Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения

Социально-политическим контекстом «Путешествия через весь остров Великобритания» являлась первая серьезная попытка правительства Соединенного Королевства умиротворить Горный Край. И если говорить о ее интеллектуальной традиции, о формировании определенного корпуса текстов, комментировавших реалии Хайленда, то в первую очередь подразумеваются, конечно, аналитические сочинения британских чинов «о состоянии Хайленда». Прежде всего рапорты генерала Уэйда 1724,1726 и 1727 гг. [167] — время составления и публикации «Путешествия…», в том числе письма № XIII, интересующего нас более прочих, — посвященного северу Шотландии, на котором Д. Дефо и обнаружил ее Горный Край [168].
Для более глубокого понимания значения этого своеобразного агентурного военно-политического контекста необходимо, конечно, учитывать и тот факт, что в свое время сам Д. Дефо находился на тайной службе у государственного секретаря Северного департамента Роберта Харли, 1-го графа Оксфорда и Мортимера [169]. Собранные автором сведения и стали основой для его путеводителя (именно в этом популярном жанре и написано «Путешествие…»). Поездки в рамках этой службы в Шотландию были при этом в основном связаны с заключением Унии [170]. В связи с этим вопрос о том, стоит ли удивляться пробританскому взгляду автора на наблюдаемую в Северной Британии реальность, можно считать вполне риторическим.
Важно также отметить, что, строго говоря, «Путешествие…» — это не травелог в чистом виде. Речь идет не о записях дорожных наблюдений, а о компиляции воспоминаний о поездках по стране с тайными миссиями (с целью выявления и формирования общественных настроений относительно унии). В результате о Горной Шотландии Дефо писал, сидя в Лондоне. Таким образом, «Путешествие…»— это, конечно, путеводитель, но вот вопрос: в каком именно смысле? При том, что в некоторых из описанных мест автор, вероятно, вообще никогда не бывал.
Зато в этих местах «побывал» мистер Кэмден, частые отсылки к которому обнаруживают еще один возможный срез политико-литературного контекста [171]. «Британия» Уильяма Кэмдена впервые вышла в Лондоне в 1586 г. С тех пор, однако, в своей шотландской части она с успехом выполняла функцию справочника и в первые десятилетия XVIII в. Любопытно, что очередной (после 1695 г.) английский перевод этого написанного на латыни хорографического сочинения появился на свет всего за год до публикации отдельного «шотландского» тома «Путешествия…» Дефо, в 1722 г. [172] Одна из причин, на которую часто указывают, состоит в явно недостаточном количестве надежной информации о Шотландии, опубликованной в Англии [173]. Не вдаваясь в детальное обсуждение этого вопроса, заметим, что в данном случае большее любопытство вызывает другое: готовность всегда щепетильного в отношении достоверности сообщаемой им информации бывшего агента правительства опираться на сведения более чем столетней давности (в свою очередь, почерпнутые из еще более архаичных источников).
Весь этот многослойный контекст путеводителя нашел отражение уже в названиях его томов: для Англии и Уэльса (определенных во всех отношениях) — «Путешествие и объезд», для Шотландии и ее с трудом определяемой Горной Страны — более репрессивное «Описание и подсчет» [174]. В этом смысле стоит ли удивляться, что с первой же фразой введения к шотландскому тому мы узнаем, что иностранец способен поведать о Шотландии больше, чем сами шотландцы, разделенные «скандальной» враждой [175]. Что в данном случае особенно важно, так это то, что перед нами не столько «черная легенда» Шотландии, откровенно политически ангажированная пропаганда расширения присутствия Лондона на севере острова. Скорее мы имеем дело с определенным видением предмета (при этом агентурную деятельность Дефо, вероятно, оставил еще в 1718 г. [176]).
