Обещания и Гранаты (ЛП)

Но я понял, что лояльность — это небольшая цена, которую приходится платить за некоторых людей.
Вот как я попал в эту переделку в первую очередь.
Расстегивая сумку, лезу внутрь и начинаю вытаскивать оборудование для уборки, устанавливая его у кровати Матео. Сначала вытаскиваю нож из его груди, медленно извлекая его, чтобы не разбрызгать кровь, все еще льющуюся из его груди. Она опорожняется последним всплеском, выливаясь из раны на мраморный пол, и я проклинаю себя за то, что заранее не накрыл его пластиковым брезентом.
Носовым платком я протираю лезвие, затем легкомысленно жестикулирую в сторону Елены.
— Вы знакомы с моей будущей женой? — спрашиваю я Марселин,
наслаждаясь последовавшей за этим резкой тишиной.
Это то, что я изо всех сил стараюсь создать то, что рассекает воздух, как хлыст.
Наклоняясь, я вытираю кровь больничным чистящим раствором и одноразовыми полотенцами, затем бросаю их в мусорную корзину. Одним пальцем закрываю веки Матео, затем натягиваю одеяло до подбородка, подтягивая его по бокам.
Если бы вы не знали, а запах чистящего раствора перекрывал вонь в комнате, вы бы никогда не поняли, что он мертв.
— Прости. — Елена первая оправилась от моего утверждения. — Твоя
кто?
Как по команде, дверь спальни снова открывается, входит Рафаэль с лысым священником на буксире. Он прижимает Библию к груди и лучезарно улыбается Елене, когда видит ее, окидывая взглядом ее платье.
Я бросаю взгляд на Марселин.
— Есть ли шанс, что у нас есть что-то еще, что она может надеть?
Нахмурившись, она качает головой.
— Нет, сэр.
Вздыхая, я провожу рукой по волосам и поднимаюсь на ноги, сбрасывая кожаные перчатки. У меня не желания, чтобы Елена была в платье, предназначенном для кого-то другого, но полагаю, что выбора особого нет.
Снимая пальто, я бросаю его на кровать рядом с телом Матео, разглаживая лацканы пиджака. Отец говорит по-итальянски, улыбка на его румяном лице говорит о том, что он понятия не имеет, что происходит.
Вероятно, думает, что это церемония, для которой его наняли в первую очередь.
Елена смотрит на своего отца, затем на священника рядом с ним, прежде чем настороженный взгляд останавливается на мне. Ее глаза сужаются в маленькие щелочки, ноздри раздуваются, как будто она пытается заставить меня воспламениться.
— Что происходит? — спрашивает она, сжимая руки в кулаки по бокам.
Никто не отвечает сразу, по-видимому, ожидая моих объяснений. Кажется, чувствуя, что я собираюсь пошевелиться, Елена вздрагивает в ту же секунду, когда мои ноги начинают двигаться в ее направлении, она бросается к двери; я одновременно бросаюсь к ней, предвосхищая ее попытку убежать, ловя за талию обеими руками.
Прижимая ее спиной ко себе, пока нежная выпуклость ее задницы непристойно прижимается к моему члену, я разворачиваю нас так, чтобы мы оказались прямо перед священником, чьи глаза теперь широко раскрыты и смущены.
Он что-то шипит Рафаэлю, который качает головой и отвечает мягким, успокаивающим тоном. Я прижимаюсь губами к уху Елены, пока она борется с моей хваткой, очевидно, не подозревая, что именно ее боевой дух привлек меня к ней в первую очередь.
Чем сильнее она пытается вырваться, тем больше трется об меня задницей, тем тверже я становлюсь.
— Осторожнее, малышка.
Двигаясь вперед, я скольжу одной рукой вниз по ее животу, надавливая кончиками пальцев. Она делает небольшой вдох, несомненно, чувствуя признаки моей реакции, и немедленно замирает.
И даже зрители не помогают тому, чтобы подавить возбуждение, идущее на юг; во всяком случае, знание, что она полностью в моей власти, кажется, усиливает его. Одно неверное движение, и я унижу ее перед ее отцом еще больше, чем уже унизил.
Указывая на священника свободной рукой, я удерживаю ее прижатой ко мне другой.
— Какого хрена ты делаешь? — она шипит, прижимаясь плечом к моему подбородку. — Я не выйду за тебя замуж.
— Боюсь, у тебя нет выбора.
— Папа, — выдыхает она, умоляюще глядя на него. — Ты видел, что он
сделал с Матео, верно? Почему ты не прекратишь это?
 
