Место встречи - Левантия (СИ)

— Это не на продажу, это лично тебе, — Лика принялась доставать из сумки нечто огромное, белое и невесомое.
— Что это?
— Парашют. Натуральный шелк. Один раз жизнь мне спас. Бери-бери! Лучшей ткани на свадебное платье и не придумаешь!
Арина опустила лицо в прохладную гладкую ткань, чтобы не было видно, как она плачет.
Утром катафалк, под крышу забитый всяким барахлом (Моня присовокупил к собранному диван из Арининого кабинета и какую-то мебель из своего сарая) отбыл по окрестным колхозам закупаться на свадьбу. Вернулись вечером в воскресенье в пустом катафалке (Моня от греха подальше сгрузил все наменянное к себе в сарай) — очень довольные, но молчаливые.
— В этот раз третьего сентября не будет, — грустно констатировал Моня, когда они вчетвером ехали на очередное происшествие.
— То есть завтра будет четвертое? — подняла брови Арина.
— Не, в смысле праздновать не буду, никакого настроения. Дотерплю уж до седьмого, — Моня печально вздохнул. — Дава! Сядешь ты наконец?
Давыд стоял, скрючившись, нависнув над Вазиком, и канючил:
— Ну посмотри еще раз, ну пожалуйста! Ну может, что-нибудь можно сделать? Любые деньги, ты же знаешь, за мной не заржавеет.
Вазик смотрел на дорогу, не обращая внимания на Шорина.
— На что это он его уламывает? — поинтересовался Ангел.
— Да принес ему остатки мотоцикла, разве что не в носовом платке. Он сначала упал
с третьего этажа, потом горел… в общем, так себе видок, — обстоятельно объяснил Моня, — даже Вазик чинить не взялся. Вот и ходит за ним, мол, почини-почини.
— Да что ему эта железяка? — не выдержала Арина. — И так последние деньги на эту дурацкую свадьбу ухлопал…
— Эта железяка нам жизни спасала не по разу. С драконом-то в чем сложность — Особыми способностями его фиг убьешь, а вот пулей — запросто. Так что самое простое — узнать местоположение, да и разбомбить вместе с окружающим квадратным километром. Так что петляли вдоль линии фронта, как зайчики. Сначала на лошадях, а потом Серого… добыли. В общем, он ему не железяка, а друг. Покойный.
— Вот скоплю денег — куплю Давыду Яновичу новый. Когда у него день рождения? — мечтательно прошептал Ангел.
— Через два месяца.
— Не успею…
— Ну, у него каждый год день рождения… Вот через тринадцать лет ему как раз пятьдесят стукнет — сможешь накопить.
Ангел начал что-то прикидывать в уме, шевеля губами и загибая пальцы.
Первое, что бросилось в глаза по приезде: на стене детского дома углем была нарисована опрокинутая буква В — знак «Маскарада».
— О! Новенькие пожаловали, — протянул Моня.
— Ага, скоро каждый мальчишка, разбив мячом окно, будет такую же загогулину рисовать, — поддакнул Ангел.
Арина вздохнула. Забавное наблюдение, конечно, только из открытой двери склада детского дома вместе с перьями из разорванной подушки вырывалась такая тоска, что хоть вешайся.
Она прикусила губу и пошла выполнять работу.
В отличие от прошлого «Маскарада» этот, кажется, ничем не брезговал. Склад выглядел совсем пустым. Стопка ночных горшков у стенки, несколько разломанных игрушек на полу — и перья, перья…
Шорин вышел во двор, закрыл глаза… И вдруг выматерился. Моня подскочил удивленный.
— Ты что творишь? Тут дети!
— Да… Старую знакомую встретил.
— Что? Та, из прошлого «Маскарада»?
— Она самая. Куражилась как хотела. Веселая, радостная, как пьяная.
— Ребят, — Арина подошла в задумчивости, — что-то тут не то. Прошлый «Маскарад» замки ломал, а тут — открыт аккуратненько.
— А где у вас обычно лежит ключ от склада? — поинтересовался Моня у директора детского дома.
Директор — худая до изможденности женщина одних с Ариной лет — посмотрела на него испуганно.
— У нас тут со сторожами плохо, так что мы решили, — она со всхлипом втянула в себя воздух, — в спальне у старших его хранить, за портретом Ленина. Туда никто не полезет, дети воспитанные. А чужого человека кто-нибудь бы заметил.
