Тайна острова Химер
«Очень болен».
Слова эти крутились в голове Мари, пока они с Лукасом ехали в жандармерию.
Молчаливая после отъезда, она упрямо старалась смотреть в сторону, якобы любуясь проносящимся мимо пейзажем, избегая соблазна взглянуть на Лукаса и спрашивать его.
Песчаные равнины, дорога над обрывом, безбрежный океан, пригород, порт, суда…
Взглядом она невольно искала изящный силуэт шхуны, две такие узнаваемые мачты которой обычно выделялись среди леса вант.
Яхты не было. Ее больше не было у причала!
Учащенно забилось сердце, по спине пробежала непрошеная дрожь.
— Похоже, Бреа последовал твоему совету и поднял паруса, — сказал Лукас, будто уловив ее тревогу. — Одним меньше!
Сделав над собой усилие, Мари приняла безразличный вид и бесстрашно посмотрела на него.
В зеркале заднего вида она наблюдала уплывающий назад порт, когда машина сворачивала к зданию жандармерии.
Но мысли ее остались там.
Она думала о том, кого знала девчонкой и кого так любила, прежде чем ее не захватила страсть к Лукасу. Ей вновь виделись выцветшие глаза и волчий оскал, так заворожившие ее. Она вновь слышала, как он говорил ей, что никогда от нее не откажется и всегда будет ей защитой.
Кристиан, очевидно, буквально воспринял ее последние слова.
«Как мог я потерять столько времени, любя такую, как ты? Ты этого не заслуживаешь».
Она закрыла глаза. Страшное чувство покинутости охватило ее. А еще — безграничное горе.
Броди встретил их новостью, которая временно вытеснила у Мари мысли о Кристиане.
— Фрэнсис Марешаль много раз приезжал на остров с 1962-го по конец 1967 года, то есть до времени кончины Жака Рейно. Но это не все: я обнаружил существование лаборатории, которую создал во время Второй мировой войны отец последнего, Жозеф Рейно, ученый-исследователь, который сотрудничал с нацистами в области создания их знаменитой высшей расы.
— Восхитительный типчик… — процедил сквозь зубы Ангус.
Скрестив на груди руки, опершись о край стола, Лукас состроил скептическую гримасу:
— Полноте, Ангус! Лаборатория? На острове Химер? Да там все обыскано! Ее бы нашли, если бы она существовала. Ваши сведения отдают фантастикой, Броди! — посмеялся он.
Молодой жандарм не смутился. На этот раз он все предусмотрел, чтобы отбивать сарказм Ферсена.
— Мои сведения, майор, взяты из архивов префектуры. Из Парижа, — подчеркнуто добавил он. — Есть документ от 1941 года, подписанный самим Гиммлером, в котором говорится о выделении фондов на создание научно-исследовательской экспериментальной лаборатории, руководство которой возлагается на Жозефа Рейно.
— Но ничто не доказывает, что лаборатория создана, и еще меньше вероятность, что она оборудована на острове, — возразил Лукас. — Если только вы не нашли подтверждений… В кадастре Киллмора, к примеру.
Тень промелькнула по лицу Броди.
— Доказательств нет, — признался он. — Но…
Мари пришла на выручку молодому жандарму, заявив:
— Он превосходно поработал. Факт невнесения лаборатории в кадастр и то, что никому не известно о ее существовании, еще не доказывает, что ее вообще не было. Что ее не существует…
— О, понимаю — секретная лаборатория. Ты это подразумеваешь?
Молодой человек предпочел не заметить скрытую иронию и согласился:
— Совершенно верно. Жозеф Рейно не первый ученый, который воспользовался смутным временем, чтобы провести научные эксперименты в обход закона. Без ведома властей было смонтировано много непонятных установок. Некоторые удалось обнаружить, но не все. Частые посещения острова генетиками Жаком Рейно и Фрэнсисом Марешалем — не простое совпадение.
— По-твоему, они проводили в лаборатории научные исследования?
Мари подала голос:
— Я полагаю, что в записях Фрэнсиса Марешаля открывалась суть этих работ и что его сын, журналист, занимавшийся вопросами науки, прибыл на остров, чтобы во всем этом разобраться. И убили его, чтобы помешать вскрыть истину.
