Муж напрокат (СИ)
Усмехнувшись ещё разок, забираюсь на кровать. Смотрю на чумазого мужика на полу и понимаю, что он так и не вымылся, и всё по моей вине. Жаль человека, поэтому будить и выгонять в сарай смысла нет. Там могут быть комары, да и сено какое-то сырое в этом году, того гляди сгниет. А Максим заболеет.
Надо будет всерьёз подумать о спальном месте и не забыть обсудить всё это с дочками. Поцелуи по углам — это прекрасно, но девочкам надо как-то объяснить, что Максим никуда уходить не собирается. И какое-то время, для комиссии естественно, поживет с нами. А потом мы разведёмся, и каждый пойдёт своей дорогой.
Но, пока я кручу в голове эти мысли, усталость окончательно лишает сил, и я просто отключаюсь, погрузившись в глубокий сон.
Утром я просыпаюсь, услышав голоса на кухне. Резко смотрю на часы и понимаю, что проспала, а потом ощущаю такую боль, что едва могу вздохнуть полной грудью. Внутри опустошение и что-то ещё, что наждачной бумагой дерёт в горле. Моей пасеки больше нет.
Я не проспала и не опоздала на работу. Со вчерашней ночи у меня нет работы. Моё любимое дело уничтожено. От этого в груди очень-очень давит, и глаза наполняются слезами. Я тру левое подреберье и изо всех сил стараюсь не реветь. Дети! Главное — мои любимые дочки. Бороться, сражаться, искать выход. Всё остальное потом. Спасти детей, привести дом в порядок, быстро найти другое место работы, выйти замуж и заняться огородом. Наладить быт. Ах да, ещё кредит, необходимо найти деньги для погашения кредита. Может быть, удастся у кого-то одолжить.
А сейчас — голоса. Встать, умыться и разобраться, кто там так громко беседует на моей кухне.
* * *Я аккуратно ступаю голыми ногами на пол, стараясь не скрипеть половицами и не создавать лишний шум. На цыпочках выхожу из спальни и, придерживая подол ночной рубашки, выглядываю из-за косяка двери. Внимательно прислушиваюсь к голосам. На кухне мои дочки и Максим.
— Курьер не должен готовить нам блины. Я видела по телевизору. Курьеры приносят пиццу и уходят.
Проморгавшись и широко зевнув, я потихоньку гоню от себя грустные мысли о пасеке. Улыбаюсь. Жизнь продолжается, и то, что я вижу прямо сейчас, — очень мило. И надо концентрироваться именно на этом.
Моя старшая дочь сидит за столом и, вооружившись ножом, разрезает яблоки, очищая их и разделяя на дольки. А младшая, устроившись на столешнице всё того же стола, болтает ногами. Она увлечённо работает руками, обнимая большую железную миску и перемешивая венчиком тесто.
Максим у плиты. На нём чьи-то синие потёртые джинсы, происхождение которых сходу понять не получается, и мой белый фартук с воланами. Ему идёт. В руках у Дубовского сковорода. И он умело крутит её, то наклоняя, то выравнивая обратно, чтобы тесто растекалось равномернее.
Пахнет блинами и варёными яблоками. На плите бухтит большая кастрюля.
— Я не просто курьер, дамочки, — беседует он с моими дочерьми. — Я как Дед Мороз, только летом.
— Ну да, конечно, — громко стукнув ножом, отрезает кусочек яблока старшая. — Где же тогда твои подарки? И почему ты не идёшь дальше, а застрял у нас?
Да уж, мою старшую фиг обманешь.
— Потому что мой подарок — это помощь вам и вашей маме. Помните тот страшный грохот? Я защищаю вас от него. Если он нападёт по новой, то я сразу же спугну его сковородой и шваброй.
— А, по-моему, ты просто влюбился в нашу маму, так сказала баба Аня.
Максим опускает голову и, откашлявшись, делает серьёзное лицо, чем вызывает у меня приступ смеха.
— Взрослые дела на то и взрослые, что с детьми их не обсуждают. В кого я влюбился — это только моё дело.
— В любом случае ищи себе другую. Нашу маму мы не отдадим.
— Да! — поддакивает младшая и болтает ногами сильнее.
— А ещё баба Аня сказала, что ты подозурит… Подозарит… Пудазират…
— Подозрительный тип, — помогает ей Максим.
