Фармацевт (СИ)

А тут сама предложила тебя прописать. Хотя до сегодняшнего дня об этом никаких разговоров и близко не заводила.
– Значит, ты считаешь, что я должен согласиться?
– Конечно, – убежденно сказала мама. – Наш дом сносить не собираются, и никто нам новую квартиру не даст. Ну, разве что лет через десять-пятнадцать.
Мысленно я улыбнулся. Мама, здорово ошибалась и даже не подозревала, что пройдет еще шестьдесят лет, а наш дом, как стоял, так и будет стоять. Правда, последние лет двадцать он находился в списках на расселение, но вот сроки этого расселения все время передвигались.
Знание это пришло со мной из прошлой жизни. Водитель санитарной машины, с которым я попадал на работу, жил именно в этом доме и каждый день поливал матом президента, правительство и партию единороссов из-за того, что послевоенному дому семьдесят лет, в нём протекает крыша, подъезд требует ремонта, зимой холодрыга, а подвал оккупировали крысы. А очередь на снос все отодвигается и отодвигается. Но сам ни разу не попытался залезть на крышу и заменить дырявый лист шифера хотя бы над своей квартирой.
– Государство этим должно заниматься, а не квартиросъемщики, – как-то сообщил он мне.
Лет через десять, уже после того, как я вышел на пенсию, мы случайно встретились с этим водителем, он то и сообщил, что этот дом все еще стоит себе, как стопочка.
В общем, оставшийся вечер мы провели в обсуждении планов на будущее. Мама, почему-то решила, что квартира бабы Груни у меня уже в кармане, хотя мне так совсем не казалось.
Договорились мы до следующего. Завтра я иду на учебу, а мама едет к бабе Груне, чтобы услышать собственными ушами её предложение. И, если оно прозвучит снова, то договориться о совместном визите в паспортный стол, где от бабы Груни и меня примут заявления. От меня в том, что я прошу выписать меня с улицы Пирогова дом 8 кв 6 и прописать в квартиру дома 24 по улице Черняховского. От бабы Груни нужно было заявление, что она, как ответственный квартиросъемщик не возражает против прописки своего двоюродного внучатого племянника в эту квартиру.
Спать я ложился в плохом настроении. Было понятно, что настоящий Витька Гребнев был бы сейчас на седьмом небе от радости, но я то не настоящий. Для меня однокомнатная квартира в одной из первых хрущевок в нашем городе особой ценности не представляла. И перспектива ради неё неизвестно, сколько времени уделять внимание престарелой родственнице, не радовала. Здесь многое казалось неопределенным. Возможно, Агриппина Маркиановна заставит себя уважать на следующей неделе, однако, не исключено, что это событие случится лет через десять, а может, и больше. Всякое бывает в жизни. Живут же люди до ста двадцати лет.
Но было понятно, что мама не отступится, вожжа под хвост ей попала хорошая, и в этом виноват мой длинный язык. Наверно, изменившийся гормональный фон так действует на благоразумие, присущее мне в последние годы первой жизни.
* * *
Весна 1967 года пришла рано. Уже в начале апреля сошел снег, и повеяло первым весенним теплом.
Ровно год назад мой предшественник в этом теле Виктор Гребнев погиб. Вернее, погибла его личность, оставив мне свою память и тело, прямо скажем так себе тело.
Что же до меня, за долю секунды перескочившего в 1966 год из двадцатых годов двадцать первого века, то мне пришлось с нуля вживаться в это время. Не скажу, что это было легко. Но человек может привыкнуть к чему угодно, что я и доказал своими поступками.
Сейчас я заканчиваю первый курс медицинского училища. Скоро вторая экзаменационная сессия. Ничего сложного. Жизнь движется вперед. Девушки в моей группе тоже не избежали её влияния. Как-то незаметно у них исчезли последние школьные косички, заменившись модным начёсом. Да и хихиканья с шушуканьем в аудитории стало заметно больше. Как и выпуклостей у девчат. Я тоже заметно вырос, 176 сантиметров это уже было вполне прилично по нынешним меркам. Хотя до кондиций погибшего брата мне оставалось еще далеко. Но я не унываю, похоже, мой организм все еще растет и набирает вес. Недаром наш физрук смотрит на меня все с большим подозрением, видимо, планирует привлечь в баскетбольную команду. Увы, высокорослые игроки в её составе отсутствуют. Так, что и мои сантиметры там будут приветствоваться.
