Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения

В мае 1740 г. при обсуждении возможной поддержки реставрации Стюартов испанским двором речь вновь шла о 16 000 горцев, готовых, по словам Джеймса Батлера, 2-го герцога Ормонда, в любой момент поддержать Якова Стюарта [582]. В письме к отвечавшему за внешнюю политику Парижа кардиналу Флери в марте 1741 г. один из лидеров диаспоры якобитов во Франции, Уильям МакГрегор (Драммонд), барон Бэлхэлди, убеждал Людовика XV в том, что при наличии вооруженной поддержки и финансового обеспечения в 20 000 ф. ст. в Горной Стране можно мобилизовать, соответственно, 20000 хайлендеров… [583]
В этом смысле контрагентам британского правительства в Горном Крае ради большей убедительности своих утверждений требовалось соблюдать баланс между ожидаемыми от правительства суммами пенсий и реалистичностью заявленной численности предположительно выставляемой ими милиции. Якобитам во Франции необходимо было совершенно иное — убедить Париж в том, что в случае высадки французского десанта на Британских островах это рискованное предприятие получит необходимую поддержку, достаточную для его успешного завершения.
Нетрудно заметить, что миф о сплошь милитаризованных феодально-клановыми принципами социальных отношениях в Хайленде (как их доминирующей характеристике) был присущ и Бурбонам, и Стюартам, и, позже, Ганноверам. Представление о горцах как всегда способных выставить многочисленную и обученную армию в Горной Шотландии позволяло вождям и магнатам претендовать на особое место в политической системе королевства, правительству в Лондоне — исчерпывающим образом объяснять свою пассивность в весьма дорогостоящем, длительном и рискованном для многих политических карьер деле «умиротворения» и «цивилизации» Горной Страны, а королевским министрам в Париже и Мадриде — строить амбициозные планы вторжения на Британские острова и оправдывать свои внешнеполитические усилия, направленные против Британской империи [584].
Однако поскольку основными комментаторами актуальной реальности Горного Края выступали сами представители местных сообществ, неудивительно, что с точки зрения понимания ее содержания Лондон едва ли продвинулся за «Хайлендский рубеж». Подлинная интеллектуальная колонизация Хайленда началась уже при Ганноверах.
Практическим результатом такой вполне осознанной позиции британского правительства как раз и стала практика выплаты пенсий. Письмо с благодарностями от десяти вождей Горной Шотландии к лорду-казначею от 20 декабря 1711 г. обозначает круг лиц, взятых правительством на содержание: четыре МакДоналда, МакФерсон из Клани, Стюарт из Эппина, МакЛеод, МакДугал из Даннолли, Джон МакКиннон и, разумеется, Джон Кэмерон из Лохила (брат автора мемориала, Эллэна Кэмерона из Лохила) — все, как и предполагалось, вожди, не магнаты. Сумма ежегодных выплат также определялась достигнутыми договоренностями — 4000 ф. ст. в год.
Более того, вскоре правительственным пенсионером стал и граф Брэдалбейн. И хотя остальные магнаты по-прежнему были исключены из этой системы, самому Джону Кэмпбеллу даже довелось в итоге играть роль посредника между Лондоном и заинтересованными вождями Хайленда [585]. Держать в тайне тот весьма компрометирующий факт, что королевский министр фактически платил за лояльность католикам и якобитам, удавалось достаточно долго. Слухи поползли уже на следующий год, но сам скандал разразился только три года спустя.
В 1714 г. герцог Аргайл (политический оппонент графа Оксфорда, фактически исключенный из переговорного процесса по «умиротворению» Горной Страны) обвинил Роберта Харли в палате лордов в том, что, распределяя пенсии среди означенных кланов, он тем самым «поддерживает дух и дисциплину среди друзей Претендента» [586]. Лорд-казначей был оправдан, заявив, что лишь продолжает политику Вильгельма Оранского, платя кланам за то, чтобы те «вели себя тихо» [587]. Однако через два месяца граф Оксфорд был освобожден от королевской службы и уступил занимаемую им должность сэру Роберту Уолполу, с именем которого и связано первое значительное военно-политическое и интеллектуальное проникновение британского государства в Горный Край после Унии. Очевидно, требовались иные решения «Хайлендской проблемы» и, следовательно, иной масштаб и перспективы ее изучения и осмысления.
 
Письма власти: о чем (не) пишут в памфлетах и мемориалах
В истории Хайленда 1715 г., как известно, это не 1745 г. Мятежные черты в социальном облике Горной Страны пока еще проступали под лукавым пером заинтересованных резидентов этого самого беспокойного в то время гэльского края, а процесс его планомерной интеллектуальной колонизации военными и гражданскими чинами и агентами правительства еще предстоял [588]. Пока же взору сэра Роберта Уолпола, лорда-казначея, первого «первого министра» (с 1721 г.) и лидера палаты общин в британском парламенте, представала мрачная и, казалось, бесперспективная картина всеобщей взаимной феодальной и/или клановой зависимости, опутывавшей архаичными и преступными социальными связями все шотландское общество.
«Рискну предположить, — весьма уверенно заявлял летом 1716 г. в анонимном письме Данкан Форбс из Каллодена, — что во всем королевстве не найдется и 200 джентльменов, не имеющих близких родственников среди тех или иных из мятежников». При этом «среди них нет ни одного, у кого бы не было друзей среди верных подданных короля» [589]. Учитывая крайне низкий уровень военно-политического контроля правительства в Горном Крае в этот период, верность этих предположений, очевидно, не вызывала сомнений. Тот же весьма информированный корреспондент правительства в Хайленде предупреждал: только уважение к королю удерживает его от открытой публикации этого письма, однако в том случае, если получатель скроет его содержимое, автор передаст копию в руки, которые позаботятся о том, чтобы довести содержащуюся в ней информацию до сведения Уайтхолла и Вестминстера. Более того, аноним установил Уолполу твердые сроки: извещение о том, что письмо получено и принято к сведению и рассмотрению, должно было появиться в «Лондонской газете» не позднее 20 сентября 1716 г. [590]
Свою угрозу Данкан Форбс так и не выполнил (правительство также не исполнило провозглашенных намерений), став в скором времени надежным проводником политики сэра Роберта Уолпола и мероприятий его правительства в Хайленде. Содержание и формы последних, между прочим, определялись в той или иной степени принимаемыми, игнорируемыми, но непременно учитываемыми сведениями и предложениями авторов, решивших проявить свои аналитические способности в письмах власти, так удачно апробированных лэрдом из Каллодена не только как средство политического давления, но и как жанр политического письма.
Большая их часть так и осталась до поры невостребованной (в особенности в том, что касалось реформирования феодально-клановых отношений в Горной Шотландии), однако об успехе интеллектуальных предприятий такого рода лучше судить на расстоянии. Возникновение одновременного общественного и правительственного интереса в 1746 г. (вслед за подавлением последнего мятежа якобитов, вновь нашедшего опору в Горной Стране) к сочинениям комментаторов первой половины 1720-х гг. (первыми изложивших социально-экономическую составляющую «Хайлендской проблемы» не с точки зрения магнатов и/или вождей, но как представленную подготовленному взору чиновника практическую задачу с «профессионально» рассчитанным алгоритмом ее разрешения) служит своеобразным подтверждением того, что их соображения, пусть и с задержкой почти в четверть века, в конечном итоге дошли до предполагаемого ими адресата — официальных властей, решительно настроенных на модернизацию Горного Края в сотрудничестве с компетентными комментаторами местных реалий [591].