Искра в аметисте (СИ)

Где-то в глубине сознания знакомый женский голос произнес: «Он тот, кто гасит пламя!»
Только после этого в мой сон пришло умиротворение и покой. Мне приснился Вардаритас, только не заброшенный и истерзанный пожаром, а целый и невредимый. А еще снились сады, цветущие буйным цветом, вихри яблоневых лепестков не давали рассмотреть того, кто стоял там, посреди сада в темных одеждах. И вроде понятно было, кто это, но все равно хотелось увидеть его лицо, рассказать ему тайну…
И тут человек стал, что-то громко кричать… тонким девичьим голосом: «Ну ты даешь, дорогуша! Пока меня не было, ты умудрилась пасть в объятия греха!»
Глаза сами по себе открылись…
Тонкое, бледное лицо с темными кругами под серыми смеющимися глазами, резко очерченные скулы…
— Долго же ты, однако, до меня добиралась!
— Людя! — вырвалось неожиданно, само собой, в радостном порыве. Я бросилась обнимать подругу. — А ты долго, слишком долго спала — спящая красавица! Столько всего пропустила, что я даже тебе завидую…
Хоть от красавицы и осталась тень — прежде русые волосы стали выбеленным, словно первый снег, а сама она была похожа на привидение. Все же, это была Людя. Не прежняя, нет. Но зато своя, родная!
19.4
— Ну ты и соня! — с деланным возмущением стала меня распекать подруга.
— Тебя не добудиться!
— Ага! — не осталась в долгу я. — Кто-то спал несколько недель к ряду, а кто- то все эти недели думала, как этого «кого-то» найти!
— Так уж ты и глаз не смыкала все это время, — Людя подсела на любимого конька, что вместо обычного раздражения, вызывало только радость, хоть и с примесью горькой грусти.
— Последние несколько ночей точно не смыкала, — я приблизилась к щербатому камину, у которого свернулся Лука, и подкинула в кострище хвороста.
— Можешь не стараться, — подруга сидела поперек своего лежака и разминала ступни. — Я уже накидала туда веток.
— Холодать стало, — и в подтверждение моих слов, по телу пошел озноб. Порывы ветра снаружи, проникающие в замок через прохудившиеся стены и заколоченные окна, гуляли по ногам даже в глубине комнаты.
— Это тебе похолодало от того, что ты из чьих-то теплых объятий вылезла,
— и такая же едкая, как прежде. Только все равно в этой едкости ощущалось что-то неуловимо грустное.
— Ты меня из этих объятий, между прочим, вытянула! — на всякий случай напомнила я ей.
— Ибо непотребство это, — вдруг копируя интонации и выражение лица старой наставницы, стала шутить девушка. — Без благословения Пресветлой с мужчиной возлежать на ложе.
— Мы возлежали не на ложе, — кисло отшутилась я, стараясь не смотреть в сторону спящего Вардаса, который прикорнул, пытаясь отогнать мой дурной сон, прямо ко мне под бок. — Пресветлая, вроде как про пол и словом не обмолвилась, и если говорить о сне — вообще ничего не имела против.
Я внимательно всматривалась в Людю, она шутила, чтобы казаться такой же беззаботной, как и прежде, но произошедшее с ней, не далось даром, оставив в душе глубокий след. Выбеленные косы тому доказательство. И тут меня осенило — она не знает!
Или не помнит. Но, в любом случае, если бы подруга знала про вайделу, так шутить не стала.
— Ты чего это? — на ее лице отразилось недоумение, сменившееся беспокойством. — Скривилась, будто бы объелась квашеной капусты из лучших засолов вайделы Ингельды.
— Ты не помнишь, верно?
— Чего я еще не помню?
И тут пришлось все ей рассказать про вайделу Беату, вайдила Фьерна, про Герду Вардас, принца Эратриэля, зеркала. В общем, так мы и сидели, глядя в единственный, оконный проем на занимающийся рассвет. Я — лохматая и несчастная, и Людя — все больше холодея лицом и будто отстраняясь от окружающего мира.
— М-да-а… — задумчиво протянула подруга, вытягивая губами слабую улыбку. — Вот тебе и финт с ушами! Не, наставница наша был женщиной, мягко говоря, своеобразной — я всегда это понимала. Уж больно часто она хаживала на болота нечисть гонять, а, поди ж ты, сама с этой нечистью якшалась.
— А ты сама, что? — пихнула я ее плечом, чтобы в себя пришла. — Не помнишь ничего после похищения?
 
