Меч Кайгена (ЛП)

— Молчи! — прорычал Мамору, ненавидя страх в своем голосе.
Он мог заставить Квана заткнуться, как в школьном дворе. Он пробьет черное стекло и докажет, что он врал, и это закончится. Мамору отвел руку и ударил по боку самолета изо всех сил. Копье боли пронзило его руку, но он не дал этому остановить его. Он бил снова и снова, сыпал удары, которые оставили бы вмятины на любом металле. Ладони Мамору могли разбить камень и сталь, но сейчас ломались только кожа и сосуды на его костяшках.
— Мацуда-сан, хватит! Стой! — умолял Кван, хотя не хотел попасть под кулаки во второй раз и не приближался. — Ты сломаешь руку! Говорю тебе, это самое прочное стекло в…
— Нет, — прорычал Мамору сквозь зубы. — Нет!
Отведя кулак, он заморозил кровь и туман в самый твердый лед, какой мог создать, на костяшках и ударил снова. Лед разбился, послав шоковую волну боли по его ладони. Сияющий черный самолет не был даже поцарапан, но Мамору был разбит.
До этого слова Квана были просто выдумками и парой картинок. Это можно было подделать. Теперь кусок его истории был перед Мамору. Зилазенское стекло тверже его льда. Его нельзя было сломать. И он не мог с этим спорить.
— Мацуда-сан, — голос Квана звучал бы мягко, если бы слова не впивались в Мамору как ножи. — Посмотри на это. Ты видел кайгенский самолет такой формы?
Мамору не хотел его слышать, старался не слышать, но самолет был перед ним. И Кван был прав, это не было похоже на самолеты, которые он видел в небе или на парадах по ТВ. Он не сразу понял, где видел этот тип самолета раньше: на обсидиановой статуе с гордой женщиной-пилотом рядом. Пилот…
Мамору отчаянно поднялся на накрененное крыло самолета.
— Что ты делаешь? — осведомился Кван, пытаясь тщетно оттянуть сильного мальчика здоровой рукой. — Будь осторожен, Мацуда-сан! Ты не знаешь, насколько он стабилен!
Хибики-сэнсей сказал, что черный самолет был частью армии Кайгена, беспилотником времен Келебы. Мамору мог проверить это. Если спереди не было места пилота, он мог игнорировать слова Квана. Он мог все это забыть. Он мог…
Надежда умерла, он добрался до вершины самолета и нашел приподнятую кабину перед собой. Пока тело самолета было черным, как остывшие угли, кабина был из прозрачного стекла, такого ясного, словно его отполировали день назад. Мамору должен был там остановиться. Он не должен был подбираться и заглядывать сквозь стекло.
Но он смотрел, и его тело застыло. Кровь покинула его щеки, они стали бледными, как лицо перед ним — если это можно было назвать лицом. От пилота остался череп, лежащий криво на белых костях. Обрывки ткани на грудной клетке воина уже нельзя было опознать как военную форму. Кожа, темная или светлая, давно сгнила на костях.
Мамору должен был отпрянуть от останков человека, но он застыл, глядя в пустые глазницы пилота, где раньше были внимательные глаза.
— Мацуда-сан? Что такое? — Кван тоже попытался подобраться к кабине, но Мамору покачал головой. Выражение его лица, видимо, все сказало, потому что Кван замер. — Так плохо? — тихо спросил он.
— Просто… не смотри, — сказал Мамору, хотя он не мог отвести взгляд от скелета. — Не смотри.
Пилоты были молодежью с острым взглядом и быстрыми рефлексами, умело направляли машину на огромной скорости, смело бились высоко над морем или твердой землей. И этого юного бойца оставили гнить тут, без могилы, без памятника, никто его не помнил. Ветер и дождь умывали его лицо, кожу и форму, стерли все намеки на то, кто это был и за кого сражался.
Мамору смотрел в глазницы и гадал, были ли у пилота черные глаза, как у него. Его лицо выглядело так же без кожи? Гора так же легко его сотрет?
Он прижал ладонь к стеклу кабины, пальцы скользнули вниз, нащупали резьбу на стекле. Мамору обратил внимание на силуэты под пальцами, увидел, что кабина была покрыта символами силы и защиты Фаллеи. Среди символов буквами ямманинке были запечатлены слова.
