапно падают. И он застыл на месте, даже дышать тише стал. А я, красиво и удобно развалившись, затаилась. Глаза же как закрыла, так и не смела их открыть, чтобы не вычислил, что я притворяюсь.
— Таша ра ха! — глухо прорычал на незнакомом языке мужчина, и послышались тяжелые шаги.
Как только хлопнула дверь, не веря своему счастью, и что он поверил в такой дешевый и нелепый спектакль, я резко подскочила и на цыпочках поскакала к двери.
Приотворив её немного, убедилась, что поверенный, зло чеканя шаг, направляется в дом, к главному входу, и не думая оборачиваться, выскользнула наружу.
Откинув фату, чтобы не мешалась, подобрала пышные длинные юбки. И тенью, упакованной в сверкающее платье кремового цвета, звеня драгоценностями, побежала к противоположной части дома.
На моё счастье, по пути мне никто не встретился и, судя по тому, что пока царила спокойная и умиротворенная тишина, в окно меня не заметили. Поэтому я, быстро добежав до нужного места, раздвинула кусты, достала свою котомку и припустила ещё быстрее в сторону конюшни, что заметила, когда меня вели в церковь. Точнее заметила я там одну гнедую животинку уж больно похожую на лошадку. А на лошадях я ездить умела: увлекалась одно время конным спортом, даже коня себе купила и отдавала кучу денег на его содержание. Но потом заболела поясница, оказалось, что у меня смещение позвонка, и про коней и конные прогулки пришлось навсегда забыть…
— Надин! — прошипел кто-то знакомым голосом где-то неподалеку. От испуга нехитрый скарб выпал из рук, а я, опасливо оглянувшись, увидела Катарину. Заметив, что я обратила на неё внимание, она, помахав мне ладошкой, тут же скрылась за высокой дверью, ведущей в конюшню.
Поняв, что женщина тоже таится и сдавать меня не собирается, подхватила упавшие вещи и юркнула следом за ней.
— Беги, дитя, — с ходу запричитала она, когда я зашла внутрь. — Раз уж решила, то беги, что есть сил, не оглядываясь. Это твое решение мне куда больше по душе, чем пить синецвет. Значит, сможешь справиться с предстоящими трудностями, — прошептала Катарина скороговоркой и, взяв меня за руку, вложила что-то в ладонь. — Найди себе лучшее место, получи образование, о котором столько грезила. Тут немного, но на дорогу да гостиницу тебе хватит. Доберись до столицы, а там продашь безделушки эти, — взглядом она указала на ожерелье, — на образование и квартирку денег себе выручишь…
Посмотрев на то, что женщина вложила в мою ладонь, увидела небольшой мешочек из плотной ткани.
— Три дарама да семьдесят пархов, — пояснила она и, накрыв своей рукой ладонь, крепко сомкнула её. — Всё, что могу…
— Спасибо! — воскликнула, и вновь котомка упала, а я крепко обняла старушку и поцеловала её в морщинистую щеку. — Спасибо Вам, Катарина!
— Да за…
— За то, что вырастили. За то, что заботились, были всегда рядом, помогали и стали родной. Спасибо!
Растрогав этими словами няню, я улыбнулась ей и, не став отказываться от денег, затолкав кошелечек в вырез, выглянула наружу, но никого в округе не заметила.
— Уходите, — прошептала, — пока никого нет. Вас со мной не должны увидеть. Вряд ли… родители, узнав, что вы помогли сбежать и дали денег, отблагодарят…
— Высший всё видит, им воздастся за все их грехи и за то, что с тобой так несправедливо обходились. А я всё равно собиралась увольняться, — старушка махнула рукой. — Что мне тут без тебя делать? Отправлюсь лучше к детям, помогу им внуков нянчить. А за Микаэлем ухаживать… пускай найдут другую дуру!
Фыркнув, она подошла ко мне и, заметив, как я смотрю на гнедого, отрицательно махнув головой, добавила:
— Не бери Роша, он своенравный, отца твоего только слушается. Позади пасется сейчас Адана, конюх из села только что вернулся, она оседлана… Поспеши!
— Спасибо! — напоследок ещё раз поцеловав её и попрощавшись, я последовала её совету и побежала за конюшню.
Обнаружив там, как Катарина и говорила, небольшую пегую лошадку, отвязала поводья от привязи, приспособила мешок к седлу, взобралась сама и, ударив ей по взмыленным бокам, понеслась по дороге вперед, не оборачиваясь…
Благодаря хорошей памяти карту, вернее, свой намеченный путь я прекрасно помнила, и не пришлось даже выуживать из недр корсета смятый листок, вырванный из книги. И, когда показался нужный мне поворот, я, погладив несчастную, хрипящую от усталости лошадку по шее, успокаивая, натянула аккуратно поводья.
Дождавшись, когда она наконец остановится, спрыгнула на утоптанный узкий тракт. Отвязав мешок, подошла к морде животного и, проведя по её носу, глядя в умные темные глаза, прошептала:
— Спасибо тебе, Адана. Сослужила ты мне хорошую службу. И прости, что не берегла. Но мне никак нельзя им попадаться. Уж больно мне пожить ещё хочется, раз был дан такой шанс.
И, проходя мимо крупа, со всей силы хлопнула по нему ладонью, напугав лошадь. Громко заржав, она привстала на задние ноги и, бодро сорвавшись с места, быстро умчалась вдаль. Убедившись, что лошадь и не собирается останавливаться, я развернулась и смело шагнула с перепутья дорог прямо в густой и, кажущийся непролазным, темный лес.
Дорога мне сулила непростая: через лес, который окружали болота, но так я, во-первых, запутаю преследователей, что, уверена, уже мчатся за мной. И, во-вторых, сильно сокращу путь. По трактам на лошадях, которых пришлось бы постоянно менять, он занял бы пять дней. А так, даже пешком, всего за двое суток управлюсь. Зверья опасного, благо, в данной местности не водилось — это я заранее узнала из местного аналога путеводителя. А топей постараюсь избегать, да и если судить по карте, самые болотистые места севернее моего маршрута.
И несколько часов я придерживалась своего нехитрого плана: бодро шлепала вперед, остановившись лишь раз да и то на пару минут. Я даже не стала менять платье на более удобное — так и бегала в роскошном свадебном, только драгоценности сняла да убрала их подальше, чтобы не потерять…