Александр Беляев. Избранные произведения
От бронзовых курильниц прямыми столбами, розовыми в лучах восходящего солнца, поднимались еще клубы дыма душистых трав и смол, когда по трубному сигналу толпа всколыхнулась, чтобы идти на поле бога Войны, где предстоял парад войскам.
Вторичный звук труб заставил толпу двинуться в путь.
Шествие растянулось лентой по прекрасной военной дороге, которыми славилась Атлантида.
Весь путь был усеян цветами и зелеными ветками.
Впереди шествия на высоком золотом шесте, увитом красными розами, сверкал диск солнца.
На повороте дороги, перед самой колесницей царя, вдруг выросла фигура старика.
На нем была накинута одежда из разорванной шкуры козленка. Длинные, взлохмаченные седые волосы головы и борода покрывали его до пояса. На бронзовом от загара лице пылали большие умные глаза.
Старик властным движением руки остановил колесницу царя.
Стража бросилась к старику, но царь сделал жест рукой, и воины отошли в сторону.
Царь боялся и уважал старика На-Шана, пророка и прорицателя.
— Во что еще бить вас, — грозно закричал старик, — продолжающих ваши беззакония?.. Вся голова больна, и все сердце в скорби… От стопы ноги до головы нет ничего целого… Язвы и багряные пятна и гноящиеся раны, не очищенные от гноя, не перевязанные и не размягченные маслом…
Его голос перешел в истерический крик.
— Земля ваша пуста! Ваши города будут сожжены огнем и опустеют от безлюдья, и земля обратится в пустыню. Где была тысяча виноградных лоз, вырастет терновник и колючий кустарник, и во дворцах царей возрастет репейник и на укреплениях — терновник… Совы и демоны будут перекликаться в развалинах… Вот грядет гнев бога, и огонь пожирающий поглотит вас… Горе, горе, горе!..
Толпа притихла в благоговейном ужасе. Царь слушал смущенный, но старающийся сохранить вид невозмутимого величия.
«Неужели гнев богов, — думал царь, — обрушится на меня? В чем я согрешил перед ними?..»
И вдруг его взгляд встретился с устремленным на него взором жреца Кунтинашара. И взор показался царю полным укора и угрозы…
Их взгляды скрестились, как мечи…
VII. Акса-Гуам-Итца и Ата
У склона скалы прилепился маленький глинобитный домик с плоской крышей. Маленькое квадратное оконце не имело рамы; двери из тонких досок на ременных завесах, прибитых бронзовыми гвоздями, были открыты.
В тени дома сидела старуха и пряла. Космы седых волос падали ей на лицо, изборожденное глубокими морщинами, и она время от времени отводила костлявой рукой прядь волос от ввалившихся глаз. Ее длинный нос почти соединился с выдающимся острым подбородком.
Перед нею на земле сидела хорошенькая худенькая девочка. Перебирая грязными ручонками камешки, она смотрела в лицо старухи.
— Ну дальше, бабушка!
— Дальше. Да… о чем я?.. — шамкала старуха, связывая порвавшуюся нить пряжи.
— О Золотом веке, — как же ты забыла, бабушка?
— Да, да… О Золотом веке… Ну, вот, говорю я, давно, давно это было…
— И все было золотое?.. И хлеб золотой? И камни, и яблоки?
— Время было золотое… Все люди жили счастливо, как боги на небе. Не было ни царей, ни рабов, ни бедных, ни богатых. Бог-Солнце грел, ласкал и баловал людей, как любимого первенца. Из зеленых ветвей люди делали себе пояса и венки на голову и так ходили, свободные и радостные, среди садов, которые круглый год давали им сладкие плоды. Чистые источники утоляли жажду. Люди рождались среди цветов, наслаждаясь жизнью до глубокой старости, и мирно засыпали вечным сном, окруженные детьми, внуками и правнуками. И смерть их была так же легка, проста и спокойна, как закат солнца…
— А потом?
— А потом люди согрешили, и боги прогневались на них.
— Чем они согрешили?
— Они захотели быть равными богам и все знать.
— И боги отняли у них этот Золотой век?
Послышались шаги.
К дому подходил Акса-Гуам-Итца, сын жреца Шишена-Итца. На нем была черная шелковая туника, расшитая по краям золотым узором; на ногах его были легкие светло-желтые сандалии. Он подхватил девочку на руки, а она, смеясь, вырывалась.
— Здравствуй, бабушка! — сказал Акса-Гуам, опуская девочку на землю. — Ата дома?
— На работе. Скоро придет.
