Рожденные в пламени (ЛП)

– Говори, – вот теперь Вулкан посмотрел в глаза Нумеона.
– Четырнадцатые относятся к нам с пренебрежением, а Десятые как к низшим легионерам. Я не вижу сотрудничества между ними и Саламандрами, по крайней мере простого.
– Мы не можем изолировать себя, Нумеон. Мортарион просто горд. Он видит в нас такую же непримиримую силу, как и его Гвардия Смерти, вот и всё. Феррус друг нашего легиона и меня, но... ну, скажем лишь что мой брат всегда отличался усердием. Иногда оно затуманивает его разум ко всему, кроме веры Железных Рук.
– Плоть слаба, – Нумеон скривился, цитируя доктрину X Легиона. – Они имеют в виду нас. Мы слабы.
Похоже, чемпиону не терпелось доказать обратное, но Железные Руки были слишком далеко на южном полуострове главного пустынного континента Один-Пять-Четыре Четыре.
– Они имеют в виду любого, кто не из Десятого легиона, – перебил его Вулкан. – Это просто гордость. Разве ты не горд своим легионом?
Нумеон резко ударил кулаком по нагруднику. Для Саламандра он очень убедительно копировал строгость одного из сынов Жиллимана.
– Мой господин, я рождён в огне.
Вулкан с улыбкой поднял руки, показывая, что он не хотел проявить неуважение к ветерану.
– Нумеон, ты был в моей Погребальной Страже с самого начала. Ты и твои братья встретили меня на Прометее. Ты помнишь?
И преданный воин склонился.
– Отец, это навечно останется в моей памяти. Величайшим моментом в истории легиона стало воссоединение с тобой.
– Да, как и для меня. Ты самый лучший из всех Огненных Драконов, мой первый капитан, мой приближённый. Не принимай слова Десятых близко к сердцу. На самом деле они лишь хотят показать отцу свою преданность, как и все мы. Несмотря на внешнюю грубость Феррус сильно уважает других легионеров, особенно Восемнадцатых. В тебе горит пыл и ярость Саламандр, – в голосе Вулкана ясно раздалась свирепая усмешка. – Что по сравнению с ними холод разума сынов Медузы? – примарх хлопнул рукой по плечу Нумеона, но его дружелюбие продлилась не долго. – Земля, пламя и металл – мы, Восемнадцатые, выкованы из крепкого сплава. Никогда не забывай об этом.
– Милорд, ваша мудрость пристыдила меня, но я никогда не понимал вашей сдержанности и сочувствия, – признался чемпион.
Вулкан нахмурился, словно слова капитана раскрыли ему некую скрытую истину, которая всегда была внутри, но затем выражение его лица изменилось и посуровело. Он отвернулся.
Нумеон собирался задать вопрос, когда примарх поднял руку, прижимая его к тишине. Вулкан пронзительным взором вглядывался в ряды деревьев. Нумеон не видел того, что внезапно привлекло внимание отца, но он знал, что зрение примарха острее, чем у любого его отпрыска. Передавшееся Погребальному Стражу напряжение Вулкана быстро исчезло, когда он вновь расслабился.
И махнул рукой, словно подзывая пустой воздух.
– Покажитесь. Не бойтесь, вам не причинят вреда.
Нумеон в недоумении поднял голову. Его красные глаза вспыхнули, когда из леса появились первые люди. Он выставил алебарду перед примархом для защиты. Странно, что капитан их не заметил.
– Полегче, брат, – посоветовал Вулкан, направляясь к напуганным обитателям джунглей. Они спускались из укрытий в деревьях, выступали из тени стволов и высоких гнёзд. Некоторые словно появились из самой земли, выбравшись из подземных убежищ. Лица покрывали племенные татуировки, а тела скрывала одежда из обожжённой коры и сшитых листьев.
Вулкан снял шлем – оскалившуюся голову дракона с огромным гребнем, похожим на языки пламени. Почётные шрамы свидетельствовали об эпопее подвигов на лице цвета оникса, в котором была и противоречащая пугающему облику мягкость.
– Видишь? – обратился примарх к мальчику, осмелившемуся к нему подойти. – Мы не чудовища.
Напуганное лицо смотревшего на огромного адского великана мальчика говорило, что он думает обратное.
Позади столпились другие люди из племени.
