Начало немыслимого

У уводимого Силаевым капитана была огромная надежда, что Засорин проявит офицерскую солидарность и тоже откажется выполнять приказ комдива, но этого не случилось. Засорину было достаточно одного взгляда в прищуренные глаза комдива, чтобы понять, что тот не остановится ни перед чем и, если будет нужно, поставит во главе дивизиона старшину, сержанта или даже рядового. Потом он, конечно, ответит за свои действия, но это будет потом, а пока следовало выполнять полученные приказы.
– Так точно, товарищ полковник, – вытянулся перед командиром во весь рост офицер.
– Тогда я вас не задерживаю. В вашем распоряжении ровно тридцать минут на развертку дивизиона. Письменный приказ о применении спецсредств вы получите перед началом обстрела. Идите, время пошло, – приказал Петров, и лейтенант вылетел на крыльях из штаба батальона.
Залп реактивных минометов БМ-31 накрыл Буйценау точно в указанное комбатом время. С протяжным гулом летели огромные снаряды по направлению к старинной крепости, круша и уничтожая ее каменные стены, зубцы и башни, а заодно и убивая засевших там поляков.
Двести восемьдесят снарядов не только превратили тевтонский оплот в руины, но еще и подожгли его. В спецснарядах вместо взрывчатки находился напалм, который огненным дождем разлетался во все стороны. Упав на камни, дерево или землю, он не только поджигал все вокруг себя, но и выжигал сам воздух, и те, кто оказался вблизи дьявольского огня, не могли дышать.
Охваченная огнем крепость выла, гудела, стонала. Казалось, что это был живое существо, бьющееся в смертельных конвульсиях и судорогах. Огромные клубы гари вперемешку с пылью и еще бог знает чем поднимались к небу густыми волнами. Иногда порывы ветра на мгновения относили их в сторону, и тогда можно было разглядеть флагшток с чудом уцелевшим красно-белым знаменем.
Позже, когда полковника Петрова спрашивали, почему он настоял на применении спецсредств, тогда как можно было попытаться сломить сопротивление врага обычными снарядами, он неизменно отвечал: «Они помогли мне сломить боевой дух свыше двух с половиной тысяч немцев, сложивших оружие. Без вида горящего Буйценау они бы попытались прорваться за Эльбу. А так, получив по зубам под Лауэнбургом, попав под обстрел гаубиц Полупанова, они быстро сдались в плен при первом нажиме полков Минина и Рахимова. Чистая тактика и ничего иного».
Было ранее утро восьмого июля, когда передовые соединения дивизии Петрова вышли к предместьям Гамбурга и вступили в них. Танкисты генерал-лейтенанта Панфилова успешно наступали на Неймюнстер и Бюзум, позволяя комдиву удачно завершить свой «бег к морю». По-прежнему опережая разрозненные подразделения отступающих немцев на один день, дивизия Петрова заняла последние переправы через Эльбу.
В основательно разрушенном союзной авиацией Гамбурге не были ни немецких, ни английских войск. Подразделения британской военной полиции, что представляли в городе оккупационную власть, благоразумно покинули Гамбург за два часа до появления русских войск.
Получив сообщения о приближении противника, англичане дали стрекача, успев вывезти содержимое местного отделения рейхсбанка. Стратегически же важные мосты через Эльбу остались нетронутыми, несмотря на специальный приказ генерала Демпси об их уничтожении.
Кроме гамбургских мостов, англичане позабыли еще об одном, по их мнению, важном объекте, а вернее человеке. Это был пленный немецкий фельдмаршал Эрих Манштейн. Он с самого начала дал согласие на сотрудничество с оккупационными властями, но англичане решили прибегнуть к его услугам в самый последний момент. Доставленный в Гамбург вечером шестого июля, он должен был сменить Шернера на посту командующего северной части немецких войск, но не успел этого сделать. Целый день англичанам было не до него, а утром восьмого июля он оказался уже не нужным.
Возможно, что русские не узнали бы о существовании фельдмаршала и, воспользовавшись суматохой, ему удалось бы покинуть Гамбург, но известный военный деятель стал жертвой банального местнического предательства. О его присутствии в городе, желая выслужиться перед русским, сообщил портье гостиницы «Бристоль», где все эти дни проживал Манштейн.
