Иду на свет (СИ)

Новые вопрос Данилы удивил не меньше, чем тот с которого в принципе начался её рассказ. Санта нахмурилась, пытаясь переварить. Но дело в том, что:
— Я никогда о таком не думала…
— А если в теории…
— У меня не такая же ситуация. Я люблю тебя. Мне не надо думать…
— Поэтому я и спрашиваю: в теории, Сант…
Санте хотелось бы, чтобы Данила не настаивал. Потому что она не готова оценивать, правильно ли поступила её мама. Стоило ли их с Петром счастье сложностей, которые его сопровождали. Знала на все сто, сама Елена ответила бы без сомнений: да!
Но она — не Лена. И, если говорить честно, наличие личного опыта не позволяет быть такой уж воодушевленно-воздушной. Когда-то давно, когда она ещё исподтишка следила за жизнью Данилы, очень боялась однажды узнать, что он женился. Не потому, что верила в нерушимость брака или боялась роли разлучницы. А потому, что это в её голове убило бы последний призрачный шанс на него.
Но ей повезло. Даже больше, чем можно было надеяться.
— В теории… Я могла бы струсить.
Санта ответила, глаза Данилы на долю секунды закрылись. Что под веками — Санте было неясно, но почему-то стало тревожно.
— Почему ты спрашиваешь? — она уточнила, склоняя голову. Была внимательной, как никогда, пытаясь занырнуть на дно зрачков сразу же, как Данила открыл глаза. Но там спокойствие. Если он и сделал для себя какие-то выводы, с ней не поделится…
— А ты почему? — и даже на вопрос не отвечает. Стреляет встречным, напоминая о том, с чего начали. С её просьбы рассказать о Маргарите.
И вот сейчас она может поделиться с ним теми сомнениями, которые вывалила Альбина.
Может быть абсолютно искренней и признаться:
— Примерова видела тебя с той самой первой любовью. Объясни, как мне это понимать?
Но Санта шепчет:
— Просто, — пожимая при этом плечами. А потом закусывает губу, получая такое же:
— Вот и я просто… — в ответ.
  
Глава 9
 
У мамы на кухне всегда идеально. Тепло. Спокойно. Душевно.
Только сюда нет входа сомнениям. Только здесь есть ответы на любой вопрос. Только здесь поймут всегда. Всегда поддержат. Только здесь всё, что от тебя ждут, — это искренность.
Сюда Санта приехала с задержкой в неделю.
Сжимала ладонями теплую чашку с какао, смотрела, как снежинки танцуют за окном на ветру, оседают на иголках пушистых, уже украшенных белыми лампочками новогодних гирлянд, елей.
Щетинские любили Новый год. Всегда. Без папы — уже меньше. Но Елена всё равно старалась включать сказку. Немного для себя, но больше для Санты, которая с ней уже не живет. Просто, чтобы порадовать, когда приедет. А может даже не «когда», а если…
И это тяжелая участь — жить от приезда ребенка к приезду. Но и на это Елена не жалуется. Ни на что не жалуется. Ни о чем не жалеет. Находит в себе силы радоваться жизни, а может ей и силы для этого не нужны. Может свет, о котором часто говорит Данила, исходит не только от Санты. Может это передалось ей от мамочки. И это же влюбило когда-то отца.
— Останешься сегодня, Сантуш? Занесло так…
Из размышлений в действительность Санту вернул мамин вопрос.
Она тоже смотрела в то же окно, но не сидя за столом, а прислонившись к кухонному.
— Да, останусь…
Улыбнулась, когда дочь ответила. Мотнула головой, будто сгоняя оторопь, которую переживала и сама Санта — сложно оторваться от волшебного вида за их большим окном.
Отвернулась, приоткрыла духовку…
На ужин снова шарлотка. И снова по кухне плывет запах яблок, белков и корицы. Во рту собирается слюна. Урчанием отзывается желудок…
И тут же сжимается из-за волнения. Потому что Санта не зря пропустила завтрак, а потом и обед. Нервничала.
На то было несколько причин. Но главная, конечно, это решительное намерение наконец-то по душам поговорить.
Санта следила, как мама достает пирог из духовки, как вслепую тянется за ножом, безжалостно разрезает, поддевает кусочек лопаткой, опускает на тарелку. Которую тут же с улыбкой несет к столу.
Конечно же, не себе. Конечно же, ставит перед Сантушей, протягивает ей же вилку, садится рядом, смотрит с улыбкой…
 
