Вы найдете это в библиотеке

После увольнения я немного отдохнул, потом решил найти работу на неполную ставку. Однако ни в круглосуточных магазинах, ни в сетевых фастфудах у меня не получалось делать несколько дел одновременно с большой скоростью, я постоянно ошибался, мешал окружающим, за что чувствовал себя виноватым, и на каждом следующем месте не задерживался больше двух недель. Пробовал работать грузчиком в агентстве по переезду, но в первый же день надорвал спину, а на следующий уволился.
Было такое чувство, будто у меня нет ни одного из необходимых навыков: ни сообразительности, ни общительности, ни физических сил. Возможно, в этом мире не существовало работы, на которой бы я пригодился.
Мама выглядела счастливой.
Так и понятно. Ведь рядом с ней теперь будет ее сын, оптимистичный и способный, не то что я.
Она даже предложила поехать в аэропорт его встречать. Нет уж. Совсем не хочется. Брат вернется издалека. На самолете, на котором я никогда не летал. В этом доме появится благоприятно эволюционировавший старший сын, а я окажусь всего лишь неблагоприятной мутацией.
К слову сказать, Комати же подарила мне поделку в виде самолетика.
Наверное, давным-давно люди смотрели на небо и мечтали летать, как птицы. Но думаю, они понимали, что, как бы ни развивалась эволюция, у них не отрастут крылья. Поэтому люди сделали самолет. Я не смогу стать птицей, я не смогу сделать самолет. Я не смогу лететь по небу.
Что вы ищете?
Когда я услышал этот вопрос от Комати-сан, то в голове сразу же возник ответ.
То, что я продолжаю искать.
Хотя бы одно спокойное «место», где факт моего существования будет признан…
На следующий день выходной взяла Нодзоми.
Когда я вошел в библиотеку, Комати была за стойкой у входа, чему я удивился. Она перенесла сюда свою коробку с рукоделием и что-то опять бойко валяла из шерсти.
Обернувшись к моему столу, Комати, заметив меня краем глаза, произнесла:
— Какой энтузиазм!
Не отрываясь от своего занятия, Комати-сан сказала:
— Когда-то давно была одна девочка, которая не хотела ходить на занятия в класс и проводила время в школьном медкабинете. Сначала я просто думала, что она любит рукодельничать, но, пока наблюдала за ней, вот что заметила. Когда втыкаешь иголку в клубок шерсти, забываешь обо всем. Я попробовала так сделать сама и поняла это чувство еще лучше. Беспокойство и тревоги немного затихают. Я поняла, что так она просто восстанавливала баланс в душе. Я научилась у нее чему-то очень хорошему.
Значит, и у Комати бывают такие моменты. Когда на душе нехорошо, когда тревожно. Хотя она выглядит, будто бы ее ничего не трогает.
Я сел за стол и открыл «Визуальные свидетельства эволюции».
Благодаря этому каждый вечер я обретал немного покоя в душе. Я был очень благодарен тому, что рядом со мной продолжает заниматься своим рукоделием Комати, особо не проявляя интереса к моей персоне, но при этом и не устанавливая расстояния. Она просто сказала мне, что я в любой момент могу прийти читать книгу.
Но ведь все это только на короткое время. Я же не могу всю жизнь провести здесь, читая книгу.
Девочка, которая пряталась от уроков в медкабинете, окончила школу, когда пришло время. Но для меня такого конкретного времени нет. Никто, кроме меня, не может решить, когда наступит начало или конец.
Естественный отбор. Тот, кто не может приспособиться к окружающей среде, погибает.
Раз так, пусть бы тогда природа просто избавлялась от нас. Ведь нам приходится жить, понимая, что мы не можем приспособиться, что мы не являемся благоприятной мутацией, приходится от всего этого страдать.
Пусть у меня и нет каких-то особенных талантов, обладай я хотя бы способностями жить в обществе, я бы справился. Хотя и боялся бы этого.
От таких мыслей я реально почувствовал боль. Неужели Уоллес, о котором не узнала широкая публика, и правда считал Дарвина хорошим другом?
Я лег на открытую книгу.
Комати ровным тоном без эмоций спросила:
— Что случилось?
