Море играет со смертью

– Нет, все в порядке. Со мной в жизни случалось всякое, и сотрясение мозга тоже было. Это сейчас не оно, так, мелочи.
– Зачем ты сюда вообще ехала? Ты же из отеля? А ты из отеля – я знаю их машины.
– Куда тут еще ехать? До города далеко, если нужно отвлечься, только поселок и остается. Я не туристка, я в команде психологов, мы сейчас работаем с пострадавшими.
Эта новость чуть смягчила Лайлу: видно, в свои враги она записала лишь тех, кто развлекался на месте трагедии, и тех, кто зарабатывал на этом деньги.
– Ты голодная? Чай будешь? – спросила она.
– От чая точно не откажусь.
Лайла поставила перед ней тарелку с лепешкой – один из бесчисленного множества здешних видов выпечки, названия которых Полина даже не бралась запомнить. Лепешка была румяной, аппетитно блестящей от сливочного масла. Под слоем тонкого теста обнаружилась начинка из фарша, перемолотого с зеленью.
К лепешке хозяйка дома подала чай в изящно изогнутом стеклянном стакане. От чая чуть заметно пахло яблоками. Себе Лайла наполнила такой же стакан и уселась с ним напротив Полины.
Хозяйка дома слегка расслабилась, но не до конца, она была не из болтливых. Чтобы добиться от нее по-настоящему ценной информации, Полине придется сначала расположить ее к себе. Да и вообще любопытно, как эта женщина оказалась в такой глуши.
– Вы ведь не местная, правда? – спросила Полина. – Как вышло, что вы здесь поселились?
Лайла могла и не отвечать, вопрос вроде как слишком личный. Но если она сторонилась туристов, вряд ли у нее тут было много собеседников, способных поговорить с ней на родном языке. Да и потом, люди любят обсуждать собственную участь – в большинстве случаев.
Вот и Лайла после недолгой паузы признала:
– Я в Турции уже давно – больше двадцати лет.
– В этой деревне? – поразилась Полина.
– Нет, в этой деревне недавно… Сюда я переехала меньше двух лет назад.
Как и следовало ожидать, родилась Лайла, отказавшаяся упоминать свое настоящее имя, очень далеко от турецких берегов и долгое время не могла даже предположить, что однажды окажется здесь.
В первые годы ее жизнь развивалась типично, как у всех, кого она знала. Небогатые, но и далеко не маргинальные родители, детский сад, школа, институт. Первые свидания, осторожные мечты о будущем. Однокурсник, который ей очень нравился, а она нравилась ему. Это «нравится» вполне сошло за «я тебя люблю», потому что сравнить им обоим было не с чем. Робкое предложение пожениться, произнесенное дрожащим голосом в темноте. Кольца не было, конечно. Эту моду еще не задали.
– Я б сказала, что это была большая чистая любовь, пусть и щенячья… но не было там даже ее, – усмехнулась Лайла. – Помню, как обрадовалась сначала: ночью все кажется простым и романтичным. Но наступило утро, и я поняла, что мне дико страшно выходить замуж и из девочки-отличницы превращаться в чью-то жену.
Она сомневалась до последнего. Инстинктивно чувствовала, что не хочет, но разумом не находила причин оправдать себя. Жених был хороший, порядочный и перспективный. Его обожали ее родители и друзья. Ей было уже не восемнадцать, сколько она намерена тянуть? Она все-таки далеко не красавица, если начнет перебирать – вообще одна останется!
Лайла решила, что такую возможность упускать нельзя. Ей ведь было хорошо с ним, а любовь… Кто знает, есть ли она вообще? Не хотелось бы всю жизнь прождать чью-то иллюзию! Мало ли что в книжках пишут и в песнях поют… Драконов, вон, тоже выдумали, а где они?
Так что Лайла заставила себя дать согласие и держалась за него до конца. Было платье, которое мама сшила сама – из куска белой ткани, которую мамина подруга добыла где-то в Прибалтике, из новенькой кружевной шторы. «Не болтай глупостей, хорошее кружево, никто не поймет, что это занавеска!» Лайле показалось, что все поняли.