— Точно, — фыркает Ася. — Она сказала, что нормальный мужик давно бы убежал, а раз ты здесь, то ненормальный.
— Логично. — Регулирует силу огня Максим и, взглянув на хихикающую младшую, заботливо отодвигает её подальше от края, чтобы она не грохнулась со стола.
— Я такое в мультике видела, — продолжает разглагольствовать Ася. — Сейчас ты потанцуешь с моей мамой, обнимешь, потом подаришь ей своих головастиков, и она притащит нам брата, будет его в животе растить. Потом он оттуда вылезет и начнёт орать, а кроватей у нас больше нет. Так что, пожалуйста, дядя-курьер, уходи подобру-поздорову в другой дом, где есть кровати.
Максим аж дара речи лишается и, отвернувшись, со свей силы сдерживает приступ смеха.
— А как мультфильм назывался, не помнишь? — забирает он у Ники доску с дольками яблок, которую та успела подтащить к себе и теперь таскает кусочки в рот, и стряхивает фрукты в бурлящую, булькающую кастрюлю.
— «Откуда я взялся», — важно заявляет Ася.
— А-а-а, понимаю, — с делано серьёзным видом переворачивает лопаткой блин и ставит сковородку обратно на огонь.
Вижу, что снова едва сдерживается от смеха.
— Мы компот варим, или чё? У нас есть компот, мама наварила.
— Мы варим джем, милая леди, потому что блины надо есть с джемом, а не с каким-то там гнусным вареньем. Сейчас вот откинем яблоки на сито, процедим сок в ту же кастрюлю, растворим в соке весь сахар и сварим сироп на слабом огне, ну где-то минут тридцать, посмотрим по консистенции, сироп должен стать слегка тягучим, но уваривать его нельзя, иначе получится клейкая масса, совсем не характерная для джема.
Дубовский оборачивается и в недоумении смотрит на старшую. Он крайне расстроен, что его речь осталась без внимания. Ася его давно не слушает и начинает петь:
— Ля, ля, ля! — Затем тычет пальцем в окно, показывая сестре: — Ника, смотри, там Цезарь в лужу залез и Гришку тащит! Побежали!
Комната наполняется визгом, и Максим едва успевает поймать младшую, которая прыгает со стола. Девчонки выбегают во двор, а мой фиктивный жених продолжает печь блины.
Глава 20
Я любуюсь его статной фигурой и тем, с какой ловкостью Максим орудует сковородой. Идеальный мужчина, таких просто не существует. Внутри что-то странно потягивает, заставляя смотреть на Дубовского не отрываясь.
Во время приготовления блинов и сопутствующих этому незатейливых телодвижений мышцы на его руках и голой загорелой спине напрягаются. И я не могу отвести глаз от красиво натягивающихся сухожилий и вен, притягательно движущихся широких плеч и перемещающихся чётко очерченных лопаток. Мой фиктивный жених великолепен. Это невозможно не признать.
А ещё, когда он готовит нам завтрак, Максим что-то напевает. Кажется, песня на английском языке. А так как мой мозг временно не работает, я решительно отказываюсь понимать смысл данного произведения. Но поёт Дубовский шикарно, выдаёт мелодию голосом так профессионально, что я ненароком заслушиваюсь.
У него превосходный глубокий тембр, явно есть слух и чувство ритма, а ещё хрипотца… Такая очень-очень мужская, от которой я, словно собачка в жару, готова высунуть язык и грохнуться на задние лапки.
По спине ползут мурашки.
Мама мия. Ему надо запретить заниматься этим делом перед женщинами. Я же сейчас Родину продам и отпишу кому-нибудь полцарства.
— Доброе утро, — шепчу слегка осипшим голосом.
Зря я открыла рот. Этот блеющий выпад с головой выдаёт мою заинтересованность. Я смущаюсь.
Мы в доме одни. Дети во дворе, и, отложив лопатку в сторону, Максим шагает ко мне. Резко дёргаюсь, вспоминая о том, что, прежде чем вылезать из укрытия, надо было почистить зубы. Как-то не привыкла я об этом задумываться, а с тех пор как в моём доме поселился мистер Вселенная, видимо, пора начинать.
— Здравствуй, Ксюшенька. — Берёт моё лицо в ладони, заглядывает в глаза и, не дождавшись какого-либо разрешения или сигнала, наклоняется и глубоко целует.