 
Не каждый день выпадает возможность взять в плен целого фельдмаршала, а уж тем более такого зубра, как Манштейн. За время пребывания в Германии советские военные контрразведчики уже привыкли к особенностям местного доносительства и среагировали моментально. Фельдмаршал еще только складывал чемоданы, а в дверях его уже ждала охрана для сопровождения.
Об удачном захвате матерого гитлеровца телеграмма в Москву ушла сразу после удостоверения личности пленного, а до получения ответа Манштейна привезли в штаб дивизии полковника Петрова.
Появление коротко стриженного черноволосого человека в мундире полковника Красной Армии сильно удивило Манштейна. В его понимании командир советской дивизии должен был выглядеть несколько иначе. Еще больше его удивило, что пришедший к нему на допрос русский не прибег к услугам переводчика, а заговорил с ним по-немецки. Произношение было, конечно, далеко не идеальное, но в целом правильное и понятное. Недаром полковник два года учил язык вероятного противника в академии, а затем четыре года предавался практике.
Предложив сесть и удостоверившись, что перед ним действительно знаменитый Эрих Манштейн, Петров удивил фельдмаршала в третий раз.
– А ведь мы с вами уже дважды встречались, господин фельдмаршал – сказал полковник, пристально рассматривая сидящего перед ним важного немца.
– Да? Простите, не припомню, господин, господин… советский офицер… – Манштейна очень уязвил тот факт, что допрос столь важного и известного, как он, пленного ведет не генерал.
– Мое звание полковник Красной Армии, – с достоинством произнес Петров.
– Мы вряд ли могли ранее встречаться, господин полковник. У меня хорошая память на лица, тем более столь специфические.
– Вполне вас понимаю, господин фельдмаршал, – легко согласился с собеседником комдив, – все помнят только одержанные победы, а вот о полученных поражениях не любят вспоминать.
– У меня нет ни одного поражения! Тем более от людей вашего звания, господин полковник, – с рыцарским достоинством отчеканил Манштейн.
– Конечно, такого оглушительного разгрома, как у фельдмаршалов Паулюса или Буша, у вас не было. Здесь вы правы. У вас, как и у большинства генералов вермахта, как это принято говорить, были тактические неудачи и непредвиденные обстоятельства, порожденные безграмотными приказами фюрера. Я угадал?
Язвительный выпад Петрова попал точно в цель. Лицо Манштейна покрылось пятнами, взгляд стал злым, и он в одно мгновение из величественного гения военной мысли превратился в провинциального фельдфебеля, уличенного начальством в неисполнении приказа.
– Позвольте узнать, господин полковник, о каких поражениях идет речь? О Сталинграде, Курске, Харькове, Киеве или Ровно? – сварливо поинтересовался фельдмаршал, перечисляя этапы своего отступления с советской территории.
– Первый раз мы с вами встретились под Сольцами в июле сорок первого года. Тогда мы впервые со времени отступления от границы смогли нанести полноценный контрудар и взять в окружение одну из ваших дивизий. Помните?
– Ах, Сольцы… – презрительно скривился Манштейн, – у вас богатая фантазия, господин полковник. Это была всего лишь временная неудача, с которой мы справились за несколько дней.
– У майора Мозера, которого я допрашивал под Сольцами, было совершенно иное мнение.
– Мнения майора и фельдмаршала всегда существенно различаются из-за разницы их положения. Из окопа всегда видится совсем иначе, чем из штаба, где и куется победа. Так было всегда во всех армиях мира. Или у вас в Красной Армии иначе?
– Ну что вы, господин Манштейн. В окопе всегда опаснее находиться, чем в штабе, кто с этим спорит. Просто майор Мозер был первым немецким офицером, попавшим к нам в плен с начала войны. Другим офицерам, знаете ли, здорово не везло. В пылу боя наши солдаты убивали их, несмотря на поднятые вверх руки и брошенное оружие. Особенно сильно недолюбливали летчиков. Их просто забивали касками и кулаками. Так вот, этот майор был очень сильно потрясен, что попал в плен к армии, которая по вашим собственным утверждениям начала войну «обутой в один сапог». Никак не мог поверить, что после Двины, Риги, Пскова и Острова разгромленные большевики вдруг смогли нанести контрудар и взять его в плен.