Боюсь тебя любить (СИ)

– Значит, это будет что-нибудь ненужное. Как, например, это, – поднимаю двумя пальцами плюшевого белого медведя.
– Не трогай мои вещи!
– Ты же в моих рассекаешь, – расстегиваю куртку. Жарко.
– Могу снять.
– Давай, я посмотрю.
Она открывает рот, но мгновенно его захлопывает. Отворачивается, продолжая молча складывать вещи.
– Ты сюда полквартиры перевезла?
– Я сюда жить переезжала. Навсегда.
– Глупое слово.
– Какое?
– Навсегда. Ты замуж за него, что ли, собиралась? Хотя… это тоже не навсегда.
– Все, – бросает какую-то фигурку в чемодан, – достал. Я не хочу слушать твои рассуждения, ясно тебе?
– Более чем.
Все это выглядит комично. Татуля злится, и это хорошо. Проявление эмоций – это всегда прекрасно.
– Выйди отсюда!
– Нет, – присаживаюсь на боковую спинку дивана.
– Пожалуйста? – приподымает бровь и наконец-то смотрит мне в глаза.
У нее они особенные. Радужки разноцветные. Правый глаз серый, левый светло-карий. Правда, Татка не считает это чем-то прекрасным. Носит линзы. Голубые.
Прячет дефект. Она это так называет.
– Не прокатит. Ускорься.
– Помоги.
– Ты мне предлагаешь покопаться в твоем нижнем белье?
– Обойдешься. Его я уже сложила.
– Как хочешь.
В глаза бросается открытая тетрадка. Подбираю ее с пола.
Стихи. Азарина у нас, значит, еще и стихи пишет.
– Не трогай, положи, слышишь? Ваня!
Подается ко мне, пытаясь забрать.
Завожу руку себе за спину, и Татка быстренько впечатывается мне в грудь.
– Отдай, – шепотом.
Серьезно? Она сейчас заревет. Глаза уже стали влажными.
– Верни, – облизывает губы, которые в моем сознании становятся все ближе.
Обхватываю ее шею ладонью, аккуратно притягивая к себе. Удар за ударом. Сердце убыстряет свой ритм. Пальцы, что касаются кожи, немеют. Мозги перестают соображать.
Смотрю в эти ее линзы и понимаю, что все запреты уже слетели. Пара сантиметров. Никаких преград.
Нужна. Она. Именно она. В коллекцию. Только в коллекцию?
– Что ты делаешь? – Татка почти не дышит.
Вижу, как расширяются ее зрачки, как все мысли о тетрадке выветриваются из этой миленькой головки.
Делаю. Что-то делаю.
Не по плану. Не так. Неправильно.
Убираю руку, отстраняюсь и отдаю ей тетрадь.
– Жду тебя за дверью.
Возвращаюсь в прихожую взбешенным.
Семьдесят два часа. Нужно перетерпеть эти три дня и спокойно сплавить ее к подружайке.
Спокойно? О каком спокойствии идет речь, если меня перетряхивает? Я ее до сих пор слышу и чувствую, как будто Азарина все еще стоит передо мной.
  
9
 
Тата 
Ванечка, Ванечка.
Отмираю.
Несколько раз моргаю, осознавая, что теперь я здесь одна. Токман ушел, и это хорошо. Еще немного, и я бы точно грохнулась в обморок от переизбытка чувств. Мой Купидон в этом году был запредельно неосторожен.
Какого черта?
Выдыхаю. Медленно, через нос.
Застегиваю молнию на чемодане, но выходить из комнаты не спешу. Что сейчас произошло?
Дотрагиваюсь кончиками пальцев до своей шеи. Зачем он это сделал?
У меня почва из-под ног ушла. Земной шарик с орбиты слетел. А он стоял и смотрел, пристально. Душу сжирал.
Божечки, что мне теперь делать?
Это сумасшествие по отношению к нему было всегда, какая-то невидимая нить притяжения. Стоило только о нем подумать, и разум отключался.
Нет, это не любовь. Просто симпатия. Просто образ, который я придумала в своей голове. По факту я его толком даже не знаю.
Только видимость, отношение, что он ко мне транслировал.
Всегда отстраненный и не обращающий никакого внимания.
Весь такой умный, правильный, сильный…
Я вечно чувствовала себя рядом с ним пустым местом. Даже реакции не удостаивалась. Лишь сухое «привет» сквозь зубы.
Ненавижу его. Ненавижу!
Беру телефон и пишу Соньке. Она сейчас в Эмиратах с очередным ухажером. В отличие от меня, подружка наслаждается жизнью и во все стороны сорит отцовскими деньгами.
«Я поживу у тебя, как вернешься?!»
Присаживаюсь на кресло, кусая губы.
«Без проблем. Прилетаю в пятницу в десять утра».
 
