Ты постучишься в дверь мою (СИ)

— Тебе не холодно? — Ваня оставил на время мясо на гриле, сам к Ксюше подошел вплотную, рассыпанные по его рубашке, которую она так же спешно на плечи накинула, как он штаны, волосы одним движением собрал, на кулак намотал, потянул легко, прося голову запрокинуть, улыбку поцеловал… Хищную… Голодную немного. Ему это особый кайф доставляло — то что она почти всегда немного голодна. От нее веяло этим голодом, его утолить хотелось. Честью было то, что позволялось только ему.
Ваня не спешил. Все равно ночь к чертям уже, не выспятся за оставшиеся пару часов. Но и жалеть не о чем было — зато налюбятся хоть немного. С губ начал, первым делом долго целуя, просто губ губами касаясь, потом раскрывая немного, заводясь от того, что он только приоткрыть просит, а она уже больше дает, пытается его язык своим выманить, проигрывает в игре контролей…
После губ к шее спускается, она тут же пальцами в волосы…
— Ты следишь? — шепчет сбивчиво…
— Три минуты на одной стороне жарю, потом переверну.
И три минуты… Ровно… Ласкает грудь — пальцами и губами, чувствует, как Ксюша вся навстречу подается, как рубаху сбросить пытается… Она и кожу сбросила бы, если от этого его прикосновения станут еще ощутимей.
— На паузу…
Прежде, чем оторваться, Ваня языком скользит от груди до пупка. Потом, насвистывая, подмигнув игриво, возвращается к плите, переворачивает мясо…
— Ты бешеный… Это правда…
Ксюша провоцирует. Знает, с чем играет. Он по ее самообладанию бьет, она по его. Им нравится, когда страстно. Изнемогать нравится. Соревноваться. Проигрывать.
— А ты такая сладкая, — и снова три минуты. Теперь уже для ускальзывающих «за миг до…» пальцев и хныкающих просьб.
Потом мясо, ели которое с одинаковым аппетитом, взглядами друг друга пожирая… После — мытье тарелок. Этот супружеский долг взялась исполнять Ксюша.
И теперь уже пришел черед Бродяги смотреть…
Она специально пританцовывала, призывно виляя бедрами, оглядывалась, бросая лукавые взгляды. Ее без десерта оставили… третьего за ночь… Требовала продолжения банкета.
Сначала с одного плеча рубашку сбросила, с руки сняла, продолжая губку вспенивать и напевать что-то… Вот так выглядит полуголая женщина, кажется. Потом с другого плеча, руки… К ногам…
— Утром помоешь, — своего она добилась. На руки подхватили, обратно в спальню понесли, вместе с губкой и пеной на руках.
Ксюша упала спиной на кровать, оплела его ногами, сама навстречу подалась, чувствуя, как резинка спортивных штанов вниз съезжает… Выгнулась, замерла, он тоже… Она улыбнулась, следом он… Потом только движения. Медленные и мучительные. Самообладание как бешенство. Бешенство до полного самообладания…
Когда Ксюша стала будто руководить, задавая темп нажимом пяток и движениями навстречу, Ваня усмехнулся только, ставя галочку в череде своих побед, а потом… Резко перевернул ее, перехватил поперек живота, и дрожь почувствовал, которая ее пробрала, успел отметить, как позвонки то выпирают, то прячутся, и стон губами поймал, когда он снова вошел, она же голову повернула, прогнулась, принимая.
— Три минуты на одной стороне жарю, потом переверну… — шепнул…
— Боже, какой дурак… — на его губах мимолетная улыбка расцвела, а потом уже не до улыбок было. Неизвестно, это все чудодейственная сила мяса или луна в какой-то особой фазе, но в ту ночь они так и не смогли друг от друга отлипнуть.
А утром были самыми счастливыми. Самыми не выспавшимися в мире и самыми счастливыми.
* * *
Настоящее…
Ксюша проснулась из-за собственного стона, приподнялась в кровати на локтях, окинула взглядом спальню…
— Нимфоманка хренова, — а потом уже со вполне осознанным стоном — теперь разочарованным — вновь откинулась на подушке.
В последнее время ее стали мучать уже такие сны — это все из-за гормонального курса, который должен был стабилизировать фон, вот только… Фон может стабилизировался, а Ксюша страдала.
Ночью хотелось Ваню. Утром хотелось Ваню. Днем хотелось Ваню. Вечером хотелось Ваню. Хотя бы обнять, щекой прижаться. Ей казалось, она от одного прикосновения будет в судорогах биться. Но его не было.
 
