Вальдор: Рождение Империума (ЛП)

Возможно, золото и роскошь этого места ослепили ее. Офар же никогда не был обманут — он понимал, почему Кустодии выглядят так, как выглядят. Если ты облачишь своих убийц в доспехи богов, то им будут поклоняться, даже когда они поднимут свои клинки. Офар жил в самые темные времена, видя мерзость от побережья и до гор, и он распознавал убийц, едва завидев их. Не имело значения, что они носят или как вежливо себя ведут — солдаты Вальдора были созданы, чтобы убивать, убивать и снова убивать. У них не было другой функции. Эмоции были выкинуты из них, заменены на ужасающую хладнокровность, которая граничила с механической. Они были дьяволами. Продуктом века кошмаров.
Он мог бы, пожалуй, с этим смириться, если бы не Арарат. Громовой Легион был во главе великого крестового похода, являясь выражением объединенной мощи Императора. Дети одевались в модели их брони и представляли, что они сражаются с гено-ведьмами или мутантами-ходоками. Взрослые платили десятину Катаегис, посылая кредит-ноты [8], скрепленные благодарностью и восхищением. Громовые Воины были теми, кого почитали в разговорах об армиях Императора.
Это должно было тяготить даже такую черствую душу, как у Вальдора. Возможно, именно это послужило мотивацией происходящему — ничего возвышенного, лишь зависть. Кандавир думала, что Легио Кустодес выше подобных мелочей, и Офар был вынужден признать, что в этом она, пожалуй, права. Впрочем, была и другая возможная мотивация: хорошо известные проблемы с генетической стабильностью; яростные стычки за влияние и престиж между разными Громовыми Легионами, которые ослабляли их объединенный голос; неприкрытая жажда силы.
Если копнуть глубже, Офар всегда думал, что вероятнее всего — последнее. Планета находилась на пути к завоеванию. Весь земной шар был покрыт сражающимися людьми, большая часть обязанностей которых вскоре станет ненужной во время мира. Не стало бы места для двух Легио — Катаегис и Кустодес — и Вальдор был достаточно жесток, чтобы гарантировать выживание своего вида.
Возможно, если бы такие вопросы внутреннего порядка решались через механизмы политики и дипломатии, эта борьба была бы честной: не маршал-провосту нужно заботиться о том, кто на этой неделе у Императора в милости, а кто в немилости, и строго говоря, военные приказы были не в ее юрисдикции. Однако массовая резня — это совсем другой вопрос. Офар собрал все слухи: и те, что кружились в коридорах цитаделей Высших Лордов, и те, что достигли его ушей через раскинувшуюся по всей планете сеть информаторов. Уничтожение целой ветви Имперских вооруженных сил одним свирепым маневром без консультации с Высшим Советом или другой гражданской властью не было действием просвещенного государства. Это было действие мелочного вождя, и ставило Империум в один ряд с конфедерацией Короля-Жреца, старыми техно-бандитами Африки и всеми остальными.
Возможно, Император санкционировал это, возможно — нет. Какой бы ни была правда, требовалось поднять этот вопрос. Амбиции Вальдора необходимо было проверить, и более того, проверить истинной силой Лекс Империалис. Насколько знали Высшие Лорды, Громовые Воины никогда официально не отстранялись от должности, и потому они все еще были авангардом насаждения Императорского мира. Это было основой всей затеи и тем самым фактом, что заставил Кандавир действовать. Все, чего она требовала в итоге — люди должны знать. В последние дни это означало лишь одно — Вальдор обязан сознаться.
Это всегда было невыполнимой целью. Офар провел достаточно времени, следя за кустодиями во Дворце и направляясь по следу поступающего вооружения, чтобы понять, что они уже готовились удержать то, что им принадлежало. Они знали, что за ними что–то шло, и подолгу перегруппировывали силы, хоть и таким образом, что часто сбивало его с толку. Теперь, когда кость была брошена, а наспех сколоченная армия Ушотана стояла у врат Дворца, он должен был лично увидеть, как они отреагируют. Виновный всегда выдает себя, встречаясь лицом к лицу с орудиями правосудия, и тут все будет так же, даже если они нечто большее — и нечто меньшее — чем «люди».
 
