Тайна дома №12 на улице Флоретт (СИ)

Профессор Грант испытывал к этому человеку наихудшие чувства из тех, какие только один человек может испытывать к другому: зависть (он завидовал бесспорной гениальности Муниша), ненависть (Муниш долгие годы использовал кафедру Ботаники в своих целях, и ее глава ничего не мог с этим поделать) и, разумеется, страх (он был искренне убежден в безумии своего, с позволения сказать, коллеги, которое тот не особо пытался скрывать). Ко всему вышеперечисленному можно добавить скрытность профессора Муниша: глава кафедры Ботаники знал его много лет, но до сих пор не представлял, кто он на самом деле.
Профессор Грант подошел ближе и увидел, что предметом изучения Малкольма Муниша является нечто такое, чего он не ожидал увидеть как на этом столе, так и в Габене в целом.
Это была Гелиамфора Пронацея, одно из редчайших и прекраснейших растений, существующих в природе. Нежно-розовые листья, собранные в кувшин, полупрозрачные стеклянные лозы и гибкие корни, покрытые золотистой вязью жилок. Подлинное чудо мира флоры. Обманчиво беззащитное и столь же обманчиво безобидное.
И сейчас — обезображенное, оскверненное, израненное…
В кувшин Гелиамфоры были вживлены трубки, соединенные с гудящим механизмом, внутри которого медленно вращались роторы и нагнетались ухающие меха. Растение пульсировало и истекало соками — даже невооруженным глазом было видно, что оно испытывает боль: могло бы оно кричать, сейчас бы вся оранжерея была заполнена криком. А между тем скальпель, ведомый твердой и безжалостной рукой, отрезал от бутона слой за слоем…
Обычно препарированные растения погибали быстро, но Муниш наловчился продлевать их мучения бесконечно долго, применяя изобретенный им же аппарат для поддержания жизни, прослеживая пульсации и эманации и не позволяя образцу завянуть. В понимании профессора Гранта, это было настоящим варварством…
Главу кафедры Ботаники охватила ярость. Он так сильно сжал единственный кулак, что заскрипела кожа перчатки.
Профессор Муниш даже не повернул головы.
— Прошу вас, принесите мне дождь из Кейкута, — сказал он, не отрываясь от микроскопа.
Какой бы странной для любого непосвященного ни показалась данная просьба, профессор Грант все понял и повернулся к небольшому столику, на котором стояли банки с этикетками: «Эйлан», «Кейкут», «Хартум», «Змеиная широта» и многими другими. В каждой банке хранились сборы дождевой воды из указанных мест.
Отыскав нужную, профессор передал ее Мунишу, и тот, открыв крышку своего аппарата и предварительно сняв с банки крышку, заменил резервуары. Переключив несколько рычажков, он добавил к дождю из Кейкута «флор-регенератор» (очередное его изобретение) и вернулся к микроскопу.
— Куда делся ваш Триберн? — спросил Грант.
— Триберн на время покинул город. Я без него… — профессор Муниш сделал еще один срез… — как без рук. — А затем сменил стеклышки на линзе микроскопа и прильнул к окулярам. — Что-то произошло?
— Произошло то, о чем вы меня предупреждали, — проворчал профессор Грант. — Что ж, признаю: вы были правы.
Муниш вдруг схватил со стола карандаш и рабочую тетрадь, в которой, как профессор Грант знал, он вел подробное описание всех своих экспериментов. Резко развернувшись на табурете, этот отвратительный человек пронзил главу кафедры Ботаники немигающим взглядом и застыл в ожидании. Из-за очков с зелеными стеклами его глаза напоминали два оплавляющихся изумруда.
— Вы говорили, что оставаться в лавке мистера Финикуса после появления… гм… старого друга опасно. А я вас не послушал.
Профессор Муниш разочарованно пожевал губами и положил карандаш с тетрадью обратно на стол: он-то полагал, что Грант подтвердит какую-нибудь из его научных теорий, ну а до собственной правоты в том, что не касалось растений, ему не было никакого дела.
Грант продолжал:
— Мне пришлось спешно покинуть лавку. Туда заявился… кто бы вы думали?
Обладатель зеленых очков отвернулся и снова уставился в микроскоп.
— Уж навряд ли мистер Совински из детской считалки.
