Господство Короля (ЛП)

 — Нет.
 Он обхватывает губами кусок мяса. Я сглатываю от того, как чувственно его рот скользит по вилке, прежде чем он неторопливо жует, будто это какое-то порно-шоу о еде.
 Я внутренне качаю головой. Я только что увидела Джонатана в эротическом плане? Что за вечно любящий ад?
 — Почему бы тебе не сказать мне, что, по-твоему, это будет, Аврора?
 — Я не знаю.
 — Это не ответ.
 — Все, что я знаю, это то, что я хочу продолжать в том же духе, а не тратить время на еду и всякую ерунду.
 — Если ты не станешь следить за своим ртом, я трахну его прямо здесь, прямо сейчас.
 Мое дыхание укорачивается, и я смотрю на него дикими глазами, мое внимание невольно соскальзывает вниз...
 Вниз...
 Я резко поднимаю голову, отказываясь принимать эту идею. Проблема в том, что он нарисовал этот грубый образ в моей голове, и теперь я не могу избавиться от него.
 Не то чтобы я не подозревала, что Джонатан груб. Его голос был создан для команд и грязных вещей. Однако я не думала, что это дойдёт до такой степени, и внезапная атака не помогает моей ошеломленной голове.
 — Теперь ешь. — он смотрит на меня пустым взглядом, словно он только что не произнес предыдущие слова. — Или ты предпочитаешь, чтобы я набил тебе рот чем-нибудь другим?
 Моя дрожащая рука тянется к вилке, и я глубоко вдыхаю, собираясь с мыслями. Я откусываю первый кусочек салата, пытаясь забыть, что за каждым моим движением наблюдает нечто большее, чем жизнь. Как будто он ученый, а я крыса в его лаборатории.
 Я поднимаю голову.
 — Что теперь?
 — Теперь ты ешь.
 — А потом?
 — А тогда решу я. В конце концов, теперь ты моя, и я могу делать все, что мне заблагорассудится.
 Я стискиваю зубы.
 — Я не твоя игрушка.
 — Ох, но ты игрушка, дикарка.
 В моей голове зарождается миллион ругательств, но я их не произношу. Мое возбуждение только даст ему преимущество, и я не могу дать ему больше, чем он уже конфисковал.
 Я ненавижу, что мне приходится обдумывать каждое слово, когда я имею дело с Джонатаном. Если я этого не сделаю, он скрутит их и либо использует против меня, либо швырнет обратно в лицо.
 Вот почему мне нужно быть хладнокровной в этом вопросе.
 — Никаких других людей, — произношу я свое первое условие самым спокойным тоном, на какой только способна в данных обстоятельствах.
 Я не буду гарниром, и уж точно меня ни с кем не будут сравнивать.
 Он отвлекается на мгновение, сосредотачиваясь на нарезке еды, и я готова поспорить на что угодно, что он делает это нарочно. Словно он использует все в качестве оружия, включая тишину. Проходит много времени, приводящих в бешенство секунд, прежде чем он кивает.
 — Я также хочу ограничения по времени.
 — Ограничение по времени?
 — Да. Если я собираюсь согласиться на это, мне нужен срок, после которого ты отпустишь меня и вернёшь акции.
 Он улыбается, и на этот раз в его улыбке нет ни садизма, ни искренности. Это что-то другое, почти как... гордость? Нет, с чего бы Джонатану гордиться мной?
 Он медленно жует мясо, намеренно снова держа меня на взводе, прежде чем заговорить:
 — Мне было интересно, когда ты спросишь об этом. Что ты имела в виду?
 — Месяц. Я буду твоей в течение месяца, делая все, что тебе заблагорассудится, а потом ты отпустишь меня и вернешь права собственности H&H обратно Лейле и мне.
 — Год.
 Я встречаю его непроницаемый взгляд своим.
 — Три месяца.
 — Шесть. Мое последнее предложение.
 — Хорошо.
 Это лучшее, на что я могла надеяться. По крайней мере, не год в компании этого тирана. Это время даст мне достаточно места, чтобы исследовать жизнь Алисии здесь и попытаться разгадать тайну того, кто угрожал убить ее.
 — Ты останешься здесь.
 — У меня есть квартира.
 — И я говорю тебе, что ты больше не будешь в ней жить. По крайней мере, в течение следующих шести месяцев. Я ожидаю, что ты переедешь завтра.
 Мудак. Что-то вроде диктаторского режима.
 — Что-нибудь еще, ваше величество?
 — Да. Избавься от этого поведения. Мне это не нравится.
 