Итак, он пошел по пути, которым ходил последние месяцы, к западной цитадели, откуда он мог смотреть за приготовлениями в сердце города. Дороги были заполнены бегущими вверх солдатами, всех их в спешке призвали на стены паникующие командиры. Ушотан не слишком старался скрыть свое приближение, но, получив приказ, он действовал быстро, пока Дворец почивал на лаврах, наполненный верящими в то, что все войны окончательно завершены. Зная, скольких собрал Громовой Воин, Офару трудно было поверить, что мобилизованная оборона может серьезно надеяться задержать такую армию снаружи надолго. Самих кустодиев было слишком мало, и они слишком заботились о своих обязанностях в глубинах Сенаторума, а не там, где он ожидал бы их увидеть — занимающих места на бастионах и поддерживающих ту вечную вахту, за которую они и были так широко известны.
Они совершенно точно должны выйти сейчас, когда волки стоят у дверей. Не было смысла оставаться под землей, когда стены — и так с прорехами — вот-вот захватят. Им придется выйти. Им придется показать все те средства, что они так усердно накапливали — продолжать скрывать их было бесполезно.
Он достиг своей излюбленной точки, той, с которой открывался ничем не преграждаемый вид на громадину Сенаторума. Он сел на корточки, пристраивая свои нескладные конечности у замерзшего парапета и подкручивая свой тщательно улучшенный аугметический считыватель. На мгновение он видел лишь серо-белую муть падающего снега, затем дальномер начал фокусироваться на массивных объектах и показал ему схему в ложных цветах. Он запустил сканирование через профиль шторма, ища тепловое излучение отдельных кустодиев. Долгое время он получал лишь ложные срабатывания — сигналы от неулучшенных солдат, двигавшихся по лабиринту соединяющихся друг с другом зданий.
Прошел час. Затем другой. Он не получил ни одного сигнала. Они не выходили. С ума сойти. Последний оставшийся в живых примарх Громового Легиона был у врат Дворца, а стражи Имперского города не двигались. Без них битвы не будет — все кончится еще до восхода солнца. Он пролистал идентификационные каналы на своем авгуре, ощущая тревожное чувство, будто что–то где–то идет не так.
Как только он сделал это, верхнюю часть громадины Сенаторума сотрясли взрывы, дрожь от которых дошла даже до высоты парапета. Он увидел движущиеся фигуры — не кустодии, а солдаты в темно-синей форме полка Имперской Армии.
Не совсем узнавая символы, он спешно начал проверять инфо-банки авгура. Это были Образцовые Кастеляны, и они шли внутрь, а не наружу. По обледенелым стенам прокатились новые взрывы, разламывая адамантиевые пластины и выбивая плиты из крытых проходов.
Офар вскочил на ноги, дрожа под теплым плащом. Он быстро оглянулся на юг, к огромной арке Львиных Врат, уже ярко подсвеченной прожекторами. Затем он снова посмотрел на Сенаторум, поглощенный растущим столбом дыма.
«Мы ошиблись, — понял он, чувствуя тошноту. — Во имя богов старой родины, мы во всем ошиблись».
  
ДВЕНАДЦАТЬ
 
У капитана Бордамо не было своей воли.
По большому счету это мало что значило. Он мог поднять руку, когда хотел. Мог есть и пить. Мог разобрать свою лазвинтовку и собрать ее вновь. Мог высказывать спорные вещи в казармах и решать, как он потратит месячное жалование, когда кредиты придут на его полковой счет.
И все же в глубине души не было ничего. Вся его жизнь, все его цели были подчинены единственному принципу. Этот принцип был вживлен ему до того, как он стал личностью, когда он представлял из себя лишь несколько клеток, плавающих в смеси нутриентов.
Он прекрасно об этом знал. Все Образцовые знали. Весь полк был укомплектован людьми Империума, судьба которых еще в самом зачатке заключалась в том, чтобы служить ему. Теперь, повзрослев, они все знали, что в этом и был смысл. Никто не переживал из–за этого, что также являлось последствием их уникального появления на свет.