Чужая жизнь. Дилогия (СИ)
Вытащив из вакуумной упаковки специальную салфетку, она аккуратно протерла лоб мальчика. Она заметила крошечные капельки пота.
— А это что еще такое? — женщина заметила, как на мониторе загорелся тревожно мигающий индикатор; мерзкий звуковой сигнал она уже давно отключила, оставив только световую индикацию. — Ой, мамочки!
По монитору вдруг поползла вверх кривая, показывающая динамику уровня мозговой активности. Линии уверенно карабкалась вверх к показателям абсолютно здорового человека. Только этого не могло было быть! У мальчишки почти не осталось здоровых структур в мозге. Большая часть мозговой ткани, как показали анализы, превратилась псевдоживую ткань наподобие клетчатки.
— Святые угодники, — заметалась она возле пациента, внезапно забыв обо всем, чему ее учили. — Ой, что это я?! Надо срочно в клинику сообщить! Тут целя бригада нужна…
В этот самым момент руки женщины что-то коснулось. Холодное, сухое. От чуть не взвизгнула от неожиданности.
— Боженьки!
Ее коснулись пальцы мальчика. Сам же он лежал с широко раскрытыми глазами, в которых плескался целый океан боли. Чуть открыт был рот. Едва шевелились искусанные серые губы.
— Говорит… Миленький, сказать что-то хочешь? Чего тебе дать? Воды может, — бормотала в растерянности сиделка, наклоняясь к подростку. — Не слышу я. Совсем ничего не слышу. Что?
Однако тот, по-прежнему, шевелил губами, издавая еле слышный шепот.
— Про отца спрашиваешь? Тут он, конечно. На каком таком корабле? Ничего не пойму. Линкор «Надежда»? Адмирал? Вы что это? Ваш отец, господин Бельский, здесь! А вы в своей комнате, — он отвела недоуменный взгляд в сторону и наткнулась на одну из висевших под потолком моделей звездолета. — А-а, это такой секретный язык, кажется, — понимающе улыбнулась она. — У меня племяш тоже так со своим батей играет… Ой, что это я?! — вдруг она всплеснула руками. — Побегу родителей твоих позову.
Вскочила и побежала к двери, даря мальчишке спасительные минуты, чтобы прийти в себя.
— Господин Бельский, господин Бельский, — разносился ее взволнованный голос по этажу. — Ваш сын…
Он же с выражением дичайшего удивления на лице вертел головой из стороны в сторону. Его взгляд, словно совершенно впервые, бродил по комнате, останавливаясь на разных предметах остановки: небольшом письменном столе из натурального дерева, ярких плакатах на стене, моделях летающих аппаратов, большом массивном экране с клавишами. Немного приподнявшись, подросток попытался заглянуть в окно. Получилось не очень. Мешала слабость, сковавшая все тело. Однако кое-что ему все же удалось увидеть — светлый ореол луны.
— Это Луна? Не-е-ет, не может быть. А где орбитальная крепость? Где это проклятое кольцо с причальными стапелями? Оно же должно быть видно…, - в недоумении бормотал он, вновь и вновь шаря взглядом по небу. — Ничего нет, совсем ничего нет. Чужие прорвались? Флот уничтожен? А как же я? Оте-е-ец!
Глухо взвыл подросток, со всей силы кусая свою ладонь, чтобы не заорать. Жутко, как раненный зверь. Хрустнула кожа на ладони и капли крови упали на простынь.
— Отец… Как же ты мог так поступить со мной? Я должен был остаться там, на орбите. Что ты наделал… Я ведь бросил их всех… Друзей, тебя, всех вас.
Слезы потекли по щекам. Перед глазами Алексея стояла жуткая картина последних минут жизни земного флота в момент отлета его штурмовика. Черноту космоса полосовали яркие сгустки плазменных зарядов, вскрывавших земные корабля, как консервные банки. Расцветали вспышки взрывов на месте идущих на таран юрких штурмовиков. Последним, что он увидел, было эпическое разрушение флагмана. Космический гигант, лишившись двигателей и главных орудий, превратился в беззащитный кусок металла, на который набросились звездолеты чужих. Словно злобный псы они вгрызались в плоть линкора, залпами плазмы отрывая от него один кусок за другим.
В порыве ярости он с такой силой дернул простынь, что та слетела с него вместе с медицинскими датчиками. К стенке отлетел сканер, продолжавший мигать тревожным огоньком, и с хрустом разлетелся на части.