 
Прошедший учебный год неприятностей не принес. Учился я неплохо, свои обязанности выполнял и среди преподавателей завоевал определенный авторитет. По крайней мере, разговаривали они со мной, не сбиваясь на поучительный тон.
Зато повзрослевшие однокурсницы начали отрабатывать свои навыки обольщения на мне. Стараниями Ирмы все они были в курсе, что я увлечен Наташей Смолянской. Но это нисколько не мешало им ежедневно обращаться ко мне с поводом и без повода.
И это они еще не знали, что мне в перспективе светит однокомнатная квартира. Хотя баба Груня все еще живее всех живых и надоела мне хуже горькой редьки. Я, конечно, подозревал, с кем связываюсь, но прочувствовал это только, когда получил свой паспорт в милиции с новым штампом о прописке.
Куда исчезла добрая и ласковая бабушка? Естественно, я, несмотря на смену прописки, остался жить с мамой. Но это не избавило меня от частых походов к «благодетельнице» для уборки квартиры, хождения в магазин и прочих поручений. Но самое главное, мне не по часу приходилось выслушивать её рассказы о временах, когда трава была зеленее, а деревья выше. Нет, иногда, в этих рассказах можно было уловить здравое зерно, особенно, когда бабушка рассказывала, когда и как надо собирать ту, или иную траву. Но все же большей частью её речей являлся обыкновенный трёп.
Через месяц такой жизни баба Груня начала повторяться в своих рассказах, а весне я знал их все уже наизусть.
Мама в первое время иногда ходила со мной. Однако быстро с этими хождениями завязала. Что и не удивительно, рассказы бабы Груни она слушала лет на пятнадцать- двадцать дольше, чём я. Но дело было не только в этом. Хотя баба Груня и жаловалась на плохое зрение, но все, что нужно, она прекрасно видела. Поэтому сразу отметила, что её двоюродная племянница слегка помолодела и выглядит лет на двадцать пять. Отчего так произошло, ей объяснять было не нужно. И она сразу потребовала снабдить её этим волшебным средством.
Увы, польского крема для лица в магазине больше не появлялось, а тот, что был у нас, мама забрала в единоличное пользование сразу, как убедилась в его эффекте. А другой субстанции для подобного зелья я пока найти не смог, пара советских кремов, несмотря на мои старания, упорно не хотели действовать так, как мне бы хотелось.
Спасением было то, что ни у бабы Груни, ни у нас не имелось телефона. А то у меня бы даже минуты свободной не появлялось. Пришлось бы все время тратить на выполнение бабкиных хотелок.
С другой стороны, обижаться на родственницу было бы несправедливо. За зиму она получила приличную сумму. Такие деньги в прошлом ей бы пришлось зарабатывать не один год. И большую часть этих денег она отдавала мне.
Но нет добра без худа, баба Груня, почувствовав большие деньги, не на шутку разошлась и постоянно требовала от меня увеличить количество микстур и настоек.
В принципе, сейчас это сделать можно было запросто. За зиму мои способности изрядно подросли, и я уже не падал без сил после третьего флакончика сонного зелья, или микстуры от кашля.
Но привлекать внимание определенных органов к Агриппине Маркиановне не хотелось. Если кому-нибудь из начальства придет в голову узнать, как у неграмотной бабки получаются такие настои и мази, то вычислить, откуда она их берет, не составит большого труда.
Так, что на просьбы бабушки я все чаще отвечал отказом, мотивируя его тем, что ничего не успеваю из-за учебы.
– Витюша, ты уж расстарайся, мне же покоя теперь от соседей нет. Каждый день в дверь стучат, – в который раз жаловалась она.
– Так, ты, бабушка, скажи, что не так просто все эти зелья варить, время нужно, травы, корешки. Цену, в конце концов, накинь, – в очередной раз советовал я.