Место встречи - Левантия (СИ)
Давыд еще раз заглянул в лицо малышу, улыбнулся — и положил его в коляску. Белка резво покатила коляску вперед, Давыд не отступал ни на шаг, так что Моня и Арина немного отстали.
— Угостишь папироской? — шепнула Арина Моне. Тот протянул портсигар.
— Тут такая история, — начал он, закурив, не глядя на Арину. — Яков Захарович сказал, на похороны тебя не пускать. Ни при каких обстоятельствах и все такое. Впрочем, — он посмотрел на часы, — там все началось минут десять назад, так что все равно не успели бы. Но мы сегодня в каретном сарае собираемся помянуть… Там наши будут и его друзья, ну, помимо работы… Ты ведь придешь?
— Конечно. Сейчас придем домой — хоть блинов напеку, чтоб по-человечески…
— Да я уже подрядил рябчиков кашеварить… Один ловкий — печет блины на четырех сковородках сразу. Они у нас молодцы. Ты бы видела, как УГРО отдраили. Случай поганый, а дело — хорошее.
— Я сейчас. Придем, Осеньку покормлю — и три часа свободна.
— Да не торопись, время еще есть.
— А ты что на похороны не пошел? — встрепенулась Арина.
— Между жизнью и смертью выбираю всегда жизнь, — улыбнулся Моня. — Побежали, догоним этих троих. А то придется в угон объявлять.
Дома Ося проснулся, закряхтел. Арина развернула его проверить пеленки.
— Ой. Он же совсем крохотный! — изумился Давыд. — Я думал, там все он, а там одно одеяло…
— Да вырастет, вырастет. Еще никто младенцем на всю жизнь не оставался, — беспечно успокоил Моня. — Ты главное-то посмотри! Может, он вообще не наш!
Мужчины склонились над Осей, оттеснив Арину.
— Тут торчит что-то… Веревка какая-то. Ничего не понятно.
— И правда. Странное что-то.
Вид у обоих был озадаченный.
Арина с Белкой веселились. Старая легенда о том, что левантийца легко отличить по форме пупка, ходила в городе не первое столетие. Даже врачи, прекрасно знающие, что никакого такого «левантийского пупка» не существует, иногда в нее верили. Даже Арина пару раз радовалась, встретив у раненого знакомую форму пупка, — как-то ближе казался такой человек, роднее. Пупок пуговкой считался отличительным признаком настоящего левантийца. На обладателей пупков другой формы смотрели как на странных или больных.
— А если его отодвинуть… — задумчиво произнес Давыд, протягивая руку к младенческому пупку.
— А ну не трожь! — коршуном взвилась Белка. — Сейчас как занесешь инфекцию!
Она запеленала Осю и принялась укачивать.
— У тебя сейчас что жена, что сын — хрупкие и нежные. Так что руки мыть тщательно, куда попало их не совать, обращаться бережно. И не курить в доме! — последняя фраза была обращена к доставшему папиросу Моне.
Моня спешно убрал папиросу.
— Понял, ушастый? У вас теперь стерильность. Лапами к ребенку не лезть, дохлых крыс со двора не приносить, — назидательно объяснил он залезшему на колени Варягу. Щенок обнюхал Осино одеялко, ошалело посмотрел на Моню, разве что плечами не пожал, — и убежал ластиться к хозяину.
— Нет, ну точно вырастет? — Давыд задумчиво переводил взгляд с сына на пса и обратно. Моня захихикал.
— Ах, вот чего ты всполошился! Не смог из пса ньюфаундленда вырастить — теперь за ребенка боишься?
Арина с Белкой засмеялись. Варяг, несмотря на все старания Давыда, на тайно скармливаемые котлеты, на систему тренировок — так и остался маленьким, чуть больше кошки. Короткие кривые лапки позволяли предположить среди его предков таксу, а квадратная бородатая морда — терьера.
Варьку обожали все мальчишки двора, заходили за ним, как за приятелем — поиграть
в пограничников, или в охотников, или в покорителей Северного Полюса. Несмотря на несерьёзный рост, Варька вполне мог тянуть санки — пустые, конечно, но все-таки.
— Тут проще. У Осип Давыдыча хотя бы родители известны. Вон, ты какая дылда, да и Арина меня на добрый сантиметр выше. Так что не в кого ему мелким быть.
Болтали, шутили, любовались маленьким Осей, пока Моня, поглядев на часы, не сказал «Пора». Давыд тихо спросил у Арины:
— Можно, я тоже пойду?