— Даже сегодня на работе?
— Для нас нет праздников…
— А старик Гуамф?
— В доме.
Акса вошел в помещение. Все оно состояло из одной комнаты, чисто выбеленной известкой и перегороженной домотканой полотняной занавеской с вышитыми на ней мелкими цветами. Грубый деревянный стол, несколько скамеек и шкафчик с глиняной посудой составляли всю меблировку. В углу поместилась домашняя мельница для помола зерен: каменный куб и на нем каменный цилиндр с ручками. Рядом стояла высокая каменная ступа с пестом для выжимания масла. В другом углу, на мраморном постаменте, стояла небольшая статуя Бога-Солнца, прекрасная скульптура, сделанная еще в детстве Адиширной-Гуанчем.
Дед Гуамф, лысый, с седой бородой, сидел на лавке у окна и мастерил силки для птиц. При входе Акса-Гуама он поднялся и рукой приветствовал гостя.
— Сиди, сиди, дедушка Гуамф. С праздником! Что же ты не пошел на встречу Солнца?
— Куда уж мне! Там меня задавят, старика. Будет. Шесть десятков лет провести в сырых шахтах — это не шутка. А солнышко я и здесь встретил, как полагается. Слава ему, оно не гнушается посылать свет свой и нам, бедным рабам…
— А Адиширна-Гуанч где?
— Все возится со своими Золотыми Садами.
— Говорят, он создал удивительные вещи.
— А какой для него из всего этого толк? Одно только, что плетьми не бьют. У меня вот они какие рубцы на спине от ременных семихвосток. А состарится он и тоже будет, как я, птиц силками ловить, чтобы прокормить себя.
— Послушай, Гуамф. Тебе не приходили в голову мысли, что могло бы быть иначе?
— Как иначе-то?
— Но ведь всякому терпению может быть конец. Вас миллионы…
— Вот куда ты гнешь? Бунтовать? Пробовали. И бунтовали. Только что же из этого вышло? У нас кирки да лопаты, а у них мечи, острые копья…
— А если бы…
Гуамф неожиданно вспылил.
— Если бы… Если бы… Оставь! Не ковыряйся в старых ранах! Пусть грызут привычной болью…
Акса-Гуам опустил голову и задумался.
— Ну, однако, пойду я, — сказал он, поднимаясь. — Я, вероятно, встречу Ату на дороге… Прощай, старик!
— Да хранит тебя пресветлый бог!..
Не успел Акса-Гуам выйти из дома, как услышал на дворе чужие голоса и остановился. Выглянув из окна, он увидел, что во двор вошли два человека в одеждах служителей храма. Акса-Гуам не хотел, чтобы они видели его здесь.
— Повивальная бабка Цальна здесь живет? — спросили они.
— Здесь, — ответила Цальна, в испуге роняя веретено. — Я Цальна.
— Именем Солнца приказываю тебе явиться сегодня после захода солнца к воротам священного храма. Мы встретим тебя там и проведем дальше.
— Слушаю… — Цальна низко поклонилась. — Роды, осмелюсь спросить?
— Там узнаешь!
Служители храма удалились.
Акса-Гуам вышел из дома и пошел по белой, сверкающей на солнце дороге. Палящий зной умерялся тенью финиковых пальм и платанов.
По правой, нагорной, стороне лежали шахты, где добывали руду.
Слева, до самых берегов океана, на сколько хватает глаз, раскинулись рабочие поселки. Жалкие глинобитные сакли прижимались друг к другу, как испуганное стадо.
В грязи маленьких двориков катались черномазые голые дети.
В шахтах, несмотря на праздничный день, шли работы.
Акса-Гуам спустился в одну из шахт.
Его жреческая черная одежда с вышитым золотом диском на груди служила ему пропуском.
Надсмотрщик склонил голову и протянул к нему руку, в знак почтения.
Акса-Гуам небрежно кивнул головой и углубился в лабиринт шахт. Своды шахт были укреплены толстыми, покосившимися бревнами. Кое-где мерцали небольшие масляные светильники. Было душно и жарко.
Выходящие газы не раз взрывались в этих шахтах от пламени светильников. Нередко происходили и обвалы. Рабочие гибли сотнями, но на это мало обращалось внимания: в них недостатка не было. Если руда была богатая, на месте обвала производили раскопки. Заживо погребенные рабочие выходили тогда из своих могил. Но если пласт руды был тонок или обвал требовал слишком много времени на восстановление шахты, они просто забрасывались с зарытыми рабами, а шахта прокладывалась в другом месте.