Меч Кайгена (ЛП)

— Это моя шпилька, — Мисаки потянулась за голову и убрала его ручку от украшения. — Лучше не трогай. Она острая.
— Что такое острое?
— Nukeela, — перевел Робин на язык, которого Мисаки не знала. — От этого может быть больно. Ай.
— Ай, — Даниэль радостно повторил и сунул палец в рот.
— Твоя ньяма как у твоего папы, — отметила невольно Мисаки.
— Это мой папа, — Даниэль вытащил палец изо рта и указал на Робина.
— Знаю, — Мисаки рассмеялась.
— Я — Даниэль.
— Да, ты говорил. Интересное имя, — не дисанка. Она взглянула на Робина. — Откуда оно?
Улыбка Робина не пропала, но стала менее яркой.
— Его мать выбрала его.
— О, — Мисаки сделала паузу. — И, кхм… его мать?
— Мертва.
— О, Робин, я… прости, я не знала…
— Я не знал, что тут случилось, пока твоя старая соседка по комнате, Гуан Я-ли, не нашла меня и не предложила мне проверить тебя. Согласись, нам нужно лучше поддерживать связь.
— Да, — Мисаки пыталась улыбнуться, но было тяжело. — Я… — она пыталась придумать, что сказать. — Я, кхм… — Даниэль поймал ее за челку, попытался забраться на ее плечи. — Ты любишь лазать? — она захихикала, а Робин упрекнул сына на языке, который она не узнала.
— Я хорошо лазаю, — сказал ей Даниэль.
— Мой Мамору был таким же в твоем возрасте.
— Я слышал о твоем первом сыне, — сказал Робин. — Мне очень жаль. Я хотел бы прибыть вовремя… хотел бы встретить его.
— О, я не знаю, было бы это хорошей идеей, — сказала Мисаки, подавляя бурю эмоций смешком. — Вы оба были опасно похожими. Ты мог бы втянуть его в разные проблемы, — она снова поняла, что не могла смотреть в глаза Робина. — Так, кхм… — она склонилась и опустила Даниэля на ноги. — Тебе показали дом?
— Еще нет.
— Отлично, — сказала Мисаки. — Я покажу, — она повернулась, чтобы увести Робина из комнаты, но в рассеянном состоянии чуть не споткнулась об Изумо, который подвинулся и впился в ее кимоно с другой стороны. — Ара…! — воскликнула она, схватившись за раму двери. — Изу-кун! Что ты делаешь?
Изумо отпрянул от Даниэля, который пытался сказать «привет».
— Я — Даниэль, — сказал маленький таджак на линдиш, который Изумо, конечно, не понимал. — Хочешь поиграть со мной?
Изумо уткнулся лицом в ногу Мисаки, подавляя испуганный звук.
— Вряд ли Изумо хочет играть, Даниэль, — сказал Робин, поймав Даниэля за кимоно двумя пальцами и оттягивая сына на пару шагов. — Оставь его пока в покое.
— Почему? — спросил Даниэль, пока Мисаки отцепляла Изумо от ноги.
— Потому что он не хочет играть.
— Почему?
— Не знаю. Это его дело. Может, мы попросим его позже.
Изумо не отпустил ногу матери, пока Робин не поднял Даниэля на свои плечи. Когда он убедился, что ужасно дружелюбный мальчик не мог до него достать, он отцепился и сжал палец Мисаки.
— Следи за головой, — предупредил Робин Даниэля, пригнулся, выходя из гостиной, чтобы пройти за Мисаки в коридор.
— За твоей головой, — сказал Даниэль, словно это что-то означало.
— Нет, за твоей, — сказал Робин. — Kisee bhee cheez par apana sir mat maaro. Не ударься головой.
— Ударься головой! Ударься головой! — радостно скандировал Даниэль, шлепая ладонью по голове Робина, как по барабану.
Мисаки рассмеялась и поняла, как была благодарна, что Даниэль был тут. То, что у Робина был ребенок — и он был тут с ее детьми — было сложно осознать, но что-то в радостном двухлетнем делало все проще.
— У него всегда так много энергии? — спросила Мисаки, маленький таджака стал петь, хотя язык понять не удавалось.
Робин страдальчески осмотрел на нее, Даниэль все еще стучал по его голове.
— Ты не представляешь.
