Индия, Судан, Южная Африка. Походы Британской армии

Мы пробыли в лагере уже некоторое время, когда прибыл сын хана Джара, который во время операций в Мамундской долине вел себя вполне лояльно, и сообщил командовавшему лагерем полковнику, что этой ночью будут «постреливать». Некие злонамеренные люди, сказал он, заявили о своих планах уничтожить британское войско, но он, престолонаследник Джарского ханства и союзник императрицы, защитит нас. Четыре пикета его собственной регулярной армии будут охранять лагерь, чтобы наш сон не потревожили, а на оклики наших часовых пикеты будут отвечать: чокидар (стражник). Все это было замечательно, но мы на всякий случай окопались как обычно. «Не потому, — сказали мы, — что мы сомневаемся в силах или намерениях нашего защитника, но просто следуя требованиям устава».
Ровно в полночь лагерь был разбужен дюжиной выстрелов. Можно было слышать, как ханские пикеты переругиваются с врагами, которые отвечали насмешками и язвительными замечаниями.
Стрельба продолжалась в течение часа. Затем «снайперы», удовлетворив свое тщеславие и израсходовав патроны, довольные удалились. Войска все это время хранили молчание и не удостоили их ответа.
Трудно поверить, что в лагерь, площадью всего в сто квадратных ярдов, набитый людьми и животными, могут залететь пятьдесят пуль и никого не задеть, за исключением единственного мула, которому пуля попала в хвост. Тем не менее это так. Это говорит о том, какую ценность представляет для солдата некоторый опыт активной службы. Когда он впервые попадает под обстрел, он думает, что подвергается огромной опасности. Ему кажется, что каждый выстрел направлен в него, что каждая пуля готова его поразить. Он уверен, что немедленно будет убит. Когда он раз или два пройдет это испытание, он начинает понимать, что дела обстоят не так уж плохо. Он слышал, как пули пролетали мимо, но ни одна его не задела. Вечером он, как обычно, доберется до своей палатки. И он превращается в гораздо более эффективную боевую единицу.
Хотя стрельба не производила особого впечатления на солдат, которые до этого уже несколько раз побывали под обстрелом, она была тяжелым испытанием для раненых, чьи нервы, расшатанные болью, не могли выдержать такого напряжения. Ответственный врач, майор Тайрелл, рассказывал мне, что несчастные вздрагивали при каждом выстреле в ожидании удара. Пуля в ноге может превратить храбреца в труса. Удар по голове делает из умного человека дурака. Я читал даже, что достаточное количество абсента может превратить хорошего человека в негодяя. Торжество разума над материей, похоже, еще не полностью достигнуто.
Я посвятил много места в этой главе «стрельбе» в Джаре в ночь на 10 октября, и критик, возможно, спросит, почему так много внимания уделено такому обыкновенному происшествию. Именно потому, что ночная стрельба — дело столь обыкновенное, я решил, что картина войны на индийской границе не будет полной, если не рассказать об этом.
На следующий день мы пересекли Панджкору, и я отправился вдоль линии коммуникации к базе у Ноушеры. На каждой станции вновь появлялись кое-какие из удобств цивилизации и мирной жизни. В Панджкоре мы воспользовались телеграфной линией, в Сарае был свежий картофель, в Чакдаре имелся лед, в Малаканде — удобная постель, наконец, в Ноушере — железная дорога. Но как мало все-таки значат все эти вещи. Когда они есть, они кажутся незаменимыми, но когда они недоступны, о них даже не вспоминаешь. Немного пищи и философский склад характера — вот единственные жизненно необходимые вещи.
