Полковник Магомед Джафаров (СИ)

Отец мой был участковым начальником, когда Узун Хаджи подвергся преследованиям со стороны военно-народного управления. Он совершено ясно понимал, что преследования со стороны правительства не только не популярного вообще в Дагестане, но особенно ненавистного Нагорному Дагестану, только поднимет престиж Узун Хаджи и укрепит его положение. Поэтому он решил разоблачить его.
Отец позвал Узун Хаджи к себе и сказал ему при народе: «Ты знаешь, что мой отец и дяди боролись с русскими при Шамиле до последней капли крови. Они убиты на Гунибе, и никто не знает, где они похоронены. Ты беседуешь с Богом и знаешь все. Укажи нам, где их могилы, чтобы мы могли поклониться их праху. Я тебе обещаю избавить тебя от преследований правительства».
Говоря так, отец на деле знал, где похоронены его родные.
Конечно, Узун Хаджи не мог указать, где похоронены мой дед и его братья. Этот случай нанес сильный удар по престижу Узун Хаджи в главной части Нагорного Дагестана. Однако, все-таки, доход его был всегда очень большой, и он был очень богатым человеком.
Он никогда не брал от своих последователей бумажных денег, а требовал серебряных денег или золотых. Бумажные деньги, по его словам, были деньги гяурские, нечистые. Бог не принимает их и не исполнит за них ни одной просьбы. Только звонкая монета угодна Богу.
  
Главные борющиеся силы. Узун Хаджи и революция
 
Деньги в Дагестане – чрезвычайно сильное средство. Народ настолько беден, что даже ничтожная подачка вызывает глубокую признательность, а угроза богатого внушает непреодолимый страх. При помощи денег, которые темная, забитая беднота приносила Узун Хаджи, чтобы он побеседовал о ней с Богом, ловкий делец поддерживал свое влияние на массы, подкупал хитрыми путями самых влиятельных людей.
Преследования со стороны правительства, безусловно, помогали распространению и укреплению его славы. А так как доход был пропорционален славе, то Узун Хаджи жадно и энергично стремился к славе и к власти.
Когда произошла революция, Узун Хаджи, ничем не помогавший тому, чтобы она случилась, решил, что пришел его день. Он был всегда большим трусом и никогда не рискнул бы восстать против русского правительства. Ведь только ловкими маневрами и агитацией подкупленных лиц создал он себе славу неустрашимого и неуязвимого среди легковерных горцев. За все время гражданской войны он ни разу не появился на фронте в критический момент, а только тогда, когда никакой опасности уже не было, да и быть не могло.
Но когда не стало русского правительства, исчез страх, который оно внушало всем, а больше всего Узун Хаджи, Узун Хаджи поднял голову и, «побеседовав с Богом», объявил газават. Он потребовал, чтобы все русские были изгнаны из страны, чтобы все, что только было создано русскими в Дагестане, было уничтожено, чтобы и следа их пребывания в Дагестане не осталось. Он потребовал, чтобы вместе с русскими были изгнаны и уничтожены и те из дагестанцев, которые осквернили себя службой у русских, общением с ними. Во всей стране должен был быть установлен шариат. Шариат должен был сделаться единственным законом, которому должны были повиноваться дагестанцы.
Нажмуддин Гоцинский
  
Главные борющиеся силы. Узун Хаджи и Нажмуддин Гоцинский
 
Однако Узун Хаджи скоро пришлось убедиться, что ему его предприятие не удастся. Хотя Чечня, где его знали только со слов его агитаторов, слепо шла за ним, он увидел все-таки, что Аварский и Гунибский округа, где его хорошо знали и многие влиятельные люди считали просто жуликом, за ним не пошли бы. Кроме того, он скоро убедился, что и руководить ему при его невежественности не под силу.
Как хитрый и дальновидный человек, однажды поняв положение, он сразу переметнулся на другую сторону и присоединился к Нажмуддину Гоцинскому, человеку столь же ученому, сколь и популярному.
 