Арина удивленно посмотрела на него.
— Конечно, он же тебя так любил…
— Мы не успели помириться. Думал, вот возьмем «Маскарад» — скажу ему, мол, прости, вспылил. Он же действительно хороший парень был… Не гнилой… А его обманули…
Арина вздохнула тяжело:
— Знали, на что взять. Поманили драконами… Пойдем? Надевай шинель, там зима все-таки.
В актовом зале УГРО рябчики уже накрыли столы — и теперь стояли вдоль стен, растерянные и молчаливые.
Моня принялся распоряжаться. Делать было особо нечего, там поправить скатерть, здесь — переставить закуски, но Моня суетился и делал массу ненужных движений.
Подошли те, кто был на кладбище. Яков Захарович с черной лентой на рукаве, следователи, опера, Евгений Петрович, еще кто-то из УГРО и кучка ровесников Ангела — судя по всему, его приятелей.
Тихо поздоровались, тихо сели за столы.
Васько отловил мельтешащего Моню за полу пиджака.
— Сядь уже наконец, — сказал он веско, почти не заикаясь. — Еще раз говорю, не виноват ты. Ты все что мог сделал. Ты же нам с Осей приходить запретил. Прямым текстом.
— Вот то-то и оно. Надо было запретить. А я как дурак: «Лучше не приходите», тьфу.
— Ну, запретил бы. Ты же знаешь — мы бы все равно пришли. И я и он. Ты бы что нас — в камеру посадил?
— Знал бы — посадил бы.
— В общем, не пори ерунду. Я виноват — и точка. Стрелял я. Вон, можешь у экспертов спросить — чья пуля. Остальное все — дурь и болтовня бабская.
— Дело завалил я. И Наташа эта сбежала, и вот… человека не уберег.
— А что Наташа? Банду взял — и молодец.
— Только завтра она новый «Маскарад» соберет. Ей не впервой. А вот где мы с тобой нового Ангела возьмем…
Васько тяжело вздохнул и разлил им с Моней по стаканам.
— Давай за упокой души…
Клим Петрович встал и постучал ножом по стакану.
— Опять он! — шепнул Арине, закатив глаза, Евгений Петрович. — Он нас на кладбище попытался заморозить своей речью, еле отделались…
Но в этот раз Клим Петрович сказал быстро — то ли выдохся за время предыдущей речи, то ли выразительные взгляды Якова Захаровича несколько убавили поток красноречия.
Евгений Петрович едва успел выведать у Арины все ТТХ новорожденного, пообещать подкинуть всяких детских вещичек от подросших сыновей и поделиться кучей бесценных советов по воспитанию подрастающего поколения.
После Клима Петровича говорили все по очереди. Каждый рассказывал об Ангеле что-то свое, простое, человеческое. Кто-то из друзей вспомнил, как ловили с Ангелом бычков, кто-то — как знакомились с девушками на танцплощадке, кто-то даже попытался рассказать о мелких детских кражах на базаре — но на него зашикали.
Яков Захарович внимательно посмотрел на говорившего:
— Сенька! Галифанакис! Тебя ли я вижу?
Арина замотала головой. Здоровый широкогрудый парень с убедительными черными усиками мало напоминал тощего до болезненности очкарика Сеньку Галифанакиса по прозвищу Кузнечик — одного из дружков и подельников Ангела в юные годы.
— Ничего себе вымахал! — не удержалась она от удивленного вздоха.
— Арин Пална! Да мы все это… выросли, — стеснительно улыбнулся Сенька. — Вон, Аллочка Лучик недавно замуж вышла, Яшка Жженый — художником стал, в столице на шоколадной фабрике обертки для конфет рисует, Васька Мутный на складах, и не грузчик — а серьезный человек, счетовод!
— А сам-то ты?
— Я? — Сенька гордо выпятил губу. — Я уже полгода на инженера учусь! Буду первым человеком на заводе!
Арина с Яковом Захаровичем переглянулись. С каждым из названных представителей прогрессивной молодежи они имели дело еще до войны. Не как с инженерами и художниками, а как с воришками и хулиганами. Значит, не зря работали, раз из детишек толк вышел… Но из кого же тогда вырастают преступники, если даже из этих сорвиголов приличные люди вышли? И кем вырастет маленький Осенька?
— Я пойду, вдруг Ося уже проснулся? — шепнула Арина Давыду.