Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ)

— Что именно не так? — поинтересовалась Пенелопа.
— На многочисленные замечания не реагирует. Его стоит проучить.
— Что именно не так? — повторила она.
Тут не выдержал сам Кирк:
— Мы что, в тюрьме? Уже запрещено смеяться?
— Вот видите, мисс Хайвон, он дерзит!
— Но это же дети. Им положено смеяться.
— НО… Но он смеется надо мной, а я старше, и я… учитель! Он плохо влияет на других детей!
— Мне приятно, что вы знаете мое имя, но не могли бы вы сами представиться? Мне кажется мы не знакомы, — видимо Пенелопа решила схитрить и перевести накаляющуюся беседу в иное русло. Она слащаво улыбнулась и невинно заморгала ресничками. Актриса она была не очень, но этот глуповатый хам, к которому она обратилась, купился!
— Я учитель по… ну вы знаете, новый урок… — он замялся, отпустил руку Беккета и выпрямился. Улыбка Пенелопы похоже сыграла с ним в одну из взрослых штучек. Мужчина снизил громкость и продолжил: — Я мистер Стронг, Валерий Стронг, уроки «этикета и приличий».
— О, «стронг»? Мне кажется или это означает силу или мощь? — кокетничала Пенелопа.
Вот-вот конфликт будет исчерпан — радовался Кирк. Но тут из Кабинета Кипарисуса вышел на самом деле мощный молодой мужчина и громко прокричал:
— Следующий!
К двери уже ступила девочка-устас, но вдруг мистер Стронг вновь схватил Кирка за запястье и крикнул:
— Сперва этого проверим!
Он вытащил Кирка из очереди и практически потащил того к кабинету директора Купола Природы. Пенелопа прижала кулачок к губам и тяжело вздохнула:
— Сила есть, этикет приложится.
Фред и Нильс явно не поняли ее замечания и грустно проводили взглядом своего товарища.
Кирка втолкнули в кабинет Кипарисуса, а мистер Стронг ехидно улыбнулся и вышел назад в холл.
Кипарисус сидел на стуле у бокового фланга собственного стола, во главе же пристроился Ширнест Фокен. Глава Купола Природы — милый толстячок, смахивающий на воробья, седовласый добряк — в данный момент походил скорее на скромного посетителя директорского кабинета, нежели на его хозяина. Он неловко закинул ногу за ногу и всматривался в листки бумаги, лежащие перед его носом. Кирк презрительно глянул на скромнягу Кипарисуса, прокручивая про себя, что тот слабохарактерный слабак, не сумевший отстоять свою честь и достоинство, отдавший Купол Природы бездарям и законникам на растерзание. Малыш-Беккет вряд ли понимал на что приходилось идти Кипарисусу и другим взрослым, чтобы хоть как-то влиять на школьных оккупантов, хоть как-то защищать детей от их нововведений и экспериментов.
— О, Кирк! Мистер Беккет, доброе утро, устас, — Кипарисус сделал какую-то пометку на одном из листков и встал.
Однако из-за стола встал и Фокен:
— Беккет?
— Да, я мистер Беккет.
— Братья, сестры есть?
— Я единственный ребенок, — Кирк включил надменность.
— Имя отца и матери?
— А вы не расскажите мне к чему эти расспросы?
— Отвечай!
— Я не скажу ни слова, пока вы не объясните, что тут происходит.
К Кирку подскочил Кипарисус и, изобразив заинтересованность внешним видом Беккета, какое-то время разглядывал его, потом шепотом промямлил:
— Кирк, не дерзи: наживешь неприятностей, — а в голос произнес: — Одет, как положено… Строгий костюм… Все, как в вашей инструкции, мистер Фокен!
Однако Кирк не унимался:
— Что здесь происходит? Этот ваш мистер Стронг многое себе позволяет…
— Устас, ты глух? — спросил Фокен.
— Простите?..
— Кажется я задал тебе вопрос.
— Вы сейчас о каком именно?
Фокен взглянул на своего подручного, функция которого до настоящего момента заключалась в вызывании в сей кабинет «следующего». Тот подошел и наклонился к Кирку:
— Имена твоих родителей скажи и ответь «ты глухой или нет?»
Лицо Кипарисуса изображало мольбу и не ясно, то ли боялся он за самого себя, то ли за Кирка, но вид у него был смехотворный.
— Я не глух. Но вы!.. Вы сами глухи! Я тоже задал вам вопрос! Мне кажется, если вы желаете получить ответы на свои вопросы, то должны быть готовы удовлетворить и мои. Что тут происходит? Школа нынче в тюрьму превращается? — Кирк выдержал короткую паузу и продолжил: — Перед законом я долгов не имею! — смело заявил он. Потом он припомнил проникновение в дом Смолгов, но постарался тут же позабыть об этом нервощипательном… или скорее захватывающем приключении.
 