На этом новом фронте Узун Хаджи проявил удивительную энергию, решимость и настойчивость. Нажмуддин Гоцинский – очень умный человек, но он был тяжел на подъем, нерешителен и труслив. Он никогда бы не решился на такой смелый шаг, если бы не Узун Хаджи. Это Узун Хаджи вывел его на свет и постоянно толкал его к действию.
Дом губернатора в Темир-Хан-Шуре
Узун Хаджи, «побеседовав с Богом» объявил народу, что движение, чтобы достигнуть цели, должно иметь главу и что Бог хочет, чтобы Нажмуддин, человек ученый и праведной жизни, стал имамом.
При помощи своих агитаторов он широко распространил это Божье откровение среди народа, как в Дагестане, так и в Чечне.
Когда «хабар» достаточно распространился, Узун Хаджи в сопровождении своих людей стал объезжать селения и агитировать народ пойти поклониться имаму и засвидетельствовать ему свою преданность и готовность умереть за него и шариат. Как только набралась достаточно внушительная толпа последователей, он направился с ней в сел. Гоцо, где жил Нажмуддин, и требовал от него, чтобы он стал имамом, т. к. Бог и народ этого хотят.
Али Клыч Хасаев
  
Главные борющиеся силы. Узун Хаджи и социалистическая группа
 
Особенно ненавидел Узун Хаджи дагестанскую Социалистическую группу. Он жаждал крови ее лидеров – Коркмасова и Дахадаева. Он никогда не уставал призывать на их головы все мыслимые проклятья и всячески настраивал горцев против них.
Когда в октябре 1917 г. Нажмуддину Гоцинскому удалось занять город Темир-Хан-Шуру, Узун Хаджи сейчас же решил использовать выгоды своего положения, чтобы уничтожить «злейших врагов Дагестана», как он выражался. Он отдал распоряжение Али Клычу, чтобы тот собрал самые надежные части и разгромил бы дахадаевский дом, где, по его словам, засели и укрепились 150 человек социалистов с Коркмасовым и Дахадаевым во главе.
Приготовления к погрому шли уже полным ходом, когда весть эта дошла до меня. У меня была хорошая чистокровная кобылица, которой я очень дорожил. Никогда бы мне и в голову не пришло скакать на ней по скверно вымощенным Шуринским улицам. Но, как сейчас помню, я помчался на ней тотчас же, как только услышал о злобном намерении этого человека, сначала к Нажмуддину, потом к Али Клычу. Последнему я категорически заявил, что если он не откажется от исполнения этого дикого приказа, то будет иметь дело со мной и моей сотней.
– Ну что же, – отвечал этот авантюрист, – если будет нужно, буду драться и с тобой.
Видя, что тут намерение очень серьезное, я сейчас же поскакал к своей сотне, отдал приказ ей немедленно выступить к дому Махача, сам же отправился туда вперед, чтобы предупредить его, а с другой стороны узнать, кто там есть и что они собираются предпринимать Махача я встретил выезжающим из дома на фаэтоне. Дом его совсем не был похож на вооруженную крепость. Я остановил Махача, передал ему, что мне было известно, и просил его предотвратить столкновение. Махач меня заверил, что с их стороны не предполагалось никаких выступлений, но что они достаточно сильны для защиты, если бы на них вздумали напасть.
В это время подошла моя сотня. Пикетами я загородил все подходы к дому Махача, а главная часть расположилась около дома.
Конечно, Узун Хаджи не решился выступить и дать бой моей сотне. Столкновение, таким образом, было предотвращено.
  
Главные борющиеся силы. Узун Хаджи и турки
 
Жажда власти у Узун Хаджи была настолько велика, что она слепила его и фактически руководила всеми его действиями. Он готов был признать, благословить и почитать все, что вело его к победе и славе и завтра же проклинать то, что объявлял святым сегодня, если убеждался, что это мешает его личной славе и не ведет его к власти.