— Даже если бы он захотел, уверяю тебя, он ничего не смог бы
сделать. — Бросив на священника злобный взгляд, я щелкаю пальцами, говоря ему, чтобы он продолжал.
— Мой отец — самый влиятельный человек в городе, — говорит Елена, обращаясь к священнику, когда он начинает свою речь.
Я фыркаю.
— Нет, это не так.
Раф напрягается, но я игнорирую. В любом случае, для него это не может быть новостью.
— Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать один из
величайших моментов жизни — соединение двух сердец в присутствии Бога. Здесь, в этой…комнате, мы являемся свидетелями брачного союза некоего доктора Кэллума Андерсона и мисс Елены Риччи.
Пауза. Священник колеблется.
— О Боже мой, — выдыхает Елена, снова начиная сопротивляться. -
Какого хрена? Прекрати это! Отпусти меня!
Зажимая ей рот одной рукой, я киваю священнику.
— Продолжайте, пожалуйста.
Он облизывает пересохшие губы, затем снова поднимает Библию, продолжая.
— Если у кого-то из присутствующих есть веские причины, по которым
эта пара не должна объединяться, говорите сейчас или навсегда замолчите.
Крики Елены отражаются от моего черепа, вибрации от ее горла проходят через мое предплечье. Я крепче сжимаю ее рот, двигаясь так, чтобы мой указательный палец слегка закрывал ее ноздри; она мычит и кричит, звуки приглушенные и прерывистые, пока не понимает, что ей не хватает воздуха.
Прерываясь на сдавленный крик, она замерает, ее лицо краснеет. Я приподнимаю бровь, наклоняя голову, чтобы заглянуть ей в глаза. Они дикие, пламя танцует в золотых кольцах, и часть меня хочет чувствовать себя виноватым из-за того, что вынудил ее к этому.
Из-за того, что краду ее из ее мира в свой, зная, что она действительно этого не заслуживает.
Но она в опасности, и мой план не может осуществиться по-другому, так что, по правде говоря, ни у кого из нас здесь нет выбора.
— Кэллум, ты клянешься доверять и уважать Елену? Смеяться и
плакать, любить ее преданно, в болезни и в здравии, и что бы ни случилось, пока смерть не разлучит вас? — спрашивает священник деревянным голосом.
— Клянусь, — говорю я, что-то сжимается в моей груди, когда я говорю
это, ложь горькая на кончике моего языка. Он повторяет ту же клятву для нее, и она качает головой, слезы наворачиваются у нее на глазах, рот все еще прикрыт. — Когда я уберу руку, я хочу, чтобы ты это сказал. Скажи, что да.
Ее глаза тяжелеют, слезы наворачиваются.
— Я помогаю тебе. Скажи, что да, — бормочу я достаточно тихо, чтобы
она могла услышать, — или я начну забирать людей, которых ты любишь, одного за другим. Матео был только началом, малышка. Следующим будет твой отец, если ты не сделаешь то, что я скажу.
Она хнычет, от этого звука мой член напрягается еще больше, и делает один-единственный вдох. Медленно я провожу рукой по ее подбородку, готовый наброситься, если она снова закричит.
Но она, кажется, обдумывает и вместо этого сосредотачивается на моих глазах, отказываясь отводить взгляд.
— Почему? — шепчет она, и я думаю о том, как она спрашивала то же
самое о Матео, как она, казалось, не осуждала, просто хотела знать мои рассуждения. Как будто каждое действие, даже самое отвратительное, можно объяснить, если достаточно постараться.
Я подцепляю большим пальцем ее подбородок, приподнимая ее голову, слова уже на кончике языке. Мои секреты умоляют раскрыться настежь, истечь кровью на полу ради нее, но я знаю, что не могу так рисковать.
 
Во всяком случае, пока нет. Не раньше, чем она станет моей.
Поэтому вместо этого я качаю головой, слегка улыбаясь ей.
— Почему бы и нет?