Она смущалась бы жалкого состояния когда-то великого дома Мацуда, но она знала, что Робин не судил человека по материальному достатку.
 
— А тут додзе, — сказала она тихо.
Она встала и тихо смотрела какое-то время, как Такеру давал указания, и его ученики отвечали, их деревянные боккены стучали. Даже Даниэль восхищённо притих, склонился над головой отца и смотрел, как джиджаки в унисон повторяли движения. Но не совсем идеально. Кван Чоль-хи все еще отставал от других тут и там, но он становился лучше.
Тридцать с чем-то учеников Такеру были разделены на пары по размеру, кроме одного, тренирующегося в одиночку. Движения Хироши были резкими и четкими, как у взрослых, но он был слишком мал, чтобы биться с мужчинами или подростками.
— Не стоит мешать уроку, — шепнула Мисаки и поманила Робина дальше по коридору. — Мы сможем посмотреть лучше, когда ученики уйдут.
Робин помедлил миг на пороге додзе, а потом пошел за ней.
— Там был твой сын, Хироши?
— Да.
— Я думал, ему всего шесть.
— Так и есть.
— И он учится с взрослыми мужчинами? — поразился Робин.
— Он не обычный ребенок.
Их последняя остановка была у части, которую новые ученики Котецу начали строить рядом с домом Мацуда. Нуму устроили перерыв, но Мисаки была рада видеть, что они начали внешнюю стену.
— А что это? — спросил Робин, глядя на структуру.
— Это, — Мисаки коснулась балки, — будет мой ресторан.
— Что?
— Я открываю ресторан.
Такеру был против идеи, что его жена будет работать, как простолюдинка, но она отметила, что могла нанять других жителей деревни, и они составили бизнес-план, после чего он сдался. Оказалось, что даже гордость Такеру не могла подавить его расчёты.
После рекомендации губернатора Ло Такеру стался мэром Такаюби. Со скромной зарплатой от правительства и доходом от учеников он держал семью наплаву последние месяцы, но этого было мало. Если они хотели содержать дом и создать хорошее будущее для мальчиков и Аюми, им нужно было больше.
Робин огляделся, широко улыбаясь. Мужчины Широджимы так не улыбались.
— Мисаки, это фантастика!
— Думаешь, это глупая идея?
— Это поразительная идея! Хотя место маловатое.
— О чем ты?
— Когда провинция попробует твою еду, думаешь, пяти-шести столов хватит, чтобы уместить всех посетителей?
Мисаки скрестила руки, не смогла сдержать улыбку.
— Думаю, ты не помнишь, как я готовлю.
— Нет, — уверенно сказал Робин. — Я помню. Откуда эта идея?
— После бури Такеру поставил меня распределять еду. Я поняла, что не только могу хорошо готовить еду для многих, но и могу распределять ее хорошо и управлять кухней. Мы с Сецуко скучаем без наших девочек. Мы решили, что стоит нескольких нанять и помочь им работой.
— Pita! Pita! — сказал Даниэль, шлепая отца по голове.
— Ай. Что такое, Даниэль? — спросил Робин.
— Лети!
— Ладно, — Робин сжал красное кимоно Даниэля, бросил его через открытую крышу высоко в воздух. Крохотный таджака весело завизжал, а Мисаки вскрикнула в тревоге. Она забыла, какими хорошими были рефлексы Робина. Он поймал мальчика за лодыжку на пути вниз. — Что теперь, малыш? — спросил он, пока его свисающий сын хихикал. — Вверх? Вниз?
— Вниз!
— Понял, — Робин опустил Даниэля на пол и отпустил его лодыжку.
Мисаки смотрела, как малыш сделал пару шагов на руках, а потом спрыгнул на ноги и продолжил идти.
— Не убегай далеко, — сказал Робин.
Даниэль посмотрел на него, растерявшись. Робин опустился на колени и поменял язык:
— Bahut door bhaago mat, ладно?
— Ладно, Pita.
Мисаки поняла, что красивый язык, на котором говорили Робин и Даниэль, был дисанинке — язык, который Робин не использовал с тех пор, как убежал со своей родины ребенком. Хоть он почти всю жизнь провел в маленькой Карите, где говорили на линдиш и ямманинке, Робин растил Даниэля со знанием языка его матери. Это не было практично, но было мило.