 
В результате в тексте вполне отчетливо проступает соответствующий и уже упоминавшийся пробританский взгляд на предмет описания, которое строится в доминирующей и присваивающей перспективе — из Лондона. Культурно и политически Горная Страна оказывается гораздо ближе к столице Великобритании, чем к столице Шотландии. Инвернесс, неформальная «столица» Горного Края, подается как возможная новая столица Шотландии, поскольку в культурном плане (в том числе в вопросе соотношения гэльского языка и английского) он ближе к Лондону, чем даже Эдинбург — не встречая ожидаемого, автор и его потенциальные читатели наблюдают желаемое — британское присутствие в «столице» Хайленда.
Своеобразная ретроспектива Дефо — исторический экскурс во времена Оливера Кромвеля, с которого и началась англизация (как цивилизация) Инвернесса, — противостоит в данном случае перспективе рапортов генерала Уэйда, утверждавшего, что расширение британского присутствия в 1725 г. еще только начнется и центрами такой цивилизации края станет не древняя «столица» Хайленда, а новые форты (в том числе и форт Джордж в Инвернессе) [177]. Впрочем, решая различные задачи, оба комментатора демонстрируют общее понимание цели хайлендской политики Лондона — цивилизации края как его британизации. И хотя Дефо открыто подразумевает под британизацией края его англизацию, не стоит воспринимать его пассажи по этому поводу слишком буквально. Шотландские сторонники Унии с готовностью поддерживали такую языковую (и, в определенных границах, культурную) основу британской, то есть политической, нации, не отказываясь от принадлежности к гражданской нации, то есть к шотландской [178].
В результате Горная Страна помещается в британскую систему координат: в пределах одного и того же абзаца о. Скай на морских «выселках» Хайленда (северо-запад о. Британия) «уравновешивается» о. Уайт вблизи вполне цивилизованного и мирного Саутгемптона (юго-восток о. Британия), вместе с Шетландскими островами на севере о. Британия обозначая границы «доминионов Великобритании», и география, таким образом, плавно переходит в политику. В пределах этих границ — пространство между «Парадизом и Диким краем» (в прежней перспективе с юга на север, из Лондона) этого «христианского острова». Указание на необходимость деятельности Общества пропаганды христианского знания среди горцев при этом ясно дает понять, где на севере Шотландии искать «Дикий край» [179].
Впрочем, еще раньше, вероятно для облегчения этого поиска, автор путеводителя разделяет Шотландию на юго-восток с Эдинбургом, юго-запад с Глазго и север с Инвернессом. Этот север Шотландии и есть «действительная Каледония», о чем Дефо и сообщает в первом же предложении письма № XIII, уверяя воображаемого корреспондента: «Сэр, теперь я вступаю в действительную и настоящую Каледонию». Далее, однако, выясняется, что действительный «север Шотландии — это северный Хайленд». Из чего недвусмысленно следует, что «действительная Каледония» — это северный Хайленд. Напрашивается предположение о существовании южного Хайленда… И совершенно напрасно: Горная Страна, как нам сообщают, делится на северный и западный Хайленд. При этом вскоре мы узнаем, что западный Хайленд, в свою очередь, некогда называли «королевством Аргайл» [180].
Северный и западный Хайленд, «истинная Каледония» и «королевство Аргайл» — древняя (античная в случае с «Каледонией» и вполне средневековая в случае с «королевством Аргайл») и новая география смещаются во времени и пространстве, и нас (как и читателей «Путешествия…» во времена Дефо) уже не удивляет, что первые Георги из дома Ганноверов на британском престоле в первой половине XVIII в. оказываются прямыми продолжателями римской цивилизации Шотландии, начало которой было положено за семнадцать веков до того. Концепция идеологического наследства оказалась чрезвычайно популярной в эпоху Просвещения по обе стороны Ла-Манша, подразумевая продолжение римской «цивилизаторской» миссии в Хайленде. Однако если охваченные революционными идеями французы в конце XVIII в. заимствовали римский опыт, то британцы (в том числе с легкой руки Дефо) в начале столетия его, безусловно, «наследовали». Речь, таким образом, в «Путешествии…» шла не о сравнении, а о «преемственности».