Дело наследника цесаревича

– Дела, ваше императорское величество, – пробурчал он вместо извинений.
Государь, несмотря на вспыльчивый нрав, не устроил тогда даже самой маленькой бури, только сухо кивнул. Самодержец знал, что если Николай Гаврилович говорит о делах, то это дела подлинно государственной важности. Впрочем, тайному советнику многое прощалось – император любил старого дипломата. Во-первых, тот был, что называется, без лести предан, во-вторых, имел в себе нечто медвежье, нечто такое, что отличало и самого императора. Говорят, конечно, что двум медведям в одной берлоге не ужиться, но это, очевидно, относится только к делам лесным. В государственной же политике это очень даже возможно и встречается сплошь и рядом, особенно если один медведь размером помельче и место свое знает.
Вот так и выходило, что патрон Нестора Васильевича не только занимал разные высокие посты, в том числе и в Министерстве иностранных дел, но и пользовался всяческим расположением государя.
Однако он, Загорский, далеко не самодержец – следственно, опоздает его высокопревосходительство не менее чем на полчаса. Это время господин коллежский советник намеревался употребить с максимальной пользой, а именно – немного потренироваться.
Обыватель бы тут, несомненно, удивился. Обычно полагают, что для упражнений нужны особые условия – удобный гимнастический зал или уж, по крайности, специальное снаряжение. В чем мог упражняться чиновник шестого класса на берегах зимней Фонтанки? Катание на коньках, бег на лыжах или, может быть, ныряние в прорубь, сравнявшее человека разумного с моржом – животным усатым и варварским…
Скажем прямо, в планы коллежского советника не входило ни то, ни другое и ни третье – Загорский намерен был поупражняться в боевых искусствах. Для этого ему не требовался партнер, да и вообще ничего, кроме земли под ногами и зимнего неба над головой.
Теперь, в ожидании патрона, Нестор Васильевич неспешно ходил по набережной туда и сюда. Посторонний человек, несомненно, решил бы, что он просто прогуливается. Однако прогулка эта имела особый характер. Загорский продвигался вперед с некоторым усилием, как бы толкая животом тяжелогруженую тележку. Таким образом он тренировал область, в которой, по европейским понятиям располагался мочевой пузырь, а по китайским – загадочный даньтянь или, иначе, поле пилюли. Согласно воззрениям китайских даосов, в этом месте собирается таинственная энергия «ци», которую можно употребить в самых разных целях – вплоть до того, чтобы по собственному почину стать бессмертным.
Нестору Васильевичу не исполнилось и сорока, здоровье у него было отменное, так что о бессмертии он пока не беспокоился. Но для боевых искусств сильный даньтянь был очень важен, вот потому и ходил туда и сюда его высокоблагородие, поглядывая время от времени на Литейный – не покажется ли наконец на горизонте выезд патрона.
И выезд действительно показался. Впрочем, это был не выезд даже – тайный советник не любил ненужной помпы. Это был служебный экипаж Министерства иностранных дел, не имевший на себе никаких опознавательных знаков. Как известно, международная политика – дело даже более секретное, чем политика внутренняя. Именно поэтому дипломаты, на службе столь блистательные, в жизни стараются лишнего внимания к себе не привлекать. Особенно дипломаты, являющиеся хранителями государственных тайн высшего разряда.
– Да, такова наша служба, и ничего уж тут не поделаешь, – согласился Николай Гаврилович, придирчиво осматривая принесенную официантом знаменитую палкинскую форель.
Они сидели в небольшом банкетном зале популярного санкт-петербургского заведения «Палкин». В зал этот для сохранения приватности не пускались сейчас иные посетители. Тайный советник упорно звал палкинские залы «кабинетами», Загорский не спорил: пусть будет кабинет, если его высокопревосходительству так больше нравится.
– Вам не кажется, Нестор Васильевич, что с тех пор, как заведение перешло Соловьеву, здешняя кухня сделалась беднее и хуже?
