Просто Давид

Пять минут спустя Симеон Холли, возвращавшийся в кухню, услышал звуки скрипки через открытое окно. В тот же миг его взгляд упал на ящик для дров. Он был пуст — всего несколько палочек валялись на дне. Гневно нахмурившись, мужчина вышел во двор, обогнул дом и оказался в саду. Он тут же наткнулся на Давида, сидевшего по-турецки на дорожке у клумбы. Его лицо сияло, а под подбородком он держал скрипку.
— Вот как ты наполняешь ящик дровами? — резко спросил мужчина.
Давид покачал головой.
— О нет, сэр, ящик ни при чем, — он засмеялся, и музыка стала тише, но не прекратилась. — Вы думали, это про него? Нет, я играю цветы — у них личики как у людей, знаете. Видите, вон тот большой желтый, который смеется, — закончил мальчик, и веселая мелодия понеслась из-под его пальцев.
Симеон Холли повелительно поднял руку, и Давид остановил игру посередине фразы. Его глаза широко распахнулись в искреннем недоумении.
— Вы хотите сказать, я играю… неправильно? — спросил он.
— Я не об игре говорю, — резко и сурово ответил Симеон Холли. — Я говорю о ящике, который велел наполнить.
Лицо Давида прояснилось.
— О да, сэр. Я сейчас пойду и наполню, — кивнул он и радостно вскочил.
— Но я уже говорил тебе, что это надо сделать.
Глаза Давида снова приобрели озадаченное выражение.
— Я знаю, сэр, и я начал, — ответил он, явно стараясь сохранять терпение при объяснении такого очевидного факта, — но увидел так много прекрасных вещей, одну за другой, и когда встретил забавный цветочный народец, мне просто надо было его сыграть. Разве вы не понимаете?
— Не могу этого сказать. Ведь я уже велел тебе наполнить ящик, — снова повторил мужчина с холодной непреклонностью.
— Вы хотите сказать, мне надо было наполнить ящик в первую очередь?
— Определенно.
Глаза Давида снова расширилась.
— Но моя песня — тогда я упустил бы ее! — воскликнул Давид. — А папа говорил, что, когда ко мне приходит песня, ее надо сразу же сыграть. Песни похожи на утреннюю дымку или радугу, знаете — они приходят ненадолго. Надо их быстро поймать, пока не ушли. Теперь понимаете?
Но Симеон Холли уже отвернулся, жестом выразив презрение, и Давид, проводив его задумчивым взглядом, с сосредоточенным видом отправился к кухонной двери. Через две минуты он уже добросовестно работал.
Но, как выяснилась, для Давида проблема еще не разрешилось — об этом говорил его задумчивый и озабоченный вид. Однако вопрос, который он задал мистеру Холли прямо перед ужином, ничем не помог.
— Вы хотите сказать, — спросил он, — что, когда я сразу не наполнил ящик, я был диссонансом?
— Кем ты был? — спросил удивленный Симеон Холли.
— Диссонансом. Играл фальшиво, — объяснил Давид с терпеливой серьезностью. — Папа говорил… — но Симеон Холли снова раздраженно отвернулся, и вопросы, которые ставили Давида в тупик, остались без ответа.
  
Глава VI
 
Досадная необходимость и прочие досады
 
После ужина в тот первый день Давид молча наблюдал, как миссис Холли убрала со стола и перешла к мытью посуды.
— Вы хотите, чтобы я… помог? — спросил он, наконец, с некоторой задумчивостью в голосе.
Миссис Холли покачала головой, с сомнением взглянув на маленькие загорелые руки мальчика.
— Нет, не хочу. Нет, спасибо, — поправилась она.
Давид на минуту замолчал. Затем он еще более задумчиво спросил:
— А все это, что вы делаете весь день, — полезный труд?
Миссис Холли на секунду оставила сковородку и в удивлении подняла руки, с которых капала вода.
— Все это? Ну конечно! Какой глупый вопрос! Кто вбил тебе в голову такие мысли, дитя?
— Мистер Холли. Но, вы знаете, папа называл это совсем по-другому.
— По-другому?
— Да. Он говорил, что мытье посуды, готовка, уборка — досадная необходимость, и еще он не делал даже половины того, что делаете вы.
— Досадная, как же! — миссис Холли возобновила мытье посуды с некоторой ожесточенностью. — Да, уж я думаю, это было в его духе.
— Да-да, это всегда было в его духе, — довольно кивнул Давид. И, помедлив секунду, спросил:
 
