День дурака (СИ)
Видел дед тебя однажды.
Знаю, он не лгал.
В облаках, как в дивном сне,
В тишине ночей
Росумэ, Росумэ, Росумэ...
Обитель королей
Что веру и магию
Соединить смогли,
Став властью из пламени,
Из крови и любви.
Пролетая надо мной,
В тишине ночной
Над цикадами и снами
Помани с собой.
Пролетая надо мной,
Над моей душой...
Легче воздуха я стану
Чтоб пойти с тобой.
Я слушал - и заводился, с каждой строфой все больше и больше. Казалось бы - ну, баллада. Старая. Глупая. Как раз потому, что старая. Тот, кто советует искать мудрости у стариков, либо в древних пропыленных свитках, сам никогда в глаза не видел этого зверя, тем паче - не охотился на него. Бывает, конечно, что старость и мудрость идут рука об руку. Но чаще, все же, старость приходит одна. А самому мудрому человеку, которого я знал в своей жизни, едва сравнялось семь весен. Его звали Кайте, и он был племянником моей квартирной хозяйки в те славные времена, когда я учился в Раскине. Несколько слов, которые один раз изрек сей юный муж, пережевывая засахаренную грушу, я и по сей день считаю величайшим поэтическим и философским произведением со дня сотворения мира: "Проживем день до конца - и увидим, что будет..." Позднее я, исполнившись нахальства, позволил себе дописать стих: "Проживем жизнь до конца - и узнаем, что выйдет". Так он обрел законченность, а моя душа - некое подобие покоя.
А Росумэ... Ах люди, люди... Мало вам герцогини, барона и Медведя под стенами. Хотят еще Вечных королей найти и посадить себе на шею. Как бы там ни было, сомневаюсь, что единственной целью Росумэ было делиться мудростью и внушать любовь. Королям, даже Небесным и Вечным, всегда нужны подданные, а лучше - рабы. Иначе, какие они короли? Так что летает где-то эта крепость - так пусть и дальше себе летает, лично я без нее ничуть не скучал. И на помощь ее звать поостерегся бы...
...Проходя дорогой снов
В доброй тишине
Ты приносишь мне любовь и покорность,
Вечный дом мой, Росумэ...
У любого терпения бывает край! Стоит полжизни изучать искусства, чтобы не иметь возможности даже заставить замолчать китару менестреля, который мне не нравится!
Я тихонько прищелкнул пальцами под столом, и мальчик в маске громко, болезненно взвыл, смазав сложный аккорд. Струна лопнула.
Послышался сдержанный смех и сочувствующие выкрики. Я сидел как мышь под метлой, надеясь, что никто ничего не заметил и не понял. В конце концов, бывает же, что струны рвутся сами? Ага! Как говорит сестренка Шели: "Бывает! Ощенится кошка поросятами..."
Рывком сдернув маску, мальчишка - теперь я ясно видел, что это - мальчик, прикрыл глаза и медленно повернул голову: туда, потом обратно. Если б он был котом, одно ухо у него наверняка оттопырилось бы в сторону... Проклятье! Да ведь этот мелкий меня вынюхивает. Кто мог бы предположить? Ведущий и Дающий, практически, никогда не уживаются в одном теле. Либо одно, либо другое. А тут - сразу оба. Ну и откуда ты взялся, такой одаренный, на мою голову?
Мальчишка, меж тем, меня, явно, почуял - и немудрено, я ж не закрывался. От кого мне тут прятаться, когда даже чердачные голуби в Арсе знают, что старший побочный сын покойного герцога чародей, и даже с гильдейским значком. Взял, стало быть, и не побрезговал благородные ручки замарать.
...Да вот, и не побрезговал. Ибо не считаю знания грязью, а ремесло - позором. Когда герцог погиб на охоте, его второй бастард, "правильный", тот, кто руки никакой работой не пачкал, поднял мятеж. Я в это время как раз гильдейский экзамен сдавал... Не до короны мне было, так что послал я ему голубя с ответом: "Отрекаюсь от своего права в пользу второго дитя герцога". Как в воду глядел - птицу поймали, записку нашли и к Нортунгу доставили. Декаду спустя, незадачливый братец на дыбе умер. Молчал, говорят, до последнего, никого из своих сторонников не выдал, один смерть принял. Если так, то, конечно, достойно. Нортунг хотел и меня с ним за компанию подвесить, да только записку можно читать по-разному: второе дитя могло быть и бастардом, и Шели. Они в один день родились, только одна у жены, а второй - у служанки. Покрутил барон записку и так, и эдак, ничего не придумал - и отпустил с миром. Шели, правда, долго после этого в мою сторону глядеть не хотела: грязная кровь, трус. Но ничего, потом оттаяла. Я хоть и "грязная кровь", да последний брат. Таким добром не разбрасываются.
