Коммуналка: Добрые соседи (СИ)

Отозвалась.
Святослав еще дважды обошел поляну, но был вынужден признать: все, что можно было, он получил. И, пожалуй, стоит поблагодарить Калерию Ивановну за помощь.
Как и супруга ее.
Святослав и поблагодарит. Позже. Когда Ингвар вернет себе человеческий облик.
Меж тем маячок замер, и, стало быть, куда бы ни вел след, он или привел к чему-то, или, что куда вероятнее, оборвался.
Свят не угадал.
Двуипостасный сидел меж двух каменных цветочниц, в которых буяли бархатцы. Калерия Ивановна устроилась тут же, на лавочке. И оба смотрели на дом.
Святослав тоже посмотрел.
И признал, что дом того стоит. Невысокий особнячок, явно в прежние времена принадлежавший, может, купцу, может, кому из дворянства, с новыми хозяевами обрел и новую жизнь, а с нею и новую расцветку. И ладно бы, что его, вместе с полукруглыми балкончиками, пухлыми колоннами и ступеньками даже покрасили в розовый, так еще и колер выбрали столь яркий да насыщенный, что глазам становилось больно.
— Что это? — отчего-то шепотом поинтересовался Свят.
— Дом культуры, — также шепотом ответила Калерия. — Здесь у нас кружки всякие.
Дом окружали цветочницы и цветы. Помимо мраморных имелись и обыкновенные деревянные ящики, крашенные, пусть не в розовый, но в желтый, зеленый и синий, а то и вовсе в какой-то странный, неопределимый цвет, родившийся, не иначе, из смешения остатков прочих.
Цветы росли в ведрах.
И огромных кастрюлях. В кастрюльках маленьких. В горшках, что треснутых, что целых…
— Это кружок домашнего садоводства, — Калерия Ивановна указала на табличку, торчащую из ближайшего вазона. На ней Свят прочел, что и вправду видит собой результат работы указанного кружка. — И еще мастеров-рукодельников.
Рукодельники имелись, верно, но вот стоило ли их мастерами называть?
— Там еще и рукодельницы есть. Но они салфеточки вяжут. И не только салфеточки, но что-то иное вязать, пряжа хорошая нужна, а ее не достать.
Ингвар вздохнул и так тяжко, что цветы от вздоха этого едва не облетели.
— А еще что тут?
— Да многое… поэты и книголюбы, конечно, при библиотеке числятся. Там как раз какая-то встреча у них должна быть. Сходите.
— Схожу, — пообещал Святослав.
— Тут вот кружок выжигания. Или столярного мастерства, но детский. Еще моделирование какое-то или вот любительской магии и фокусов.
От упоминания о любительской магии у Святослава заныли зубы.
И по спине мурашки побежали. Он бы эти кружки, любительской магии, вовсе запретил бы, как источник повышенной опасности для общества. Но кто ж его слушать-то станет.
— И спиритуалисты, — завершила Калерия Ивановна. — Сами пойдете теперь?
— А…
В розовый особнячок заходить не хотелось.
Вот совершенно.
— Там еще и кулинары. Приправы кто-то на пороге рассыпал, да и дальше тоже, — пояснила Калерия, обнимая клыкастую зверюгу за шею. И та блаженно зажмурилась. — Даже я чувствую…
И Святослав почувствовал, стоило переступить порог.
Запах был…
Нет, неназойливым, но ощутимым, терпким. Этот запах давно и прочно поселился в темном холле, на стенах которого белыми щитами виднелись кружева. Укрытые стеклом, заправленные в тяжелые несколько кривоватые рамы, они напоминали Святославу паутину.
Стало не по себе.
А запах вился, кружил. Гвоздики? Пожалуй. И еще аниса. Бадьяна… он сделал глубокий вдох и не удержался, чихнул.
— Будьте здоровы! — раздалось веселое. — А вы к кому? Тоже записаться пришли или так, любопытствуете?
Владимира стояла на вершине лестницы.
— Доброго дня, — сказал он, разглядывая женщину, которая… оказалась здесь случайно? — Любопытствую. А вы?
— А у меня выходной. Я здесь кружок веду. Плетение из соломки.
На ней было ярко-желтое платье, но в сумраке оно казалось серым, припорошенным пылью. И пыль же эта лежала на белых кудряшках, прихваченных лентой. На бледном личике, на котором выделялись лишь несуразно яркие оранжевые губы.