— N… nyama du-gu la, — медленно прочел Мамору. — N’nyama ga-na la, — он повернулся к Квану, не мог убрать дрожь из голоса. — Что это значит?
 
— N’nyama dugu la. N’nyama gana la? — повторил Кван с мелодичностью носителя языка. — Моя ньяма для моей страны. Моя ньяма за моего короля.
Сила покинула тело Мамору. Он невольно сжался почти в поклоне от боли. Его лоб стукнулся об кабину. Десятки лет этот самолет торчал в горе, но Мамору ощущал, как это рушит все, что он знал, кусочки разлетались на ветру.
Не важно, был то скелет мужчины или женщины, кайгенского пилота или из Яммы. Воин умер тут, и Хибики-сэнсей врал об этом. Вся деревня врала об этом.
Ньяма Мамору кипела не от гнева, не обидой. Это была растерянность. Сила его разваливающегося мира заставляла туман бушевать. Капли летали, скользили по камням.
— Мацуда? — сказал Кван, кровь поднялась с его кожи, ее втянуло в вихрь джийи Мамору. Он выглядел нервно, пока буря Мамору не потянула за кровь в его открытых ранах. — Ай! Эй!
Крик боли вырвал Мамору из смятения.
Он вскинул голову. Вопль вернул горе четкий вид. Он пару раз глубоко вдохнул и смог совладать со своей джийей. Он еще не был стабильным льдом, но смог отпустить воду вокруг себя, включая кровь Квана.
— Ай… — повторил Кван, глядя со смесью удивления и ужаса, как его кровь опускалась на его кожу вязким месивом. Рана на голени снова кровоточила, хуже, чем раньше.
— Прости, — выдохнул Мамору, качая головой. — Прости. Я это исправлю.
Он с трудом спустился по самолету и сел на колени, чтобы обработать ногу Квана. Он пытался успокоить свою джийя, восстанавливая корку. Но контроль покинул его, сила не давалась.
— Ай! — Кван отдернул ногу, когда Мамору в третий раз попытался восстановить корку, но кровь потекла хуже.
— Прости, — повторил Мамору слабым голосом, который звучал как чужой. — Прости.
— Все хорошо, — сказал Кван, но прижал ладонь к ране, без слов отказываясь от помощи Мамору. — Я просто отрежу кусок рукава и перевяжу ее.
Мамору кивнул и попытался рассмеяться.
— Я не так хорош с кровью, как думал.
— Это меня устраивает, — Кван сдавленно улыбнулся. — Я не хочу проснуться однажды как твоя кукла.
— Это не… — Мамору покачал головой, едва слышал слова Квана. — Кровавых кукловодов нет. Это просто миф.
— Ну… я думал, все слухи о воинах Широджима были мифами, но вы, люди на острове, куда сильнее, чем я думал, — Кван сжал губы и странно смотрел на Мамору — смесь вины и жалости, от которых Мамору почти тошнило. — Может, в словах твоего учителя истории было немного правды. Может…
— Не надо, — прошептал Мамору.
— Что?
— Просто не надо… — голос был сдавленным. — Не говори со мной, — он мог потерять снова хватку на джийе. Он с трудом отвернулся от Квана и стеклянной кабины. — Я буду медитировать.
Он мог думать только о таком.
Усталость помогла. Мамору часто медитировал лучше, когда устал, почти спал, когда весь мир пропадал, кроме воды вокруг него. Мамору сосредоточился, и Кван пропал. Самолет и пилот исчезли. Камень пропал. Осталась только чистая вода, ясная, как дневной свет, чистая, как отполированная сталь. Глубоко в трансе, Мамору мог ощущать силуэт горы, покрытый каплями воды.
Он следовал за туманом и каплями, нежно спускался, пока не ощутил рябь воды — озера Кумоно. Его вес помог Мамору дышать медленно, мышцы расслабились. Он опустился в объятия озера и лежал там долго, вода кружилась. Когда пришло время, и притяжение потянуло его к самому большому ручью, текущему из озера, он скользнул туда.
Ручей принес его вниз по горе, по траве в росе к западной деревне, пока не коснулся пальцами камней возле храма, став множеством ручьев, и все текли, пока не встречались с соленым весом океана — первобытной силой, которая родила Кайген, дала жизнь. Тут даже быстрые горные ручьи становились частью вечности. Это было правдой, которая не умирала. Он был дома.