— Хр-р-р, — хрипел Алексей, только сейчас обративший внимание на странности вокруг себя. — Куда меня засунули? Госпиталь? Но мы же разбиты. Тогда секретная военная база? О! Б…ь! Вашу мать, что это еще такое?!
Руки! Его руки! Что с ними такое? Б…ь! Что случилось со всем телом?! Проклятье! Я, что умер?! Это не мое тело! Я же не я! Его ошалевший от увиденного взгляд метался по телу субтильного подростка и не находил никакого более или внятного объяснения.
— Что же это такое… Я получил тяжелые ранения… Пересадка мозга, сознания? Но эти технологии еще в разработке… Черт, черт… А если это дело чужих? — лихорадочно соображал он, вертя белками глаз. — Говорили, что они баловались такими вещами. Неужели я попался к ним в лапы? — от этой страшной догадки пробил его липкий пот. — Не дай Бог.
Однако последовавшие следом события открыли перед ним еще более удивительные вещи…
В комнату, в которой лежал подросток, буквально ворвался высокий мужчина с искаженным от волнения лицом. Он попытался броситься к сыну, как его за рукав схватила сиделка.
— Стойте, стойте, господин Бельский. Куда вы рветесь? Он же только очнулся, — загородила она своим телом кровать с ничего не понимающим подростком. — Дайте ему прийти в себя. Лучше сначала провести полное обследование. Это же чудо, что ваш сын, вообще, очнулся. Надо вызвать спецбригады из нашего медцентра.
Из-за спины мужчины вышла невысокая женщина с тонкими чертами лица и медленно пошла к кровати. Сиделка и ее попыталась остановить, но ее мягко, без всякой агрессии оттолкнули.
— Алешенька, сынок, — она встала на колени перед кроватью и крепко обняла сына. — Я же думала, что все… Мой хороший…, - ее речь прерывали рыдания. — С тобой все хорошо? Скажи мне? Алешенька? — с дикой надеждой она всматривалась в глаза мальчишки, словно пыталась в них найти следы болезни или саму болезнь. — Не молчи! Не молчи! — женщина схватила его за руку и прижала к себе. — Что с ним такое? Миша, почему ты ничего не скажешь?! Ты разве ничего не видишь? — в ее голосе появлялись визгливые нотки. — Почему он молчит? Алешенька, почему ты ничего не говоришь?
А что он должен был сказать или даже сделать? Назвать ее, совершенно незнакомую ему женщину, мамой? Или должен начать орать и носиться по комнате? Может лучше спросить у этих людей про чужих? Должны же они что-то знать о пришельцах? А про непонятное тело, в котором он оказался, кто ему расскажет? Лучше было лежать и молчать, хлопая глазами на вошедших. Собственно, именно так он сейчас и делал. Лежал на кровати, смотрел на пришедших к нему и внимательно, очень внимательно слушал. Вдруг прозвучит что-то такое, что прояснит ситуацию.
— Госпожа Бельская, послушайте, пожалуйста, меня, — сиделка осторожно коснулась локтя женщины. — Ваш сын только-только вышел из комы. Ему сейчас, вообще, противопоказано любое волнение. Нельзя не двигаться, не говорить, не вставать. Некоторое время лучше лежать и принимать реабилитационные процедуры. Нужно провести все необходимые тесты, чтобы правильно…
Бельские понимающе кивал, поддерживая супругу за локоть, и ведя ее двери. Сейчас ей нужно было тоже немного успокоиться, прийти в себя. После всего, что она перенесла, было сложно ожидать от нее чего-то другого, кроме истерики. Не хватало еще и ей слечь на больничную койку. Бельский провел ее в гостиную и осторожно усадил в кресло, где аккуратно укрыл теплым пледом. Несколько таблеток успокоительно, и она задремала.
Сам же он вернулся обратно. Возвращение сына из беспамятства — искусственной комы, куда его принудительно ввели после поражения родовым заклятьем, было удивительным и почти невероятным событием, в котором лишний раз следовало убедится самому лично.
— Что же с ним такое случилось? — он пригласил сиделку за дверь, где и начал задавать интересующие его вопросы. — Слышишь меня? Ему же прочили инкубатор для слабоумных, если он выживет. Говорили, что даже это маловероятно. Предлагали эвтаназию. Чуть не спустил их с лестнице вместе со ихним директором. … Я ведь привозил лучших докторов. Эти боровы лишьталдычили одно и тоже: умрет — держитесь, умрет — мужайтесь.