 — Тебе следовало включить это в пункты. Хочешь оставить меня у себя? Это я, Джонатан, отношение, поведение и все такое. Я не та маленькая девочка, которая пряталась за платьем Алисии.
 Он немного молчит, пристально наблюдая за мной, будто видит меня впервые.
 — Я могу это видеть.
 Я встаю.
 — Теперь я могу идти?
 — Не так быстро.
 Он делает мне знак подойти к нему.
 Я колеблюсь, прежде чем подойти к нему, пока его древесный аромат не становится всем, что я вдыхаю. Он обладает властью владеть всеми и всем в непосредственной близости от него. Дело не столько в его фамилии, сколько в его присутствии.
 — Подними свое платье.
 — Ч-что?
 — Сделай это.
 — Разве ты не сказал мне надеть его обратно две минуты назад?
 — А теперь я говорю тебе поднять его. — его злобный взгляд скользит вверх по моему. — У тебя имеются возражения, Аврора?
 Я смотрю прямо в его суровые глаза, отказываясь пригибаться.
 — Если возвращения есть, дверь вон там.
 — Их нет.
 — Тогда не заставляй меня повторяться.
 Мои руки дрожат, когда пальцы вцепляются в ткань, и я поднимаю платье к животу. Мои голые бедра и хлопчатобумажные трусики находятся в его полном, нервирующем поле зрения. В отличие от того, что было раньше, мое чувство уверенности исчезает. По крайней мере, тогда это соответствовало моему плану. Теперь же это его игровая площадка.
 Тот факт, что я понятия не имею о его заговорах, морочит мне голову больше, чем состояние моей полуобнаженности.
 — Выше.
 Дрожь охватывает меня от властности в его тоне. Я задираю платье еще, обнажая живот. Джонатан хватает меня за руку и дергает к груди.
 Ощущение его кожи на моей посылает электричество через желудок, словно он пытается шокировать меня до смерти.
 — Держи платье в этом месте. Не двигайся.
 Я не понимаю, что он имеет в виду, пока его пальцы не проводят вдоль моего шрама. Другой тип молнии пронзает мою кожу, и воспоминания проносятся в сознании подобно ударам молнии.
 Пустой взгляд. Клейкая лента. Грязь. Хруст металла о кости.
 Я ничего не могу сделать, чтобы остановить воспоминания. Они внезапно нападают и терзают мою совесть, будто это акт мести. Единственный известный мне способ справиться с этим — скрывать и по большей части притворяться, что этого не существует.
 Я собираюсь прикрыть шрам или оттолкнуть его, но Джонатан пригвождает меня к месту свирепым взглядом.
 — Не двигайся, или я положу тебя к себе на колени и отшлепаю по заднице.
 Дрожь заставляет позвоночник выпрямиться, и это отличается от обычных воспоминаний, которые нападают на меня без предварительного предупреждения.
 Обещание в его словах заставляет меня замереть на месте, ноги поджимаются, пока он продолжает свое тщательное наблюдение за моим шрамом.
 Его пальцы пробегают по нему с такой мягкостью, что перехватывает дыхание. Его кожа не жесткая, но и не мягкая — она твердая, такая же твердая, как он сам. Чем больше его рука скользит по коже, тем более невозможным становится стоять. По какой-то причине я думала, что такой мужчина, как Джонатан, не способен на подобную нежность.
 Мое сердце пульсирует, и я резко дышу, почти как животное, которое не может подавить свои инстинкты.
 Его палец пробегает вверх и вниз по моему шраму.
 — Что означает эта татуировка?
 — Ничего.
 — Хочешь сказать мне, что зря сделала татуировку с закрытым глазом прямо над шрамом от ножа?
 — Почему ты думаешь, что это шрам от ножа?
 — Это похоже на шрам, нанесенный острым предметом, но так как ты напрягаешься в части ножа, то моя догадка верна. Что произошло? Как тебя пырнули ножом?
 
 Мои руки дрожат, но удается говорить ровным тоном.
 — Это не твое дело.