Смущает, будто взглядом оглаживает…
И пусть Санте всё же немного страшно, что кусок в горло не полезет, она прорезает пирог вилкой, накалывает, снимает губами, жует с аппетитом, глотает…
— Мам…
Окликает, хотя можно было сходу задать вопрос. Дожидается, когда Лена чуть приподнимет брови…
— Скажи мне, а ты ревновала папу к его первой жене?
И задает вопрос, который приходит в голову со времени их откровенного разговора с Данилой. Он задал не совсем очевидные вопросы. Он ставил Санту на место матери. Зачем — неясно. Но он же натолкнул на мысль, что кое-что общее у них, возможно, действительно есть.
И определенный опыт мамы может быть для неё очень даже прикладным.
Вопрос Елену явно огорошил. Брови ещё немного приподнялись, потом она прокашлялась…
Видно было, что нервничает. Видно было, что не ожидала.
Опустила взгляд, а вместе с ним — ладонь. Скользнула пальцем по узору столешницы…
— Если не хочешь — не отвечай…
На запоздалую оговорку дочери отреагировала мягкой улыбкой с легким сомнением. Потом же снова опустила взгляд на стол.
— Нет. Всё хорошо… Просто неожиданно…
Объяснилась, хотя Санте и не надо. Уже даже немного стыдно, что не смолчала. Но очень важно получить ответ.
Потому что она ревнует Данилу с «Рите». Конечно же, той же Блиновой, которая звонит. С которой, возможно, он даже встречался.
У которой, очевидно, в его глазах наверняка много схожести с самой Сантой, пусть он и сказал, что не сравнивает.
Он, наверное, старается не сравнивать. Но от этого всё равно не уйти. Да и совпадений не так-то мало. Только глобальная разница в одном: она его очень любит. И она его никогда не придаст.
— Не ревновала…
Елена заговорила, снова вскинув взгляд. В нем было спокойствие и уверенность в своих словах.
— Но боялась… — А после этих — новая легкая улыбка. Мол, прекрасно понимаю, как странно звучит… Сейчас поясню… — Я знала, что она измотала твоему отцу всю душу. Он её долго любил. В чём-то подстраивался. Но когда устал — это выжгло в нём всё. Последние годы их брака — врагу не пожелаешь. Она цеплялась за него, а он хотел просто, чтобы стало спокойней. Ему многого не надо было, Сант. Просто отдых для души. И в том, что он её уже не полюбит, я как-то не сомневалась. Но очень боялась, что она детьми заставит его вернуться…
Санта слушала, замерев. Мама впервые была с ней настолько откровенной о таком. Наверное, раньше считала маленькой. Наверное, будь отец жив — так и держала бы при себе. С ним-то точно этим страхом не делилась.
— И даже не столько за себя. За него бы больно было… Он очень совестливый. Ему было сложно. Понятно же, что развод ему нелегко дался. Особенно, когда она вдруг воспылала. Особенно, когда своим поведением и детей в этот ужас впутала. Она подавала всё так, будто он не с ней разводится, а с ними. Я не видела это лично, только то, что было, когда мы уже вместе жили, но я не сомневаюсь в честности твоего отца. И я всегда очень боялась, что она его дожмет… Ты же не сразу у нас получилась, малыш…
Лена улыбнулась, потянулась к щеке Санты, скользнула так, как недавно Данила. Улыбнулась трогательно. Санта увидела, что у мамы немного блестят глаза. А у самой сжалось горло.
— Я побыстрее ребенка хотела, честно тебе скажу. Твой папа тоже очень тебя хотел, но я, наверное, чуточку больше. Его душа всегда к детям рвалась. Та женщина продолжала пить соки. Обвинять. Требовать. А я молилась, чтобы у нас побыстрее свой получился. Любовь к сыновьям вытеснить тобой не хотела. Но хотела, чтобы ему легче было быть со мной. Я ужасный человек, наверное…
— Ну ма…
— Но я его не уводила… Она всё разрушила. А я хотела для него спокойствия. Для нас спокойствия. Я тебя очень хотела… Ты даже не представляешь, сколько счастья ты нам подарила…