— Пришла прибрать кабинет. В основном ко мне дети ходят. Показать?
— Если можно.
 
— Отчего ж нельзя… соседу-то, — почему-то прозвучало это до крайности двусмысленно. — Поднимайтесь. На первом этаже у нас хор.
— Еще и хор?
— А то… его Эвелина ведет. Как бы ведет, но… — Владимира поморщилась. — Она не понимает, что люди сюда приходят душой отдохнуть, требует с них, будто за спиной каждого как минимум консерватория. Вот никто у нее и не задерживается… смешно.
— Что именно?
Ступеньки скрипели под ногами, едва слышно, но в скрипе этом чудилось недовольство и предупреждение: не ходи, целее будешь.
Владимира оперлась на парапет. И во взгляде её появилось что-то донельзя хищное.
— А ко мне многие ходят, — похвасталась она. — У меня нагрузка выше нормы.
— Поздравляю.
На втором этаже пахло теми же приправами. Правда, сейчас запах стал едва различим. А кружева сменились картинами из золотой соломки. Впрочем, следует признать, что были здесь не только картины.  На узких полочках виделись корзины, корзинки и вовсе крохотные корзиночки, из которых выглядывали крашеные или обернутые фольгой колоски. Дальний угол занимала огромная, в половину человеческого роста, ваза. А букет соломенных цветов едва не касался потолка.
— Нравится? — поинтересовалась Владимира.
— Очень… выразительно, — согласился Святослав.
Соломенная маска смотрела мрачно, явно оценивая случайного гостя.
— Здесь у нас вышивальщицы, — Владимира толкнул ближайшую дверь, но та не открылась. — Вечно они закрываются, будто и вправду что-то ценное там прячут.
Она фыркнула.
— Тут уголок народной музыки.
Комната была просторной и светлой. Святослав оценил и белые стены, украшенные рушниками, и окно, и угол, забранный алым полотнищем. Там же, на столике лежали инструменты, видно, признанные народными: пара кривоватых дудок, глиняные свистульки всех цветов и размеров, бубен и массивные цимбалы. В углу же, скрываясь меж складок ткани, пряталась арфа.
— Приволок какой-то идиот, — сказала Владимира. — Вообще им переезжать надо. Как начнут дудеть…
Она закатила глаза, всем видом показывая, сколь далека от народного искусства.
— А ваша сестра тоже здесь… — Свят обвел рукой комнату. Пахло в ней, что характерно, тоже пряностями. Притом запах был куда более выраженным, чем в коридоре.
— Нет, у неё ни слуха, ни голоса, — Владимира не удержалась и ущипнула арфу за струну. Та издала протяжный нервный звук, от которого мурашки по спине побежали. — Я ей это всегда говорила, но разве ж послушает? Упертая, как не знаю, кто… Но её отсюда попросили. Так и сказали, что ни слуха, ни голоса. Она к Эвелинке сунулась, но наша прима только руками развела. Мол, если не дано, то не дано. Так что пришлось ей к вышивальщицам идти. Сейчас ваяет всякую жуть…
— Почему жуть?
— Жуть, — уверенно повторила Владимира. — Вы просто это не видели. К счастью.
— А пахнет чем? — поинтересовался Свят. Пахнуть и вправду стало иначе, не только приправами, но и… Мясом?
— А… — Владимира поскучнела. — Это Ниночкина тётушка. Кулинарные курсы ведёт.
И скривилась, добавив:
— Ведьма.
Настоящая? Или по характеру?
Ведьма была самой что ни на есть настоящей. Сухопарой и по-ведьмински некрасивой. И даже платье, шитое явно у хорошей портнихи, нисколько не сглаживало угловатости её фигуры. Платье было красивым.
Определенно.
Правда, не вязалось оно не только с ведьмой, с ведьмами вообще сложно, но и с обстановкой просторной комнаты. Вероятно, некогда здесь была гостиная или, может, даже зала, где принимали гостей. И от той поры остались дубовый паркет и лепнина на потолке, слегка потемневшая, местами пожелтевшая и даже обзаведшаяся парой трещин. А вот обои, нарядные, зеленые в розовый цветочек, явно принадлежали времени новому, как и плакаты идейно-выверенного содержания, на оных обоях налепленные столь густо, что содержание это несколько теряло идейности и обретало двоякий смысл.