 
— Доктор Доу.
Муниш усмехнулся.
— Крайне настырный джентльмен, — заметил он. — Что ему было нужно?
— Главное не то, что ему было нужно, а то, что ему все известно.
— Он появился сам? Или в сопровождении полиции?
— С ним был мальчишка.
Муниш на миг задумался, после чего сказал:
— Вероятно, это был юный Джаспер — племянник доктора, сирота. Сын Роджера и Сирении Трэверс, погибших во время крушения дирижабля «Гринроу».
— Но откуда вы столько знаете об этом докторе и его мальчишке?
Муниш выдержал паузу, бросив короткий взгляд туда, где сидел человек под полотнищем, после чего произнес нечто невнятное. Профессор Грант разобрал лишь: «врага» и «лицо».
— В любом случае, — продолжил Малкольм Муниш уже разборчивее, — если с ними не было полиции, это добрый знак. Хотя, стоит отметить, сейчас синемундирникам и без нас есть, чем заняться.
Профессор Грант нахмурился.
— О чем вы говорите? Вы что-то знаете о делах полиции?
— Лишь то, что в данное время в городе происходят кое-какие события, которые требуют всего внимания господ из Дома-с-синей-крышей. Пока что нам этих уважаемых господ опасаться не стоит. Я успею…
— Что вы успеете? — спросил глава кафедры Ботаники, начиная закипать. — Вам не кажется, будьте вы прокляты с вашими тайнами, Муниш, что пришло время все мне рассказать? Дело в вашем эксперименте? Это как-то связано с содержимым Зеленого чемодана?
Профессор Грант тут же пожалел о своих словах. Неожиданно для себя он сказал то, что говорить не собирался, при этом он выдал, что знает… нет, не тайну этого человека — лишь факт наличия у него тайны.
Однажды глава кафедры Ботаники нечаянно подслушал разговор Муниша с его ассистентом (или дворецким, или адъютантом, или… кем он там ему приходится?) Триберном — они говорили о некоем Зеленом чемодане. Тогда Муниш сказал то, что навсегда лишило профессора Гранта покоя: мол, содержимое упомянутого чемодана изменит мир. Муниш вкладывал в свои слова такую страсть, что профессор Грант испугался и зарекся когда-либо поднимать данную тему. И вот, он признался, что ему, будто через крошечную замочную скважину в чердачный сундук, удалось заглянуть в помыслы Муниша.
Глава кафедры Ботаники замер, со страхом ожидая реакции этого безумного человека.
Но тот, в свойственной ему манере, лишь с безразличием пожал плечами.
— Вы принесли образец? Надеюсь, ваш побег из лавки мистера Финикуса не помешал вам сделать то, о чем я вас просил.
«Ну, разумеется, — разъяренно подумал Грант. — Его волнует лишь эксперимент. Его странный непонятный эксперимент. И ему нет дела, если меня схватят или разоблачат! Я тоже — всего лишь шестеренка в его планах…»
Но вслух он произнес другое:
— Конечно же, я принес образец. Вы понимаете, как я рискую, появляясь в доме у канала? Что будет, если они узнают, что я жив?
— Полагаю, у них появится к вам множество вопросов, — сказал профессор Муниш. — Положите образец вот сюда, будьте так добры. — Он не глядя указал на плоский стеклянный сосуд на столе. — В тот, который подписан: «№ 177-4». Я займусь им сразу как закончу с «№ 177-3».
Профессор Грант открыл свой чемоданчик и переложил взятый у Карниворум Гротум образец в сосуд.
Муниш раздраженно поцокал языком.
— Омертвление тканей… снова… споры карницинии не помогли ему прижиться… Но с другой стороны… привитый экземпляр прожил почти три секунды. Вопрос только в том, как сделать процесс перманентным, как избежать отторжения…
Профессор Грант ничего не понял. Кроме того, что работа Муниша заключается в какой-то пересадке и прививке. Но что и куда тот собирается пересаживать и прививать, осталось загадкой.
Муниш убрал с предметного столика микроскопа не оправдавший его ожиданий образец и заменил его тем, который принес профессор Грант.
— Полагаю, вам будет лестно услышать, что ваш «быстрорастущий плющ» помог мне сбежать, — сказал Грант.