— Так, пойдемте к портрету, — решительно сказал Моня.
 
— А мне бы, — тихо добавил Шорин, — с вашей старшей группой познакомиться.
— Да, пройдемте, я покажу… — мелко закивала директор. — А старшая группа сейчас на прогулку выйдет.
Дети вышли строем. Они не выглядели несчастными — болтали, смеялись, подпрыгивали. Увидав их группку — начали болтать куда громче, показывая пальцами на Шорина.
Моня переговорил с воспитательницей — немолодой женщиной с прямой спиной, та кивнула — и Моня жестом подозвал Шорина.
Арину поразило, как серьезно Давыд разговаривал с детьми. Приседал перед каждым на корточки, то вытянувшись, то чуть сгорбясь, чтобы каждый раз смотреть глаза в глаза. Что-то тихо говорил, внимательно слушал ответ. Несколько раз дал примерить фуражку, а самому бойкому пацану — даже потрогать пистолет.
«А ведь Моня прав — из Давыда получится хороший отец», — подумала Арина. И только тогда заметила, что Шорин с детьми не только разговаривал. С каждым он старался улучить момент, когда ребенок отвлечется, или заглядится на блестящие пуговицы шоринской формы, или начнет что-то долго рассказывать, — и проводил рукой вдоль спины ребенка. Как тогда с Васько… и с самой Ариной.
Одну девочку Шорин после беседы взял на руки — и отнес к Моне.
— А вот наша пострадавшая, она же невольная соучастница, она же свидетельница. Давай, Жанночка, расскажи про тетю.
— Она такая красивая была, как из кино! — начала Жанна восторженно, от волнения дергая Давыда за туго стянутые резинкой волосы. — Подошла к ограде, спросила, это у меня помада или губы такие яркие. А потом накрасила меня своей помадой, а потом еще рассказывала про Золушку, только не настоящую, которая про жука пела, а какую-то дурацкую. А потом я ничего не помню, а потом только я оказалась в коридоре, и наш электрик Даниил Иванович меня ругал, что я гуляю, когда все уже в столовой. А тетю ту я больше не видела. Я думала, это я сплю, а потом мальчишки стали смеяться, потому что у меня помада размазалась.
— Вон видишь тетю? — Давыд повернул Жанночку в сторону Арины, — скажи, чем эта наша тетя от той отличается.
— Да совсем не похожа. Эта обычная, а та сказочная.
— Не. Так у нас, дружочек, ничего не выйдет. Давай в подробностях и деталях. Вот волосы, например.
— У этой они серые и короткие. А у той белые и длинные — как у тебя, дядя.
— Вот молодец! — Давыд поцеловал Жанночку в щеку. — Сейчас дядя Моня подробно запишет все, чем эти тети отличаются. Про волосы, а потом ты про глаза расскажешь, про рост, про одежду… В общем, сейчас будем все про эту тетю вспоминать. Потому что она знаешь кто?
— Фея?
— Не-е-ет. Злая колдунья! А мы ее ловить будем. Как добрые колдуны.
— А разве милиционеры-колдуны бывают?
— Бывают-бывают. Давай теперь про глаза.
Арина стояла, умиленно слушая. Еще никогда допрос свидетеля не был таким трогательным.
Жанна, как маленькая обезьянка, лазала по Шорину. Заплела ему косы, штук пять, не меньше, обцеловала всего, а еще взяла обещание, что он непременно придет еще, причем обязательно с собакой.
Когда с показаниями было покончено, Арина отошла за угол покурить.
— Тварь жирная! — услышала она голос директора.
Конечно, Арина не считала, что все на свете должны ее любить, но услышать такое от едва знакомого человека было несколько неприятно.
— Ой, извините, это я не вам, — директор детского дома подняла на Арину заплаканные глаза. Арина протянула ей папиросу. Та взяла с благодарностью.
— Представляете, звоню в Наробраз, говорю, мол, так и так, ограбили, уже завтра детям есть нечего будет. А они мне — мол, решайте на месте, через неделю-другую что-нибудь придумаем. Тварь жирная! Зажравшаяся мерзкая тварь! Ненавижу! Хуже фашистов! — женщина плакала навзрыд.
— Мне надо с товарищами посоветоваться, кажется, были какие-то резервы на такой случай, — Арина побежала к своим.