А еще эмоции двигались по такой шкале… Будто природа устроила ей ПМС всемирного масштаба.
Все же хорошо, что она в квартиру вернулась. Дома это заканчивалось бы ежедневными истериками — ее и матери. А тут… Свои сложности, но она уже даже привыкла почти.
Его рубашки по-прежнему в шкафу висят одна к другой. Туфли начищенные на своих местах, даже станок его бритвенный — на месте. И запах… Удушливый, тяжелый, любимый… Каждый раз первый вдох для нее — как последний.
Ксюша потянулась за телефоном — шесть сорок пять. Пробовать снова заснуть — не вариант, все равно через полчаса вставать. Так зачем тянуть?
Она поднялась, пробежалась босыми ногами до ванной, там скинула Ванину футболку, в которой спала, и сразу под горячие струи …
Шел ноябрь, на улице знатно холодало, пора бы и в квартире температуру повыше поставить, но все как-то руки не доходили.
Будь дома Ваня — он давно все сделал бы, а Ксюше… Себя не жалко было. Ну замерзла, ну и что? А больше не о ком заботиться.
Тихомирова затаила дыхание прежде, чем открыть створку душевой кабины, выпуская в прохладу ванной пар, образовавшийся из-за горячей воды… Сама тоже выпустила губами облачко…
Мокрыми ступнями на плитку, ладонью по чуть запотевшему зеркалу…
Окинула отражение внимательным взглядом…
Не знала, что делает терапия, которую она принимала, внутри организма, но внешне результат был неплох.
Она снова чуть поднабрала — до появления излюбленной Ваниной задницы размером с ладонь, уверенная двоечка вернулась на свое место, даже остренький животик умудрился появиться… Маленький, совсем незаметный под одеждой, но если без нее…
Ксюша взяла в руки полотенце, стала быстро перетирать волосы…
Все не ограничивалось изменениями фигуры и мучающими ночными фантазиями, в ней будто жажду жить снова зажгли. И она прекрасно понимала, что эффект это временный, но… В последний раз так — почти нормально — себя чувствовала давным-давно. Уже даже плакала намного реже, несмотря на постоянные скачки настроения. Реальная тоска нападала изредка.
И это с одной стороны радовало, а с другой… пугало. Потому что теперь Ксюша могла смело себе признаться — она не хотела, чтобы ей легчало, как обещали когда-то. Она хотела продолжать любить Бродягу. А если любить его теперь — значит страдать, тогда и страдать она тоже хотела.
Завернувшись в полотенце, Ксюша направилась на кухню, заварила зеленый чай — кофе теперь нельзя, села на стул… На тот же, на котором сидела в ночных воспоминаниях, представила, что смотрит не на закрытый гриль на пустом столе, а на спину Вани, который жарит мясо… Представила, как он разворачивается, подмигивает.
— Три минуты на одной стороне жарю, потом переверну.
И сколько бы лет они ни были женаты, сколь бы откровенными друг с другом ни были, она снова краснеет… Даже от воображаемых слов воображаемого Вани.
После завтрака, который сегодня был неспешным благодаря времени, сэкономленному ранней побудкой, Ксюша оделась, уложила волосы, забросила в сумку все, что должно было пригодиться, понеслась в подъезд…
Она еще лифт ждала, а Макс уже набирал, будто чувствовал…
— Алло, Ксения Игоревна, я на месте.
— Доброе утро. А я спускаюсь.
Она улыбнулась, он тем же ответил.
Когда увидел, как она из подъезда выпорхнула, еще раз улыбнулся.
Изменения замечала не только она сама — окружающие тоже. И как-то так случилось, что самым внимательным и частым окружающим был он.
 
Ксюша с каждым днем все хорошела, а Максим чувствовал, как давящий на совесть камень отпускает…
Это ужасно, конечно. Но, кажется, она начала справляться. Вот только неизвестно, что будет, когда Бродяга вернется. Лишь бы не по новой…
— В офис? — Ксюша юркнула в машину, скукожилась немного… Пора на одежду потеплей переходить, а то что-то она погорячилась с тонкими чулками и короткими ботильонами.