— А Эдвард сбежал из-за того, что страдает клаустрофобией, — насмешливо добавил Лукас.
Мари метнула в него убийственный взгляд. Ей безумно хотелось доказать ему, что Эдвард невиновен по той простой причине, что его не существует, что он — порождение Райана.
Но хотя она очень далеко зашла в своей лжи, у нее совсем не было уверенности в своем желании поделиться этой тайной с кем бы то ни было. С Лукасом в первую очередь.
— Не знаю, какова роль Эдварда во всей этой истории, но интуиция подсказывает мне, что все нити ведут к этому острову, где монахини скрытно вырастили твоего близнеца. Собери мне данные обо всех сестрах, Броди.
Лукас закатил глаза и на какое-то время стал прежним Лукасом, насмешливым и нетерпимым к чужому мнению, особенно к гипотезам жены.
И от этого у Ангуса стало легче на душе. Что ни говори, а ему так нравилось, когда эти двое переругивались.
Одетые в белые монашеские облачения, в монашеских вуалях, которые округляли контуры лиц, делая их овальными, все они сдержанно улыбались в объектив.
Броди не составило труда достать эти фотокарточки у приписанного к монастырю фотографа, хотя для проформы и чтобы подчеркнуть свою значимость тот немного поломался, ссылаясь на свою репутацию.
Молодой жандарм пообещал ему полную конфиденциальность.
Мари приступила к разбору хорошо выполненных фотографий, самые старые из которых относились к шестидесятым. Она просматривала их по годам.
Перед ней чередой проходили лица, выражения которых были в чем-то схожи, а одинаковое одеяние полностью лишало их индивидуальности.
Так она просмотрела более трех четвертей фотокарточек с возрастающим впечатлением, что зря теряет время. Что думала найти она, изучая эти групповые портреты? Некий знак, позволивший бы ей обнаружить за этими фасадами, дышащими чистотой и благочестием, что-то похожее на кончик ниточки?
Решив закончить поскорее, она склонилась над предпоследним фото, датированным 2004 годом. Не меньше пятидесяти сестер позировали в этот год для будущего поколения клира.
Она собралась отложить ее, когда одна деталь привлекла ее внимание.
Даже не деталь — скорее какое-то ощущение.
Смутное чувство тревоги.
Она всмотрелась в третью монахиню слева, стоявшую в последнем ряду, — сестра Агнес Милосердная, если верить пронумерованному списку на загнутом поле слева.
Ее глаза отличались от других, делая лицо более выразительным. Менее спокойным. Почти обеспокоенным.
Лицо смутно напоминало кого-то, но она не могла бы сказать ни где, ни когда оно ей встречалось.
Мари повнимательнее рассмотрела его, ища какую-нибудь зацепку, которая навела бы ее на путь. И нашла ее у уголка левого глаза.
Малюсенькая точка, не больше тех мушек, которые светские дамы когда-то наклеивали или карандашом отмечали на лице.
Откуда-то из глубин памяти возникла пара темных очков, большой синяк и родинка. Теперь она знала, кто это.
Мари лихорадочно сканировала фото и запустила его в фотошоп, чтобы увеличить формат.
Родинка отчетливо выделилась.
Запустив программу, она заменила вуаль короткой прической из светлых волос и, пропустив изображение через принтер, показала его Ангусу и Лукасу.
Она с удовлетворением увидела изумление жандарма.
Сестра Агнес Милосердная была не кем иным, как Вивиан!
Ангус опешил, когда Броди заявил, что эта монахиня стояла на учете в полиции нравов за проституцию и приставание к прохожим.
— Она покинула Бельгию пять лет назад. Кажется, она стала свидетельницей какого-то преступления, после чего предпочла постричься в монахини и укрыться в монастыре.
Броди замялся, но продолжил:
— По данным епархии, она сложила с себя постриг в конце прошлого лета и ушла из монастыря.
— Вскоре после исчезновения Франсуа Марешаля, — уточнила Мари. — Это не может быть совпадением… Так же как и ее работа в поместье Салливанов.