Фармацевт (СИ)

– Видала? – снова Коган обратился к Анне Тимофеевне, – Врет, как дышит. И откуда у шестнадцатилетнего парня такие таланты?
– Витя, эту пачку я конфисковал у твоего соседа, Михаила Карамышева. Мы с ним давние знакомые. Тот пришел наводить справки, где можно еще такие эффективные свечи достать. Мы с ним разговорились, вот тогда я и начал наводить справки о тебе.
Сам понимаешь, сомнения все равно оставались большие, тем более, я узнал, что ты у бабушки травницы опыт перенимаешь. Так, что отложил я все свои сомнения до лучших времен. За эти полгода, честно сказать, было не до них. И вдруг узнаю, Виктор Гребнев желает к нам попасть на практику.
А тут, как специально больной тяжелый в урологию поступил. Здесь меня и осенило, посадить тебя свечи катать, и глянуть, что из этого получится.
Довольный своей проницательностью, Соломон Израилевич оказался чересчур многословен. Хотя суть сказанного была ясна. Взяли меня на заметку еще прошлой осенью, а сегодня я спалился при первой же проверке, выдав на гора измененные свечи.
Ну, ладно, чего теперь горевать. Посмотрим, что предложит Коган. Мужик он тертый, опытный, сто процентов, никому обо мне рассказывать не будет. Ну, а Аннушка, явно его бывшая любовница, а, возможно, и настоящая. Тоже рта лишний раз не раскроет.
Мы несколько минут помолчали, затем Соломон Израилевич робко спросил:
– Виктор, ты знаешь, много лет я лечусь по поводу костного туберкулеза тазобедренного сустава. На фоне лечения процесс удалось остановить. Но как видишь, ходить приходится с палочкой. Ты мне сможешь чем-нибудь помочь.
Смеяться было неудобно, поэтому смешок я сдержал. Хотя было странно слышать от опытного провизора такие слова. Неужели он сразу поверил в мои силы? Наверно, нет, но утопающий хватается за соломинку вот, и он решился просить помощи у малолетнего сопляка.
– Не знаю, Соломон Израилевич, никогда таким не занимался. Но если рассуждать логически, инфекционное начало у вас подавлено. На первый план таким образом выходят патологические изменения костной и хрящевой ткани. На них, поэтому, следует обратить основное внимание.
– Виктор, ты кто? – пристально глядя на меня, спросил провизор. – Мальчишки твоего возраста так не разговаривают. Моему внуку, Аркаше, столько же лет, сколько и тебе. Но он мальчишка, мальчишкой, а ты взрослый человек.
– Соломон, не умножай сущности, – сообщила Анна Тимофеевна. – Мальчику пришлось рано повзрослеть. Воспитывался без отца, брат погиб. Ему нужно было матери помогать. А не как твоему Аркаше на скрипочке пиликать.
Интермедия.
Заведующий урологическим отделением Савелий Хананович Гуткин пребывал в отвратительном настроении. Причиной этого являлся некий товарищ Орлов Дмитрий Сергеевич поступивший в отделение якобы с банальным острым простатитом. Если бы этот Орлов был обычным гражданином, то он, скорее всего, лечился бы амбулаторно. Но заместителя начальника управления КГБ по республике Карелия полковника Орлова сразу с приема в поликлинике направили в госпиталь погранвойск.
Там довольно быстро поняли, что с таким пациентом можно огрести массу неприятностей и после резкого ухудшения состояния, переправили его в гражданскую больницу к Савелию Ханановичу. Тот топал ногами, пыхтел, краснел, кричал, что больного сотрудника КГБ надо отправлять в Ленинградский госпиталь, но после втыка от главного врача ему пришлось смириться и принять больного. Лечащим врачом Орлова не повезло стать Григорию Крейману, еще одному коллеге Гуткина.
Вообще урологическое отделение в больнице обзывали «еврейским уголком» потому, как все до единого, врачи в нём были известной национальности.
Город Петрозаводск должен был сказать спасибо за это Иосифу Виссарионовичу Сталину и его соратнику Лаврентию Павловичу Берии.
Именно с их негласного распоряжения в Ленинграде в 1952 году закрутилось знаменитое дело врачей. Побочным итогом этого события стал массовое бегство рядовых докторов из города. От греха подальше, так сказать, пока не посадили, и не расстреляли, как ведущую профессуру.
 
Одним из ближних республиканских центров, где можно было попытать счастья и устроиться на работу, для них оказался Петрозаводск.