 Глава XV 
 Изъявление покорности 
Наконец переговоры с мамундами приблизились к завершению. Племя действительно хотело мира и готово было на любые жертвы, чтобы заставить бригаду покинуть долину. Хан Хара оказался здесь очень полезным. Он постоянно убеждал туземцев заключить мир с сиркаром и уверял, что войска не уйдут, пока не получат обратно свои ружья. В конце концов мамунды согласились вернуть их. Но путь раскаяния тернист. В ту самую ночь, когда туземцы решили заключить мир любой ценой, в Кунарскую долину, по ту сторону гор, вошла тысяча воинственных афганцев. Они заявили, что собираются немедленно напасть на лагерь. Мамунды вступили с ними в спор. Приближенные харского хана убеждали их не спешить. В конечном счете этих нежеланных союзников уговорили удалиться. Но в ту ночь, ночь на 8 октября, лагерь был предупрежден о возможном нападении. Внутренние пикеты были удвоены, все спали одетыми, чтобы быть наготове. Пафос всей ситуации состоял в том, что мамунды охраняли нас от наших врагов. Это несчастное племя, только чтобы не допустить возобновления военных действий, разместило пикеты вокруг всего лагеря, чтобы отгонять «снайперов» и всех прочих недругов. Искренность их была вне подозрений.
 
На следующий день была сдана первая партия ружей. Пятнадцать ружей Мартини-Генри, взятые 16 сентября у 35-го Сикхского полка, принесли в лагерь люди харского хана и свалили их у генеральской палатки. Почти все ружья были в зарубках от мечей, что говорило о том, что их владельцы, сикхи, погибли, сражаясь до последнего. Эти ружья стоили нам, вероятно, больше крови и денег, чем любые другие. Остальные ружья, из тех 21, которые были захвачены, обещали доставить позже, и со временем сдали все. Эти ружья, лежащие на земле, были горьким комментарием к экономическому аспекту «политики продвижения вперед». Племенам нечего было отдать, кроме своего оружия. Чтобы извлечь из них эти несколько ружей, потребовался целый месяц, они стоили нам многих жизней и многих тысяч фунтов. Это была одна из самых невыгодных сделок в истории. Люди многоречиво рассуждают о «полном разоружении приграничных племен» как об очевидной политике. Несомненно, такое разоружение было бы весьма желательным. Но его осуществление было бы мероприятием столь же болезненным, как извлечение жал у ос голыми руками.
После сдачи ружей обсуждение условий мира пошло более гладко. Целые джирги посылались из племени в лагерь, и постепенно было достигнуто определенное взаимопонимание. Туземцы оплакивали потери, которые они понесли. Почему, спрашивали они, сиркар обошелся с ними так сурово? А почему, отвечал майор Дин, они нарушили мир и напали на лагерь? Старейшины племени, следуя практике всех племенных общин, свалили всю вину на своих «молодых людей». Это они, говорили старейшины, затеяли все это, и все они понесли наказание. Наконец были выработаны определенные условия, и всеобщий дурбар для их ратификации был назначен на 11 октября.
Соответственно, в этот день, около часу пополудни, большая и представительная джирга мамундов явилась в деревню Нава Кила, примерно в полумиле от лагеря, в сопровождении ханов Хара, Джара и Навагая. В три часа сэр Биндон Блад с майором Дином (главным политическим чиновником), мистер Дэвис, помощник политического чиновника, большая часть офицеров штаба и несколько других офицеров, отправились на дурбар в сопровождении эскорта кавалерии проводников. Прибыв туда, генерал обменялся рукопожатиями с дружественными ханами, к их большому удовлетворению, и занял отведенное для него место. Туземцы образовывали три стороны квадрата. Слева стояли дружественные ханы со своей свитой. Джирга мамундов занимала другие две стороны. Сэр Биндон Блад, слева от него майор Дин, в окружении офицеров, были на четвертой стороне.
Затем мамунды торжественно изъявили свою покорность. Они выразили глубокое сожаление по поводу своих действий и скорбели о катастрофе, которая их постигла. Они заявили, что сражались только потому, что боялись аннексии. Они согласились изгнать сторонников Умры Хана из долины. Они давали гарантии по поводу ружей, которые еще не были сданы. Им сообщили, что поскольку они понесли суровое наказание и покорились, то сиркар не будет накладывать на них штрафов или других наказаний. За это они выразили свою признательность. Дурбар продолжался пятнадцать минут и закончился тем, что все туземцы поклялись, подняв руки, соблюдать условия мира. Затем их отпустили.