Мистер Фокен, правда сказать, среагировал не так, как ожидал Кирк. Мальчишка изготовился парировать истерику взбесившегося директора, но тот в голос рассмеялся:
— Будущий командир. Мило. — Он уселся на прежнее место и что-то записал, а потом пробормотал: — Беккет Кирилл, Беккет Лилианна, улица Камней… — и через секунду сказал: — Начинайте!
Кипарисус взял из коробочки на столе голубые очки и тут же как-то сгорбился, стал меньше и сутулей. Казалось эта крохотная ноша была поистине тяжела для него. Ситуация довлела над директором, очки явно не весили и сотни граммов, но некий невидимый груз ответственности, оказавшийся сейчас на Кипарисусе, весил чрезвычайно много.
Эти очки показались Кирку знакомыми. О, точно! Похожие, или те самые, он видел в оранжерее Смолгов, когда кормил их кошку Фелиссию. И это тот самый «прибор», о котором беспокоилась Пенелопа и ее отец-не-отец Виола?
К Кирку подошел Кипарисус и настолько тихо, что никто кроме Кирка не смог бы его услышать, прошептал: «Ни в коем случае не удивляйся, веди себя, как обычно», — Кирк не слишком понял, о чем тот говорит.
Кирка подвели к зеркалу, и Кипарисус надел ему бенайрис-раскрыватель.
  
Глава 2. Глупость
 
«И что же я должен увидеть?» — думал Беккет, рассматривая себя в зеркале.
Кирк крутил головой, изучая комнату и людей, находящихся в ней. Ширнест Фокен, Кипарисус — самые обыкновенные, и даже ехидно улыбающийся помощник нового директора тоже остался самим собой. По правде он уже порядком начинал раздражать Беккета-младшего. Посему его внешний вид все больше и больше казался Кирку нелепым и глупым.
Явно перекачанные мускулы, не по размеру узкие брюки со стрелочками. Противный тип, но больше всего бесила его самоуверенность. Поистине, более мерзкого прилагательного, чем то, что можно отнести к самому себе, порой сложно отыскать. Руки, сложенные на груди, этот взгляд, как будто «умный», но лишь «как будто». Наверняка он долгие часы перед зеркалом тренировал образ, якобы глубоко думающего. Кирк отвернулся и окинул в зеркале себя; слегка наклонился, улыбнулся: вот настоящий, не деланный интеллектуал!
— Что ты видишь? — спросил Ширнест Фокен.
— А что я должен увидеть? В чем смысл этой затеи?
— Возможно появилось нечто примечательное. Цвета, краски, лица, предметы… Есть ли что-нибудь странное? Такое, чего раньше здесь не было?
Кирк продолжал осматривать помещение и зоосад, который располагался за стеклянными стенами кабинета. Среди шкафов, столов и стульев, среди бумаг и всевозможных приспособлений для регулировки ширм, наклона открытия окон и тому подобного Кирк искал хотя бы намек на собственную уникальность, малейший шанс на вожделенное свое мечтательство. Быть шебишем, быть кем-то значимым! Как же хочется… Как же всего этого хочется! Зависть была не из тех пороков, что обыденно проживал Кирк, да только сейчас он чуть ли не излучал ее. Беккет осознавал это чувство, и оно было ему противно. Однако отделаться от комплекса собственной ограниченности сейчас ему вряд ли удалось бы.
Как же паршиво осознание: «Ты толл!» Что может быть хуже приговора быть обычным? Что хуже знания, что рядом с тобой живут мечтатели, настоящие хозяева этого мира?.. других миров… Что с этим делать, когда ты к ним не имеешь никакого отношения?
 
Кирк глянул на Кипарисуса и тот, выпучив глаза, едва заметно покачал головой. Вроде намекал, чтобы устас не подавал виду. На что именно виду не подавать? НА ЧТО, Кипарисус!?
— Не понимаю, в чем смысл этих очков? С ними, без них — никакой разницы. — Кирк почти бесился. Он хотел узнать в себе величественное предназначение. Пусть за этим последует расплата, но, по крайней мере, станет известно, что он мечтатель! Подобные открытия окрыляют и плевать на Фокена и возможные опасности. Пенелопа в зоосаде говорила, что детей со способностями куда-то забирают. Пусть! Главное, оказаться особенным!