Место встречи - Левантия (СИ)

Улыбка Станислава стала еще шире и лучезарнее.
— Пойдемте, нам здесь делать нечего, — прошелестел Моня посиневшими сухими губами.
— Нет, ну не может быть, чтобы не было выхода, — Арина прижала руки к вискам. Казалось, мысли сейчас разорвут ей голову.
— Есть выход. Есть, — мрачно ответил Давыд, не глядя на товарищей.
Но соврал Шорин. Дни шли, а ничего не менялось. Моня ходил в форме, грязной и мятой, на попытки хоть как-то его развеселить не реагировал. Он втягивал голову в плечи, отчего казался еще ниже ростом, сильнее прихрамывал на больную ногу, много и неопрятно курил. Даже, кажется, начал грызть ногти.
Давыд нервничал, рычал на всех, а вечерами молча сидел в углу и чистил пистолет. Говорил, что ему это как вышивание крестиком — успокаивает.
Даже стал предлагать коллегам почистить их оружие — в УГРО все говорили о скорой проверке.
Соглашались, как правило, те, кто оружием пользовался как Арина — никогда: эксперты и «кабинетные» следователи. Еще Кролик попросил — сказал, что у него пока что не очень получается.
— Ты, главное, детали не перепутай, — просила мужа Арина, — а то ко всем напастям еще я с ума сойду.
— Тебе так важна целостность оружия?
— Ну… Это, немножечко, часть моей работы. У меня образцы пуль всего табельного оружия есть. Ну… наших. Так что если перестрелка — могу со спокойной совестью написать: «Вот эту, эту и эту пули выпустили наши сотрудники, а вот эти пули — чужие». А так — придется искать, что за странная машинка пулю выпустила. Тебе нужно?
— Буду аккуратен, — успокоил Арину Давыд. А потом сжал ее руку в своей, горячей и сухой.
— Скажи, Арин, ты же не бросишь меня, если что? Ну если я, скажем, окажусь… ну не таким хорошим человеком, как ты обо мне думаешь?
— Давыд! Ну кто тебе сказал, что я думаю о тебе как о хорошем человеке? — отшутилась Арина. Но ни веселья, ни гнева шутка не вызвала.
Чем дальше — тем хуже становился Моня. Сидел в углу кабинета Особого отдела, безучастно глядя в стену. Не курил, не ел, не разговаривал. Что-то делал, только когда требовали — и делал через силу, двигаясь рывками, как ржавый автомат.
У Арины сердце разрывалось, но даже сама Орлова, к которой Арина бегала на поклон, ничего придумать не могла.
Давыд взял моду по вечерам выходить прогуляться на час-другой без Арины. Раньше она бы заревновала, а теперь — гуляй, дорогой, без тебя спокойнее. К случившемуся с Моней добавилось ожидание очередной комиссии. Очередного признания Давыда неполноценным.
В середине августа Оська подцепил краснуху, и Арину это отвлекло от рабочих дел.
Все изменилось в сентябре. Конечно, ни о какой вечеринке у Мони речи не шло. Представить себе этого расхристанного, разбитого, дурно пахнущего человека рисующимся перед гостями, распевающим романсы или ведущим в танце даму было невозможно.
Но утром третьего сентября их позвали на труп. Участковый, обнаруживший тело, деталей не сообщил.
Теперь на трупы ездила от Особых только Лика. Тоже не самый жизнерадостный человек, но она хотя бы какие-то силы в себе находила.
А тут вдруг заупрямилась:
— Цыбин, вы все-таки за что-то получаете зарплату, — противным голосом отчитала она Моню, — так что поезжайте. И эксперта захватите.
Моня сопротивляться не стал. В катафалке сидел отрешенно, смотрел себе под ноги. К трупу даже подходить не стал, вяло махнул рукой Арине с Давыдом.
Арина наклонилась над телом — и со всей силы дернула Давыда за штаны.
— Быстро, зови Моню.
Тот глянул — и поспешил к другу.
— Монь, тут твой глаз нужен. Моня опять вяло махнул рукой.
— Если ты не пойдешь смотреть, то я тебя на руках отнесу, — пригрозил Давыд.
— Да иду я, — Монин голос звучал, как из погреба.
Но стоило Моне глянуть на труп — как краска прилила к его лицу.
— Ребят, вы тоже видите ту же картинку? — спросил он, выпучив глаза, — Нет, я, конечно, смерти радоваться не могу… Но…
Арина выдохнула.
— А погода-то сегодня какая хорошая! Вон, ни облачка на небе, — вдруг заметила она.