«Спасибо»
«Котик мой, всегда пожалуйста;)»
Убираю мобильный в сумку и наконец-то высовываюсь из своего временного убежища.
Бросаю взгляд на Егора, который мгновенно от меня отворачивается. Он вообще выглядит странно. Не пытается извиниться или поговорить. Хотя по телефону очень порывался это сделать…
Сейчас же ноль эмоций. Только на лице гримаса разочарования и какой-то обиды.
Обиды… Он, значит, еще и жертва? Обойдется.
Втюхиваю Токману чемодан и спешу на выход. Вызываю лифт, но кнопка не срабатывает с первого раза. Раздражает. Наношу по ней несколько ударов кулаком, но меня словно прокляли. Лифт даже не думает к нам ползти.
Хочу совершить очередной удар, но Ванькины пальцы перехватывают мою руку.
– Спокойней.
Улыбается и без каких-либо проблем вызывает для нас лифт.
То, что у него вышло, а у меня нет, злит еще больше. Залетаю в кабинку и прижимаюсь спиной к стенке. Смотрю вперед, на шов между съехавшимися друг к другу дверками.
Токман пялится. Знаю. Чувствую это каждой клеточкой.
– Не смотри на меня.
– Иначе покусаешь? – смеется.
– Что? – морщу лоб.
Когда-нибудь у меня будут сотни мимических морщин от этих рожиц.
– Дурак, – закатываю глаза и спешу выйти на лестничную клетку.
– Ты все еще готова остаться у меня на семьдесят два часа?
– А должна испугаться? Даже не вздумай распускать руки, Ваня. Иначе…
– Что?
Дергает меня за локоть, мгновенно разворачивая к себе лицом. Мы стоим посреди улицы, мешая другим пешеходам двигаться свободно.
– Иначе что, Аза… Тата?
Сглатываю, смотрю на его небритый подбородок, и так хочется зажмуриться. Он назвал меня по имени. Кажется, впервые.
– Иначе пожалуюсь брату.
Ванька хмыкает, но улыбку с лица не стирает. Вынимает из кармана телефон и отыскивает в контактах Серегу.
– Можешь прямо сейчас, – держит палец над кнопкой вызова.
– Я всегда думала, что ты хороший.
– Я и хороший, – прячет телефон и тянет меня за собой, возобновляя шаг. – Тут главное – конкретно для себя представлять, кто плохой.
– Если на все смотреть с такой точки зрения… Я совсем забыла, – чуть ли не взвизгиваю, – мне же сегодня на работу.
– Ты работаешь?
– А как, по-твоему, я выживаю без папиных денег и помощи Агаты? Работаю, конечно.
– Где?
– В ресторане.
– Официантка?
– Нет. Я там пою. Иногда играю.
– В кабаках заходит скрипка?
– Это не кабак, – отталкиваю его от себя.
И он туда же… кабак. Какие все интеллектуалы, позволяющие себе лишь высокое искусство. Тьфу.
– Ну, если не кабак…
Снова смеется, пропуская меня в вагон метро.
– Как ресторан называется?
– Какая разница?
– Это тайна, покрытая мраком?
– Нет, – расстегиваю ворот куртки, – «Пряности».
Ванька ничего не отвечает, только подталкивает в сторону свободного места.
В квартире сразу же прячусь в ванной. Мне нужна передышка.
Ополаскиваю руки, лицо и мелкими перебежками направляюсь к чемодану. Было бы неплохо переодеться.
На столе пиликает телефон. Токману пришло сообщение.
Вытягиваю шею и смотрю на подсвечивающийся экран. Любопытство распирает.
На цыпочках подкрадываюсь к столику и снимаю мобильник с блокировки. К счастью, пароля там нет.
– Ты не видела мой телефон?
Ванькин голос позади заставляет напрячься. Я мгновенно теряюсь и прячу руки за спину.
  
10
 
– В этом доме есть еда?
Меняю тему, а щеки моментально покрываются румянцем.
– Нет.
– Жаль…
– Судя по твоему уровню готовки, ужин с меня, – проходится по мне внимательным взглядом. – Мобильник верни, – протягивает ладонь.