Первые годы брака получились неплохими. Все, конечно, двигалось к худшему, но жить было можно. Опять же, в ее мире не нашлось бы того, на что она смогла бы пожаловаться открыто и громко. Он пьет? Бьет тебя? Нет? Ну так чего ты ноешь? А что по дому не помогает, постоянно придирается – так он же мужик, кормилец, имеет право, тебе не понять! Цветов не дарит и комплиментов не говорит? Придумала тоже – ты не шестнадцатилетняя дурочка, должна видеть, что по-настоящему важно! Он принес не веник, который увянет через два дня, а великолепную баранью ногу. Цени. Готовь.
 
Все ключевые споры за свою жизнь Лайла неизменно проигрывала. Она никогда не отличалась красноречием и никак не могла объяснить, почему ей хочется однажды вместо куска вырезки получить букет роз. Огромный букет, такой большой, что его можно будет обнять двумя руками и прижаться лицом к белым бархатным лепесткам. Ну или чтобы можно было пойти в магазин и купить себе белье не из бежевого хлопка, а из чуть грубоватого ярко-красного кружева.
Но на белье приходилось просить деньги, объяснять, сколько надо и почему столько. Красный цвет проверку не прошел. «Ты ж у меня коровка, куда тебе эти кружевные труселя?»
Потом она родила дочь, и споры утихли сами собой. Что не дозволено жене, то молодой матери не дозволено вдвойне.
Между тем мир за пределами их тесной квартирки, подаренной его бабушкой на свадьбу, начал меняться к худшему. Что-то происходило со страной, и Лайла до конца не понимала, что именно. Ей всегда твердили, что не женское это дело – разбираться в таком, но ведь и ее муж ничего не понимал! Он потерял работу, новую найти не получалось, начал выпивать все больше. Так и выяснилось, что в пьяном угаре он становится агрессивным и иногда набрасывается с кулаками. Теперь Лайла наконец могла утвердительно ответить на тот самый вопрос «Пьет-бьет?», вроде как заработала официальное право жаловаться.
Но жаловаться стало некому – родители умерли, друзья сосредоточились на выживании в новой реальности. У Лайлы осталась только дочь… Но ради нее мать собралась.
– Помню, я тогда курить начала, – усмехнулась Лайла, задумчиво раскручивая в руках стакан с остывшим чаем. – Курила как паровоз. Только это и помогало, когда на сон оставалось часа два-три в сутки. Теперь-то пришлось бросить, здесь нормальных сигарет нет, делают в основном сами – и такую жуть, что кайфа никакого, один кашель. А по нормальным я скучаю…
Лайла устроилась на бухгалтерские курсы, успешно окончила их, быстро нашла работу. Она успевала все: ухаживать за дочерью и мужем, зарабатывать деньги. Втайне женщина надеялась, что муж окончательно сопьется и у нее появится веская причина вышвырнуть его из дома, не терзаясь муками совести.
Но он как будто все делал ей назло. Глядя, как много успевает она, он и сам подобрался. Бросил пить, устроился на новую работу, стал зарабатывать не меньше Лайлы – хотя и не больше. Он сблизился с дочерью, начал помогать по дому и даже – о чудо! – запомнил, что нужно дарить цветы на день рождения и Восьмое марта.
Он был терпимым. Неплохим даже. Кажется, он пытался отстроить их семью заново, но приучить себя к признаниям не сумел, только к цветам. Вернувшиеся подруги шипели на Лайлу, что она могла бы и подыграть, как-то поощрить, муж ведь старается! И она порой хотела, но в памяти в самые неудачные моменты всплывал образ пьяного до потери сознания мужа, лежащего в одних трусах рядом с лужей собственной рвоты. То, что она не могла забыть и преодолеть, как ни пыталась. Стоило ей только чуть подпустить мужа поближе, и образ возвращался, как внутренняя система тревоги.
– Тут бы психолог хороший помог, – не выдержала Полина. – Вы не искали?
– Какой еще психолог? – рассмеялась Лайла. – Я во всю эту дурь не верю! Конечно, тогда были психологи, тогда вообще шарлатанов развелось – и гадалок, и мошенников. Но в то время мода на всякую болтовню на диванчике была не очень распространена, это сейчас настала эпоха лохов, которые без психолога не могут туалетную бумагу выбрать!
Полина промолчала. Говорить об этом все равно было поздно. Лайла же продолжила рассказ: она скользила сквозь собственные воспоминания, как через теплые морские волны.