 
— Дарвин все же был плохим человеком. Мне жаль Уоллеса. Он же первым выступил с теорией, а вся слава досталась только Дарвину. Пока я не открыл эту книгу, я даже имени Уоллеса не знал.
Некоторое время мы оба молчали. Я так и не поднимал головы, Комати ничего не говорила, продолжая протыкать клубок шерсти. Через некоторое время она сказала:
— Когда читаешь биографии и исторические сочинения, нужно быть осторожным…
Я поднял голову. Комати, встретившись со мной взглядом, медленно продолжила.
— Нельзя забывать о том, что написанное здесь — это не более чем одна из версий того, что произошло. Что было на самом деле, может быть известно лишь участникам событий. Кто и что сказал, что сделал — мы получаем информацию со слов и из интерпретаций других. Даже в реальном времени в интернете возникают недопонимания, а что уж говорить о прошлом. Откуда знать, что есть правильный ответ.
Комати с хрустом наклонила голову.
— Но зато вы, Хироя-сан, узнали об Уоллесе из этой книжки. И думаете о нем. Выходит, что в этом мире появилось место, в котором Уоллес жив.
Место, в котором Уоллес жив?
Кто-то думает о ком-то. И тем самым создает место для его существования?..
— К тому же Уоллес — очень известная личность. Например, есть такое понятие, как линия Уоллеса на карте мира, — это граница зоны между азиатской и австралийской фауной. Его достижения были признаны. А ведь в тени притом оказалось огромное количество великих людей.
После этого Комати приложила указательный палец ко лбу.
— Если отставить в сторону этот вопрос, я хотела сказать по поводу «Происхождения видов». Я думала, что со стула упаду, когда узнала, что книжка была опубликована в 1859 году.
— Почему?
— Так это же всего-навсего сто шестьдесят лет назад. Совсем недавно.
Совсем недавно… Правда? Я нахмурился, размышляя об этом, а Комати притронулась к шпильке с украшением в прическе.
— Когда приближаешься к пятидесяти годам, промежуток времени в сто лет кажется коротким. Сто шестьдесят лет — если постараться, я столько, пожалуй, могу прожить.
Это меня убедило. Вот уж кто бы смог прожить сто шестьдесят лет, так это точно Комати-сан.
Тык-тык. Тык-тык. Комати молча тыкала в шерстяной шарик иголкой.
Я опустил глаза в книгу и подумал о тех неизвестных людях, которые работали рядом с Уоллесом.
Когда я вышел из центра, зазвенел мобильный.
Это был Сэйтаро. Мне почти не звонили друзья, поэтому я остановился в напряжении.
— Хироя… это я… я.
Мне показалось, что Сэйтаро плачет по ту сторону трубки. Я не знал, что делать.
— Что случилось, Сэйтаро?
— Меня опубликуют. Я буду дебютировать как писатель!
— Что?
— В конце года! Мне пришло письмо от редактора из издательства «Мэйпл»! Я выставлял на книжном базаре осенью небольшую брошюрку с рассказами, так вот, редактор, ее зовут Сакитани, — она ее прочитала! Мы несколько раз встретились, немного исправили тексты, и вот сегодня она сообщила, что проект одобрили.
— Вот это да! Здорово!
Я дрожал.
Здорово. Правда здорово. Мечта Сэйтаро осуществилась.
— Хироя, я тебе хотел первому рассказать.
— Спасибо.
— Никто из окружающих, скорее всего, не верил, что я стану писателем. Но в старших классах ты был единственным, кто меня поддержал. Ты сказал, что у меня интересные рассказы и чтобы я писал их дальше. Может, ты уже и забыл, но для меня это стало движущей силой, чем-то вроде талисмана, в который я больше всего верил.
Сэйтаро плакал, да и я не смог сдержать слез. Кто бы мог подумать, что мои… мои слова… Он так сильно дорожил ими.
Но Сэйтаро смог писать дальше и публиковать свои работы не благодаря им. А наверняка благодаря тому, что он поверил в себя.
— Ну что, теперь ты будешь не сотрудником управления, а настоящим писателем, — сказал я, вытирая нос. На это Сэйтаро ответил со смехом: