Иду на свет (СИ)

У Санты по щекам — красные пятна, Данила пытается не улыбаться, и они вместе следят за условно ровным передвижением Али в сторону парадного. Потом за тем, как она открывает дверь, заходит…
— Мы не настолько пьяные…
Санта комментирует одновременно и чтобы Данила не волновался за Примерову, и чтобы себя в его глазах немного обелить. Потому что… Важно.
Он же отрывается от двери в подъезд, поворачивает голову к Санте.
Снова укутывает и ласкает. В нём нет злости или пренебрежения. И Санте из-за этого самой становится тепло. Она испытывает облегчение, хотя должна же злость…
— Я знаю.
Данила отвечает, а потом его взгляд сам собой съезжает вниз. Он улавливает новое движение девичьих коленок — плотнее друг к дружке. Так, что Санте даже немножечко больно.
Дальше он снова смотрит вверх — туда, где щеки краснеют сильнее…
И Санте снова стыдно, а ещё толком нечего сказать.
Поэтому она отворачивается к окну, дышит через нос, прикрыв глаза.
Слышит, что проходит пара секунд и Данила приводит машину в движение.
— Тебе не стыдно пользоваться Алей, когда это выгодно?
Свой вопрос Санта задает далеко не сразу. Знает прекрасно, что могла смолчать. Но в ответ — тишина.
Не выдержав — Санта оглядывается.
Выражение на лице Данилы — спокойное. Судя по всему, чего-то такого он ожидал.
— Я не просил её тебя спаивать, Сант, если ты на это намекаешь…
— Нет, я намекаю на то, что ты вроде бы вычеркнул её из жизни, а когда удобно — вернул. Завтра снова вычеркнешь?
Санте понятно было, что она сама же себя заводит. Но такой настрой ей казался более уместным. А может это всё злость на себя, Альбину и зачем-то выпитый алкоголь.
Она просто хотела поговорить с Данилой не так. По-взрослому. Достойно.
— Альбине, наверное, приятно было бы знать, что ты так за неё переживаешь…
Данила ответил вроде как нейтрально, а Санта фыркнула возмущенно, вызывая у него новую улыбку. Суть ответного подкола ясна. Данила не дурак, чтобы не понимать: Аля сейчас — просто повод стартануть.
— А ты только за себя переживаешь… Только за себя…
Санта произнесла тише, чем говорила до этого. И посмотрела злее. Поймала недолгий задумчивый Черновский взгляд, почувствовала новый укол стыда. То, что она сейчас говорит — это неправда. Но это отчасти обнажает суть её обиды.
— Я решал свои проблемы, Сант…
Ответ Данилы тот же, что во время их первого разговора. Но тогда Санта смолчала, а теперь не смогла.
— Ты решал свои проблемы… — повторила тихо, усмехнулась, снова повернулась всем телом к нему. — Ты решал свои проблемы, а я думала, что ты мне изменяешь! — обвинила громче, чем стоило бы, наверное.
Видела, что Данила кривится… Он не любит, когда она повышает голос.
— Я же сказал, Сант… Я же не раз сказал… — и напоминает о словах, которые действительно озвучивал не раз. Что он за честность. Что подлостью на искренность не ответит. Что сам от измены когда-то пострадал…
Вот только Санте снова хочется фыркнуть.
— Ну и что, что ты сказал, Дань? Вот что? Ты сам бы чему верил? Моим словам или своим глазам?
Отвечать на вопрос Санты не надо. Данила и не спешит.
Не считает её дурой, которой можно лапшать о том, что он бы поспешных выводов не делал бы. Делал, конечно. Все делают, какими бы разумными и хладнокровными ни были.
Страх потерять застилает самые мудрые глаза.
— Я надеялся, ты остыла…
Данила признается после паузы. Смотрит мельком, чуть улыбается. А в ответ летит гневная искра…
— Я тебе не чайник, чтобы остывать…
И недовольное бурчание, после которого Санта вновь отворачивается к окну. В машине — тихо. За окном мелькают огоньки.
Внутри у девушки всё сложно. Она очень по нему соскучилась. Находясь рядом, будто домой вернулась. Но не преувеличивала, когда боялась рано подходить. Ведь стоило им остаться наедине — тут же бросилась выяснять, а не мириться.
Наверное, это нехватка житейской мудрости. А может неготовность прогибаться там, где рискуешь потерять себя. Ведь он-то решил свою проблему, а она за это время чуть с ума не сошла…
 
— Я спросил тебя, Сант… Что, если вдруг…
Заново разговор завел Данила.
— Ты спросил «в теории», Данила! «В теории», блин! Что я должна была сказать тебе «в теории»? Что счастлива была бы? Но неужели ты правда думаешь…
Санта не договорила. Горло сжалось из-за волнения. Он зря ей напомнил то, что Санта и так не выбрасывала из головы. Его чертов вопрос в теории, её чертов теоретический ответ.
В его представлении она тогда уже его бросила. А Санта ведь не знала…
Санта ведь не подозревала…
Данила сам отказался от её поддержки в трудный момент. Сам вынес её за скобки. Он сам сделал из неё малолетнюю девчонку, которая махнет хвостом, если вдруг обнаружится, что у него в анамнезе не только блестящий карьерный взлет и чистый паспорт, но ещё и ребенок.
И пусть он отчасти прав — Санта знает, как может быть сложно поладить женщине со старшими детьми её мужчины, как иногда непросто знать, что рядом крутится человек, всегда готовый вмешаться в ваши с ним отношения и всё испортить… Но это всё нельзя обсуждать в теории. В теории нельзя из этого делать хоть какие-то выводы.
Иногда Санте казалось, что своим поведением на протяжении этих трех недель Данила над ней будто поглумился.
— Я думаю, Сант, что у меня тоже были причины волноваться.
Его ответ не звучит обвинительно, но как-то резко сбивает напор. Потому что в этом он тоже прав.
И вся гадость их ситуации в том, что Санта прекрасно понимает Данилу. Не снимает ответственность с себя. Ему правда было из-за чего волноваться.
Она так долго его морозила… Она может и дальше продолжала бы, не заметь в нём странные метаморфозы и не расцени их неправильно…
Ну и чего ещё стоило бы ждать от мужчины, который и так живет с ощущением, что ты нужна ему больше, чем он тебе, а сверху на него сваливается новость, которая с вероятностью девяносто девять и девять вас отдалит?
Будь Санта Данилой, она бы тоже таилась.
Только она не Данила. И свою обиду она не лелеет. Пытается задушить, только не душится…
— Прости…
Шепчет после паузы, вскидывает новый взгляд от коленей в капроне на его профиль…
Видит, что Данила напряжен. Понимает, что ему, наверное, и самому неприятно было озвучить то, что озвучил. Снова его понимает…
И внезапно безумно хочет прижаться. Наплевать на всё и обнять так, как никогда ещё…
— И ты меня…
Его ответный взгляд ещё резковат, как и тон. Но Данила пытается улыбнуться, Санта тоже.
Вздрагивает, когда мужские пальцы тянутся к ее ноге. Ложатся на подол бархатного короткого платья, едут по бедру, протискиваются между коленок, идеально накрывают и сжимают чашечку…
Кровь Санты снова начинает бурлить, она сглатывает, смотря вниз.
— К нам знакомиться подходили… А я смотрела на них и думала… Боже, если кто-то кроме тебя меня коснется — мне плохо же станет…
Санта произносит, продолжая смотреть на руку Данилы, которой у нее на бедре максимально удобно. Как влитая. Как друг для друга созданы.
Или это они? Или это во всем?
Данила гладит, снова едет чуть вверх… И чувствуя одновременно стыд, а ещё сходу довольно сильную пульсацию желания, Санта расслабляется, разжимает ноги, позволяя скользить свободно. По бедру. По самой нежной коже на внутренней стороне…
Просто по капрону, а будто по голым нервам…
— Кому-то точно плохо стало бы.
Комментарий Данилы — один из тех, на которые тоже можно фыркнуть. Но Санте не хочется.
Она откидывается на подголовник, чуть сьезжает на сиденье, закрывает глаза, сглатывает, чувствуя, как Данила скатывает юбку, ведет ладонью выше, а машина щелкает сигналом поворота.
Её квартира дальше, но сегодня Санта туда не попадёт.
* * *
— Дань, ты топчешь же…
— Похер, в химчистку сдам завтра…
Потоптанное пальто — не самый лучший повод для смеха, но с губ Санты слетает именно он.