— Знаешь… — в глазах у Людвики отразилось предрассветное солнце, блеснув двумя огнями. — Меня поили какой-то дрянью так, что и имени своего не помнила. Сама б такое добровольно не пила и другим бы не советовала.
Вот же ж. А я все надеялась, что вайдела была милосердна. Нет, ее милости распространялись слишком выборочно. Вряд ли она и со мной была бы доброй, залогом этому была чернота, что выела ее изнутри, сделав слабой и озлобившейся.
— Ты мне приснилась, только не смейся, — важно произнесла я. — Аккурат из хрустального гроба все просила вспомнить некую старую сказку.
— Чушь какая-то! — подруга покосилась на свои, теперь уже, белоснежные волосы. — Ничего этого не помню. Только одно знаю…
Она пристально посмотрела мне в глаза, и к своему ужасу я не увидела в ответном взгляде и намека на слезы.
— В том страшном месте я потеряла Витгерда!
Вдвоем мы снова молча уставились на рассвет, который. словно догадываясь, что творилось во время долгой ночи, робко занимался на горизонте, выталкивая ленивое алое солнце на изодранное облаками золотое покрывало неба. Это было красиво. если бы не было так тоскливо на сердце.
Краем глаза я заметила, что место, где почивал лорд Вардас, уже пустовало, места Гордо и Луки, так же освободились. Подозреваю. Майло и не спал с тех самых пор, как меня из его объятий вытащила Людя. А может и до этого… тоже не спал.
Чтобы тяжкие думы меньше посещали наши головы. как, собственно, и мысли о еде. мы решили заняться своим внешним видом. Ага. Делать же было больше нечего. Отправиться по незнакомому лабиринту ветхих комнат и коридоров в поисках еды. было весьма рискованно. Тут и королевские борзые не сыскали бы путь к кухне, что уж говорить о двух девицах с отбитым на неприятности нюхом и взбитыми, как соломенные подушки прическами. Гнездо на моей голове оказалось непобедимым даже для Люди, которая всегда могла ловко управиться даже с самыми непослушными локонами, ее же волосы кое-как мы еще умудрились привести 8 порядок. За такими незатейливыми делами нас и застал лорд Вардас в компании свиты из местных селян во главе со счастливыми Гордо и Лукой.
— Дамы, — обратился к нам лорд Вардас. — Не сочтите за дурной тон: соблаговолите проследовать к накрытому столу, который приготовили эти замечательные люди!
Вот же, все дни из головы вывалились! Сегодня ведь был праздник!
Рождение тверди или еще Солнцеворот, когда земля наша полностью облетела солнце. В старину его еще называли Драконов день. Считалось, что вся твердь земная — это огромный Дракон, летающий вокруг костра, разведенного на небе богами. а самая длинная ночь — воспринималась как затухание этого самого костра. Дракон его облетел, отгоняя завистливых существ бесконечной ночи, но те по угольку все равно растаскивали кострище, и огонь гас, чтобы возродиться в новом пламени. Тем мифическим дивным существом управлял бог Дейвас.
Почему мы об этом забыли?
Так время начинало свой новый виток. Из пасти дракона вседержителя раз в год исторгалось дыхание жизни, дарованное ему богами, раздувающее притухшее светило.
Люди любили это время, когда ночь, наконец, заканчивалась, и приходил новый день. А если случалось затмение — такое, как сейчас — значило, что боги гневаются. А Гильтине не упускала своей возможности прогуляться по тверди, становясь на время госпожой.
Гневаться боги на нас стали особенно после того, как прибыли в мир эльфы. Однажды в соседнем с обителью селе я видела грязного сумасшедшего, который твердил о том, что скоро солнце поглотит Гильтене, закроет его своим черным глазом. Но что возьмешь с блаженного оборванца?
 
М-да.
Вот и сейчас селяне были безумно счастливы. Даже та, оставшаяся в близлежащей деревне от Вардаритаса, горстка людей, подготовилась к празднику. Женщины принесли в рушниках горы угощений — еды, сладостей. А наши животы, совершенно забыв о манерах, с радостным гоготом отозвались на сладостный запах горячей пищи.