 
Коллежский советник пожал плечами. Перед ним стоял суп сен-юбе́р и котлеты по-палкински, и блюда эти вполне его удовлетворяли.
– Это все баловство, – нахмурился шеф. – Подлинно здоровую еду нам дает только море. Фрутти ди марэ [1] – вот питание разумного человека. И вы, Нестор Васильевич, тоже рано или поздно обратитесь к рыбе.
Загорский улыбнулся: он ли обратится к рыбе, или рыба обратится к нему – нет сомнений, что рано или поздно они встретятся. Так что же хотел сказать ему Николай Гаврилович за вычетом рыб и прочих обитателей моря?
Такого рода тон, конечно, мог показаться стороннему наблюдателю недопустимо фамильярным. Однако тайный советник и сам предпочитал прямоту и деловитость, так что на подобные мелочи внимания не обращал.
– Как вам, конечно, известно, 23 октября минувшего года его императорское высочество Николай Александрович со свитой отправился в большое восточное путешествие на фрегате «Память Азова», – водянистые глаза тайного советника перестали быть водянистыми и приобрели упругость и жесткость закаленной стали, усы встопорщились, как у бобра.
Загорский кивнул – о восточном вояже наследника цесаревича он знал, как, впрочем, и любой российский подданный, имевший привычку к газетам. Ничего нового в таких путешествиях особ императорской крови не было, на Руси это обыкновение ввел еще Петр Великий. Но если царь-реформатор ездил за границу в первую очередь за знаниями и лишь во вторую – за развлечениями, то преемники его, кажется, всему предпочитали забавы. Однако это их августейшие заботы, при чем тут Загорский?
– По плану цесаревич должен был посетить ряд мест: Турцию, Грецию, Египет, Индию, Цейлон, Сингапур, Яву, Бангкок, Сиам… – тайный советник перечислял страны и острова монотонно, словно пономарь на клиросе. – Заключительной частью путешествия станет посещение Китая и Японии.
Он прервался. Загорский выжидательно смотрел на шефа, он знал, что тайный советник без веских причин речей не прерывает. И действительно, причина тут же обнаружилась и была она весьма серьезной.
16 февраля сего года русский посланник в Японии Шевич отправил в министерство депешу о беспорядках в Японии и повсеместном распространении там ксенофобских настроений. Причем неприязнь свою желтолицые сыны Солнца адресовали непосредственно русским. Дело дошло до того, что в ноябре прошлого года японские анархисты напали на русское посольство. Так вот, по мнению Шевича, за прошедшие три месяца ситуация стала гораздо хуже.
– Дмитрий Егорович полагает, что японская чернь может оскорбить наследника или даже покуситься на его жизнь, – продолжал тайный советник, задумчиво постукивая пальцами по столу. – Сделать это тем более легко, что в уголовном уложении Страны восходящего солнца не предусмотрено отдельного наказания за нападение на иностранные миссии и чужеземных августейших особ.
Коллежский советник кивнул: такое положение вещей его не удивляло. Неприязнь к иностранцам была в крови у японцев, да и у китайцев тоже. Выражения этой неприязни сдерживались только текущей политикой государства, которая то подогревала ее, то немного остужала – смотря по обстоятельствам.
Впрочем, это все были общие рассуждения. На практике письмо Шевича означало, что любой японский крестьянин вполне может попытаться оскорбить или даже убить русского цесаревича. При этом японские массы, скорее всего, встретят подобный эксцесс весьма сочувственно.
– Так что вы на это скажете? – нетерпеливо спросил его высокопревосходительство, который внимательно наблюдал за выражением лица собеседника.
– Скажу, что надо отменить японскую часть путешествия, – не задумываясь, отвечал Нестор Васильевич. – Учитывая все вышеизложенное, это может быть слишком опасно.
– Никак невозможно, – вздохнув, отвечал тайный советник. – Во-первых, японцы ждут цесаревича, они сочтут отказ за пренебрежение. Будет страшная обида и дипломатический скандал. Во-вторых, сам наследник ни за что не согласится. То есть, собственно, уже не согласился.