Мальчишка-менестрель покрутился, понюхал воздух, тряхнул головой как пес - и "поймал". Уставился прямо на меня, глаза в глаза. А в глазах - недоумение и детская обида.
- Ну, прости, - взглядом сказал я, - погорячился. Бывает. Настроение с утра паршивое.
Не принимая безмолвных извинений, мальчик спрыгнул с помоста и зашагал через вес зал прямо ко мне. Ну, и куда тебя несет, глупый?!
- Зачем ты испортил мой инструмент, Дающий? - звонко и гневно спросил он.
На нас начали оглядываться.
- Давай поправлю, - предложил я. Отпираться не было смысла, если он так уверенно ко мне подошел, значит и впрямь - брат по дару.
- И сколько возьмешь? - презрительно сощурился он.
- Со своих не беру, - я протянул руку, но мальчик мира не принял.
- Я - менестрель! Поганые чародеи не братья мне.
Вот, значит, как? Это было уже интересно. Я вытянул ноги в проход, чтобы, на всякий случай, затруднить пацану бегство.
- Не признаешь, значит, двоюродных братьев? - я улыбнулся, - а я вот не такой гордый, мне любая кровь гуще воды.
Почуяв неладное, мальчишка хотел, было, отступить назад, но заметил, что моя рука мягко, ненавязчиво поглаживает ножны на поясе, - и словно примерз к месту.
- Я вот не стыжусь того, что здешний палач - тоже Дающий, как и я. И отличный мастер, между прочим... - мальчишка в панике оглянулся, словно выискивая кого-то, кто мог ему помочь.
- И такие перевертыши, как ты, у него быстро новые песни разучивают, - продолжал я, стараясь "схватить" его взглядом, - И какими голосами распевают! Про все: кто послал, что выведать велел, кто за стены провел. Дай-ка руку, менестрель, да пойдем к дядюшке.
Мальчишка вдруг втянулся в струну, гордо вздернул подбородок и, буравя меня перепуганными глазами, отчеканил:
- Вечные Короли, возьмите жизнь верного!
Я бы ничего не успел.
Проклятье, кто тут может успеть - корчма большая, народу порядочно, угадай, с какой стороны прилетит дротик... Я резко пнул мальчишку под колени и, схватив за подол рубахи, дернул на себя, чтоб уронить и прижать к полу. Тот отпрянул, извернулся и остался на ногах, с упорством, достойным лучшего применения, делая из себя удобную мишень. С грохотом опрокинулась скамья в другом конце зала. Мальчишка глянул туда. Я - тоже.
Картина - достойная перьев Гауди! Двое здоровенных мужиков странного вида азартно вязали третьего, сунув его мордой в столешницу. Тот хрипел, пытаясь вывернуться. Один, тот, что повыше, вдруг выругался и пнул продолговатый предмет. Предмет резво запрыгал в мою сторону.
- Дивно! - восхитился я, нагибаясь, и поднимая прекрасно сбалансированный нож, - Похоже, эта штука должна была воткнуться тебе в спину.
Я повернулся к мальчишке... и осекся. Его не было. Сбежал, стервец. И как успел? Видно, глаза отвел.
Ну да ничего, пусть бегает. Может, со временем поумнеет, если жив останется. Я направился в сторону, где двое незнакомцев уже заканчивали упаковывать несостоявшегося убийцу. Сделали они это, замечу, с большим знанием дела. Придраться было не к чему.
Между прочим, я никогда раньше их здесь не видел, что само по себе тянуло на небольшое чудо. Арс - городок небольшой, сотни четыре жителей, и если пацан как-то мог ускользнуть от моего внимания - кому интересны мальчишки-менестрели, то не заметить этих двоих было трудно. Здоровые, особенно тот, что повыше и постарше. Второй - меньше, подвижнее но не слабее, такое видно сразу. Не братья, но какая-то родня по крови... очень дальняя. Драному чулку двоюродный башмак. Одеты не по-нашему. Да и в Раскине я в таком дивном платье никого не видел.