Заведующая горздравотделом чуть с ума не сошла от радости, когда в город один, за одним начали прибывать ленинградские доктора, специалисты, каких в Карелии отродясь не бывало. Естественно, работа им сразу же нашлась. Доктор Гуткин, пришедший на работу одним из первых, быстро сориентировался в происходящем и собрал у себя в отделении если не лучших, но и не последних урологов Питера.
Кто же знал, что в марте 1953 года умрет Сталин, а вместе с ним и дело врачей отравителей. В принципе, доктора могли возвращаться назад, как некоторые из них и сделали. Только, вот незадача, рабочие места уже были заняты подсуетившимися коллегами. Да и их комнаты в коммунальных квартирах тоже не стояли пустыми. А посему остались бывшие питерские доктора работать в Петрозаводске, ибо времена массовой эмиграции еще маячили далеко впереди.
Когда в кабинет заведующего без стука зашел Коган, Гуткин вяло махнул ему рукой.
– А, Сеня, привет, с чем пожаловал? Надеюсь, посылку из Москвы тебе передали?
Соломон Израилевич тяжело опираясь на свою клюшку прошел к к креслу и со вздохом облегчения уселся в кресло.
– Болит сустав, зараза, – пожаловался он на идише давнишнему приятелю. – ничего не помогает.
– А что ты хотел? Копка окопов осенью сорок первого года не фунт изюма, – сочувственно произнес Савелий Хананович. – Давай ближе к делу, антибиотик принес?
– Да принес, принес, – сморщился Коган. – Слушай этот Орлов, как себя имеет?
– Ху. во, – на чистом русском ответил Гуткин. – Пиз. ц все ближе и ближе. Не дай бог умрет, надоест отписываться.
В это время в кабинет зашел доктор Крейман, как обычно насвистывая мелодии из оперетт Кальмана. Очень он уважал этого композитора.
– Не свисти, все деньги просвистишь. – буркнул Гуткин. – Лучше доложи, что там с Орловым.
– Нечего хорошего, – нахмурился Крейман, – Симптомы интоксикации нарастают. Погранцы его у себя передержали. Упустили время для операции, вряд ли он сейчас наркоз выдержит. Единственная надежда, что абсцесс самостоятельно дренируется или в прямую кишку, или в мочевой канал. Пока сепсис не развился. А так еще день два и мы его потеряем.
– В общем, так, Григорий Борухович, – прервал Гуткин подчиненного. – Мы тут с Сеней новый антибиотик получили. Надежд, конечно, маловато, но попытка не пытка. Попробуем его вводить ректально в свечах. Хотя пробу все равно на аллергию придется провести, мало ли и на аминогликозиды у него реакция появится.
– Что за антибиотик? – нахмурился Крейман. – Назначу только после консилиума.
Савелий Хананович улыбнулся.
– Неси историю болезни, сделаем запись совместного осмотра с заведующим отделением.
Когда Крейман, после обсуждения начал записывать в историю болезни результаты консилиума, в дверь кабинета уверенно постучали.
Не дожидаясь разрешения, главный врач больницы Вера Игоревна Куропаткина открыла дверь и зашла в кабинет.
Вера Игоревна, на вид пожилая, сухонькая женщина, которую ветром качает, несмотря на диплом, по сути, врачом не была. Имея отличное чутье, на то, откуда сегодня дует ветер, она легко выстроила свою карьеру – чиновницы от медицины. Именно она четырнадцать лет назад, будучи заведующей горздравотделом принимала на работу беглецов из Ленинграда, точно зная, в отличие от тех, что дамоклов меч советского правосудия над ними уже не висит.
Затем за несколько лет до сегодняшних событий она проиграла в карьерной гонке пост министра здравоохранения республики. Но люди, попавшие в номенклатуру, никогда уже из неё не выпадают. Поэтому в качестве компенсации и на кормление её назначили главным врачом крупной больницы.
Именно здесь в полной мере она смогла дать волю своим скрытым желаниям. У неё появился целый клан стукачей и стукачек, докладывавших обо всех событиях в больнице. Но, как и любую женщину её больше всего интересовали амурные похождения сотрудников. Она любила вызывать проштрафившихся бедолаг и отчитывать их за любовные связи. Эти беседы занимали большую часть её рабочего времени. А в остальном, работу больницы она свалила на заместителей и интересовалась ей постольку поскольку.