 
— И птицы поют, — удивленно добавил Давыд.
— В общем, ребята, вы как хотите, а я сегодня искупаюсь, — подхватил Моня, — а возможно — даже нажрусь. Грешно сказать, но на радостях.
— Простите, я не совсем понимаю… — начал застенчиво Кролик.
— Записывай, — строго ответила ему Арина, — мужчина, на вид лет 45–48, худощавый, волосы седые. На теле следы трех пулевых ранений, сделанных с близкого расстояния. Подробности потом, но предположу, что вот это, в сердце, послужило причиной смерти. В кармане… — она аккуратно отодвинула полу пиджака и сунула руку в нагрудный карман, — ну да, в кармане паспорт на имя Кодана Кирилла Константиновича.
— Интересно, кто его так, — промурлыкал Моня, — впрочем, Кролик, дело явно ваше. Так что расскажешь потом. Только это… Не усердствуй особо.
— Не сможет, — зло сказал Давыд и показал рукой.
К ним ехала сияющая черная «эмка». Такая в городе была одна — и значилась она за МГБ.
Из машины вышел весьма упитанный холеный мужчина лет сорока с длинными усами
и небольшими черными глазками. За ним выскочили двое помоложе и застыли почтительно.
— Труп — осмотреть. Как только его привезут в морг — осмотреть повторно и составить заключение, — приказал он высоким голосом, лениво растягивая гласные.
— А вы, простите, кто будете? — тихо спросил Моня, заступая ему дорогу.
Вновь прибывший оглядел Моню с ног до головы, останавливаясь взглядом на каждой расстегнутой или оторванной пуговке, на каждом пятнышке одежды.
— Кто я буду — я знаю. А вы кто?
— Капитан Цыбин, уголовный розыск.
— Можете быть свободны, Цыбин, я вас не держу.
— Прекрасно. Но все-таки. Кто вы?
— Какая вам разница, Цыбин? Речь идет о деле государственной важности. Убийство этого человека, считайте, измена Родине.
Подбежал Кролик.
— Старшина Кролик, руководитель группы расследования. По какому праву вы тут распоряжаетесь?
У Арины брови полезли наверх. Во-первых, кто сказал Кролику, что он тут кем-то руководит… Он тут самый юный, самый малоопытный, самый младший по званию, если уж на то пошло. Но, с другой стороны, а кому еще руководить? Тоскливому,ушедшему в себя Моне? Им с Давыдом, чьи должности экспертов как бы подразумевают не главную роль? А во-вторых, голос у Кролика из мальчишеского превратился в серьезный, взрослый и очень недобрый.
— А что будет, если я вам не отвечу? — усмехнулся лощеный. Кролик спокойно достал пистолет.
— Я вас пристрелю. В отчете напишу, что имела место попытка похищения трупа с места преступления. Возможно, мне докажут, что это было не так. Но это будет уже после ваших похорон.
— Прекратите балаган, юноша! — попытался защищаться МГБ-шник. Но осекся. Это не была детская бравада. Кролик не шутил. Лицо у него стало как у статуи — жесткое и какое-то неживое.
— Итак, прошу вас, не делая резких движений, дать моему коллеге, — Кролик кивнул на Цыбина, — документы и представиться. Вслух и отчетливо.
— Татаренцев. Александр Владимирович, майор государственной безопасности, то есть человек, у которого вы в подчинении. И если считаете, что эта выходка сойдет вам с рук…
— Документы, документы передайте, мой коллега ждет. Сказать-то много что можно. Мне вчера один форточник сыном Сталина представился.
Давыд молча сделал два шага вперед. Теперь он стоял между Кроликом и Моней, чуть сзади, как вторая линия обороны. Арина понимала, что смысла в этом нет, — но тоже подошла. Стрелять она, конечно, не собиралась, но все-таки.
Татаренцев двумя пальцами достал из нагрудного кармана служебное удостоверение и небрежно отдал его Моне.
— Не врет он, Борис Лазаревич, — сообщил Моня, — точно, Татаренцев, майор… Так что извинись перед товарищем — и уходим.
— Дай проверю, — сказал вдруг Шорин — и прошел к Моне, чуть не наступив на труп. Арина поняла, что все это сон. Взрослый суровый Кролик. Мягкий бесхребетный Моня. Давыд, топчущий место преступления, да еще и интересующийся какими-то бумагами… Мертвый Кодан, в конце-то концов. Так не бывает, а значит — надо проснуться. Но проснуться не удавалось.