Бугай. Инфильтратор (СИ)

Должно получиться не совсем то, что под этим имелось в виду в Фоллыче, но тоже очень круто.
Соорудил генератор, а затем ещё один и ещё один, но на этом не остановился.
В итоге, после пятого генератора, имевшийся в ракете запас плутония, распределённый по отдельным секциям, исчерпался.
Пять генераторов дармовой энергии — это дохуя!
— Всё, можете заходить, — позвал я остальных, смахивая копну волос, осыпавшихся с головы.
Да уж, в иное время я бы озаботился надёжной защитой, но сейчас мне лень. Я уже и так дохлый, что ещё может случиться?! Рак?!
— Это что? — ткнул Степаныч в металлические шарики, которые я обматывал тряпками и помещал в рюкзак.
— Сокровище... — ответил я. — Но мне нужно ещё кое-что. И это «кое-что» находится рядом с Селябинском... Идёмте искать самолёт, который доставит нас туда.
Все остальные ангары содержали в себе такие же Ту-160. Некоторые из них имели следы разграбления. Мародёры, скорее всего, искали оружие, но в методах себя не ограничивали.
— Что ты хочешь найти в Селябинске? — поинтересовался Степаныч, когда мы проверили последний ангар.
— Гелий-3, — ответил я. — Он позволит соорудить микроядерные генераторы высокой мощности, причём более стабильные, чем плутониевые. Можно пойти по долгому пути, но я не хочу. Проще слетать в Озёрск, что у Селябинска.
Подходящего самолёта не было...
Как говорил Жан Поль Сартр: «Смысла жизни не существует, мне придётся самому создавать его!»
То есть, если нет самолёта, придётся построить его самому.
— Перетащим вон те обломки в ближайший ангар и начнём работу, — указал я на повреждённый вертолёт Ми-8, сиротливо стоящий на взлётной полосе.
В него кто-то стрелял, движок повреждён, но это не проблема.
Вскрыл двигательный отсек и начал работу. Приличный электродвигатель, который будет питаться энергией от МЯ-генератора, изготовил из подручных материалов, а именно: четыре привода для управления шасси Ту-160, силовые кабели, выкопанные из земли неподалёку от ангара, несколько десятков аккумуляторов, а также куча алюминиевого и титанового лома, выдранного из стратегических ракетоносцев.
— Кто-то умеет рисовать? — спросил я.
— Я умею, — ответила Ирина.
— Вот этой краской на обшивке надо нанести череп с фонендоскопом, — попросил я её. — Авторское клеймо, скажем так.
Вертолёт был готов спустя двенадцать часов. Фантастика для прошлой жизни, но сейчас это полная ерунда. «Ремесло» и «Ремонт» позволяют то, что раньше было попросту невозможно.
Мы избавились от топлива, убрали много лишнего из того, что имелось в вертолёте для обеспечения работы двигателя внутреннего сгорания и вообще существенно уменьшили массу машины.
— А ты умеешь летать на этом? — спросила Ирина, когда мы выкатили вертолёт на взлётную полосу.
— Не умею, — признался я. — Но мы летим не прямо сейчас, а только после того, как я досконально изучу руководство по эксплуатации.
На то, чтобы запустить двигатель и провести предполётную подготовку, ушло сорок минут. В основном мы заливали масло и жидкости, как того требовало святое писание — руководство по эксплуатации вертолёта Ми-8.
Потом мы сидели в салоне ещё тридцать минут, пока я ещё раз читал руководство.
— Ну, Босх нас рассудит! — включил я кастомный тумблер подачи энергии на двигатель.
Электроника загудела, подавая усилие на электродвигатели, никакого выхлопа, только лопасти начали раскручиваться и создавать гул.
— Блядь, я всё ещё не уверен до конца, что это хорошая идея, — поделился ощущениями Игорь.
— Не ссы понапрасну, — попросил я его. — Когда приземляться будем — вот тогда ссы на полном серьёзе.
Взлетели. За руль я взялся с большим опасением. Плавно двинул его вперёд, наклоняя вертолёт на оптимальный угол. Пролетели километра три. Вроде всё ещё не сдохли.
Сверился с координатами по ГЛОНАСС, медленно и нежно повернул вертолёт в нужном направлении и вновь двинул руль вперёд, добавляя скорости на оптимальном угле.
//Селябинск. Четыре часа спустя//
 