— А что, сегодня вы совсем не пойдете гулять?
— Гулять? Куда?
— Ну как же, по лесам и полям — куда угодно.
— Гулять по лесам? Просто гулять? Силы небесные, мальчик, у меня есть другие дела!
— Ой, это же очень плохо, да? — спросил Давид участливо, и на его лице отразилось сочувствие. — А погода такая хорошая. Может, завтра пойдет дождь.
— Может и пойдет, — бросила миссис Холли, слегка подняв брови и выразительно посмотрев на мальчика. — Но, так или иначе, это не повлияет на мое намерение пойти погулять.
— Правда? — Давид просиял, и его лицо переменилось. — Я так рад! Мне тоже не мешает дождь. Мы с папой очень часто гуляли под дождем, только, конечно, не могли брать с собой скрипки, поэтому ясные дни нам больше нравились. Но есть вещи, которые бывают только в такие дни, а в другое время их не найдешь, правда? Танец капель на листьях и порывы дождя, когда его подхватывает ветер. Разве вам не нравится ощущать это на открытых местах, где ветер может разгуляться?
Миссис Холли уставилась на Давида. Потом она вздрогнула и в отчаянии вскинула руки:
— Силы небесные, мальчик! — слабо выдохнула она и вернулась к работе.
Миссис Холли спешила перейти от мытья посуды к подметанию полов, а от полов — к вытиранию пыли. И, наконец, дошла до мрачной залы, которую всегда тщательно оберегали от солнца и воздуха. Молча наблюдая за ней, Давид перемещался следом, с некоторым удивлением разглядывая изобилие вещей в зале — стулья, обитые волосяной тканью, софу, мраморный столик, занавески, подушки, покрывала и «накидки», бесчисленные коврики и салфеточки, венок для волос, восковые цветы под стеклянным куполом, сухие травы, великолепные букеты из голубого, зеленого и багряного бессмертника, камушки и ракушки, а также вазы самых разных форм и размеров, расставленные, словно в боевом порядке, на полках по углам.
— Д-да, входи, — миссис Холли оглянулась на мальчика, мнущегося в дверях. — Но ничего не трогай. Я сейчас буду вытирать пыль.
— Я еще не видел этой комнаты.
— Да, не видел, — отозвалась миссис Холли с едва заметной ноткой превосходства. — Обычно мы ею не пользуемся, малыш, — и той спальней тоже. Это зала для собраний, для священников, похорон и… — миссис Холли прикусила язык и бросила взгляд на Давида, но мальчик, кажется, не услышал.
— А в доме больше никто не живет? Только вы и мистер Холли, и мистер Перри Ларсон?
— Сейчас… только мы, — миссис Холли на миг затаила дыхание и взглянула на портрет маленького мальчика в рамке на стене.
— Но у вас столько комнат и… и вещей, — заметил Давид. — А у нас с папой было только две комнаты и почти никаких вещей. Там было совсем по-другому, понимаете. У меня дома.
— Да уж, весьма вероятно, — миссис Холли принялась торопливо, но осторожно вытирать пыль. В ее голосе все еще звучал оттенок превосходства.
— О да, — улыбнулся Давид, — но вы говорите, что редко пользуетесь комнатой, так что это должно помочь.
— Помочь! — в сильнейшем изумлении миссис Холли остановила работу и уставилась на мальчика.
— Ну да. Я хочу сказать, ведь у вас столько других комнат, и вы можете жить там. Вам не надо жить здесь.
— Не надо жить здесь! — выдохнула женщина. Она по-прежнему почти не понимала мальчика, и поэтому в ее голосе звучало только удивление.
— Да. Разве вам обязательно надо хранить эти вещи и чистить их все время, как сейчас — каждый день? Разве вы не можете отдать их кому-нибудь или выбросить?
— Выбросить — эти — вещи! — женщина так широко раскинула руки, что, казалось, она пытается в ужасе обнять каждый драгоценный коврик и бесценную салфеточку, которым грозит страшная опасность. — Мальчик, ты с ума сошел? Все эти вещи — ценные. Они стоят денег и времени и… и труда. Разве ты не можешь отличить красивую вещь?
— О да, я люблю красивые вещи, — улыбнулся Давид, невольно сделав грубое ударение. — И там, на горе, они были всегда. Там были восход и закат, луна и звезды, и мое Серебряное озеро, и облачные кораблики, которые плыли…