Вулкан всё ещё был гораздо выше мальчика, хотя встал на колени. Примарх повесил кузнечный молот на спину и подошёл к мальчику с открытыми ладонями, показывая, что он не держит оружия. Вокруг собрались остальные Погребальные Стражи. Нумеон позвал их на прометейском боевом жаргоне, известном только Огненным Драконам, и все воины внимательно наблюдали.
 
Поклявшиеся защищать примарха стражи были необычными воителями. Рождённые на Терре, они не всегда полностью понимали культуру ноктюрнцев, вырастивших Вулкана, но знали свой долг и чувствовали его в генетически улучшенной крови.
Из джунглей начали выходить другие люди, воодушевлённые любопытным мальчиком. Вскоре сотни присоединились к горстке первых. После короткой, поражённой тишины все начали причитать и горестно стенать. Слова было трудно разобрать, но одно повторялось вновь и вновь. Ибсен.
Значит у этого места всё-таки есть имя.
Вулкан встал, чтобы оглядеть их, и освобождённые люди немедленно отпрянули.
– Что нам с ними делать, милорд? – спросил Нумеон.
Вулкан недолго смотрел на них. Собрались многие сотни. Некоторые отряды армии уже пытались построить их, пока летописцы расходились по зоне высадки, документируя и опрашивая теперь, когда местность объявили безопасной.
Женщина, возможно мать храброго мальчишки, подошла к Нумеону и начала что-то бормотать и стенать. Язык аборигенов был некой ублюдочной смесью речи эльдар и проточеловеческих словесных форм. Поблизости ксенолингвисты армии вторжения ещё пытались понять смысл, но уже предположили, что люди, пусть и напуганные, рады освобождению от ярма чужаков.
Она царапала доспех Погребального Стража. По виду Нумеона было видно, что он готов силой отстранить женщину, но его остановил взгляд примарха.
– Это просто страх. Мы такое уже видели, – Вулкан мягко отвёл истерящую женщину от своего советника. Прикосновение к ауре примарха успокоило туземку достаточно, чтобы её смог увести солдат армии. Чуть дальше вспыхнул пиктер, когда один из летописцев запечатлел момент для потомков.
– Ты.
Человек вздрогнул, когда к нему обратился Вулкан.
– М-мой господин?
– Как твоё имя?
– Глаиварзель, сэр. Отобразитель и итератор.
Примарх кивнул.
– Ты отдашь свой пиктер ближайшему дисциплинарному надзирателю.
– С-сэр?
– Никто не должен видеть, что мы спасители, Глаиварзель. Императору мы нужны как воины, как воплощения смерти. Быть чем-то меньшим значит подвергнуть опасности крестовый поход и мой легион. Ты понимаешь?
Летописец медленно кивнул и отдал пиктер фаэрийскому дисциплинарному надзирателю, слушавшему беседу.
– Я разрешаю тебе прийти и поговорить со мной, когда эта война закончится. Я расскажу тебе о свой жизни и пришествии отца. Будет ли это достаточным возмещением потери снимков?
Глаиварзель кивнул, затем поклонился. Не каждый день итераторы теряют дар речи. Когда летописец ушёл, Вулкан вновь повернулся к Нумеону.
– Я видел страх. На Ноктюрне, когда земля раскалывалась, а небо плакало огненными слезами. Это был настоящий страх, – он взглянул на медленно уходящих аборигенов. – Я должен замечать страдание, – лицо примарха посуровело. – Но как мне чувствовать сострадание к тем, чьи тяготы не сравнить с перенесёнными моим народом?
– Я не с Ноктюрна, – Нумеон был в замешательстве и хотел бы сказать что-то лучшее.
Вулкан отвернулся от исчезающих людей. Сорвавшийся с губ вздох мог быть проявлением сожаления.
– Знаю... Скажи мне тогда, Нумеон, как мы освободим этот мир и обеспечим его покорность, если забудем о чувствах братских легионов?
Грубый и воинственный голос комментировал мелькающие гололитические образы континента. Пятна жёсткой травы и колючих растений были рассыпаны по пустынной земле. Блеск зловещего солнца над головой раскаляли песок добела. Над дюнами возвышались монументы и купола из жжёного кирпича. Скопление зданий окружало тяжёлый менгир, стоявший в естественной впадине. Здесь мелькающее изображение остановилось и приблизилось. Поверхность менгира покрывали плавные и внешне чуждые руны. Слабо мерцающие кристаллы, подобные огромным овальным рубинам, были установлены через ровные интервалы и связаны петляющими узлами, которые исходили из центральных рун и переплетались в них.