— Это что, вертолёт?! — воскликнул один из наблюдателей расчёта ПВО.
— Доложить начальству! — дал команду командир экипажа.
Связист по радиосвязи передал информацию в штаб и получил запрос о направлении движения летательного аппарата.
— Движется к нам, о вооружении ничего сказать не могу, — передал командир экипажа.
— Поступил приказ о сбитии, — сказал ему связист, а затем добавил. Цитата: «сбить нахуй».
— Есть, — кивнул командир экипажа. — Слушай мой приказ...
ЗСУ «Тунгуска» навела на приближающийся вертолёт орудия и открыла огонь.
30-миллиметровые снаряды устремились к цели со скоростью 960 метров в секунду, поразив цель и заставив её гореть.
— Экипаж вертолёта эвакуируется с парашютами! — сообщил наблюдатель. — Четыре единицы!
— Слишком много прыгают после очереди из пушек... Странно... — хмыкнул командир экипажа. — Огонь по команде. Сигнализируй пехоте, чтобы начали чесать лесок.
— Есть! — ответил связист.
Вертолёт, как ни странно, продолжал свой путь. Горел, но летел.
— Огонь! — приказал командир экипажа.
На этот раз очередь была длиннее. В оптику он видел, что часть снарядов попала в днище вертолёта и носовой фонарь. Но вертолёт продолжал лететь.
К его огромному удивлению, от вертолёта, который был уже очень близко, отделилось тело, которое спустя секунду раскрыло парашют.
— Чертовщина...
Парашютист был в зоне доступа для стрельбы. Командир экипажа думал недолго. Жаль, конечно, снарядов, но лучше снести его, пока он не скрылся.
Короткой очередью они пристрелялись, а затем дали серию на поражение.
Находящегося в пятистах метрах от них парашютиста пронзило бронебойными снарядами, с отделением фрагментов тела. Ног у него теперь точно нет.
— Что будем делать с вертолётом? — спросил наблюдатель.
— Пусть падает, — пожал плечами командир экипажа.
И тот упал куда-то на взлётную полосу. Пусть они получат втык за это, но за потраченную, на уже фактически сбитый вертолёт, ракету, втык будет больше. В карьере военного порой предстаёт выбор между степенями втыка, без мягких альтернатив.
— Пехоте передал, уже выдвигаются, — сообщил связист. — Пивка бахнем завтра? Узнал я тут, что у Пахома есть новый фильм, ну, как новый...
Оптика в «Тунгуске» внезапно ослепла, а наблюдатель заорал от боли. В следующее мгновение последовал мощнейший удар, а затем зенитку начало ожесточённо переворачивать.
Командир расчёта почувствовал, как у него сломалась левая рука, а в области живота что-то остро заболело. А потом он потерял сознание.
Пришёл в себя он только от нашатырного спирта, которым его потчевал наблюдатель.
— Что за нах?.. — едва придя в себя, спросил командир экипажа.
— Не могу знать, товарищ капитан, — ответил наблюдатель.
— Открой люк, тут говном воняет... — попросил капитан.
— Это от вас... — стушевавшись, ответил наблюдатель. — Живот.
Капитан опустил взгляд себе на живот и увидел кусок металла, торчащий оттуда.
— Ох... — вновь начал он терять сознание.
— Тащ капитан, что мне делать?! — запаниковал наблюдатель.
— Проверь остальных и выдвигайся за помощью, а я тут пока... — на последних словах капитан потерял сознание.
//В 450 метрах западнее//
— Блядские ПВО, ненавижу, блядь, ПВО... — шептал я, пытаясь уползти на одной руке.
Ну, как шептал... Звучало это всё больше походя на хрип из спущенных лёгких.
Сыграл, сука, роль героя... Отвлёк, блядь...
 
Но зато эти уёбки, стреляющие в первых встречных, сполна хлебнули ядерной ярости Доктора! Пусть и получилось это неожиданно даже для меня...
Заполз в овраг и решил осмотреть характер травм.
Обеих ног и таза нет, левой руки нет, нижней части лица нет, вместе с челюстью начисто смело и часть носа, правого лёгкого с печенью и сердцем тоже нет. На какие шиши я живу? А вот хрен его знает.