Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста
В саду при особняке Отто покоился несколько лет, а потом был перезахоронен в саду другого купленного Шарлоттой дома — на окраине Фибербрунна, городка в 70 км юго-западнее Зальцбурга. О дальнейших событиях рассказано на кассете, надписанной Шарлоттой: «Похороны отца, Фибербрунн, 4 января 1974 года». Это кассета под номером 12. На ней Шарлотта описывает первые похороны Отто в 1949 году на Кампо Верано и объясняет, что примерно в 1960 году епископ Худал велел ей вернуть останки Отто в Австрию. Через 14 лет поступило другое указание: пришло время похоронить Отто честь по чести. Она обратилась к бургомистру Фибербрунна с просьбой выделить место, но тот, невзирая на ее настояния, проявил несговорчивость. Поэтому они с Отто-младшим обратились к местному могильщику, и тот за две тысячи австрийских шиллингов закрыл глаза на отсутствие разрешения и на то, что земля слишком мерзлая. Участок ей не очень приглянулся, но за неимением других вариантов пришлось согласиться на него.
В 4 часа пополудни 4 января 1974 года семейство собралось в доме Шарлотты в Фибербрунне. К крыше машины привязали большой крест, украшенный венком, сложили в чемоданчик «разные вещицы», чтобы похоронить их вместе с гробом, и поехали на кладбище, расположенное в нескольких километрах от дома. Под безоблачным голубым небом священник из ближней церкви Святого Иоанна и молодой капеллан из Вены провели скромную погребальную службу. Присутствовали двое детей Отто, Отто-младший и Трауте, с супругами и с детьми. Маленький гроб Отто медленно опустили в могилу, туда же легли предметы из чемоданчика. Гроб засыпали землей, могильный холмик накрыли сосновыми ветками.
«Мы предаем земле тело брата нашего Густава Отто. Молим Тебя освободить душу его от оков всех прегрешений» [639]. Шарлотта записала слова священника на магнитофон, и я услышал его внятную неторопливую речь о том, что человек нарушает Божьи заветы, сеет на земле смерть. Ни намека на грехи самого Отто. «Ты обещал рай раскаявшемуся грешнику, и мы молим Тебя даровать брату нашему вечное блаженство».
Шарлотту, умершую одиннадцать лет спустя, в 1985 году, похоронили на том же кладбище, но на другом участке. Отто снова извлекли из земли, чтобы водрузить его останки поверх ее гроба. Так Отто Вехтера погребли в пятый раз.
32. 2016, Хагенберг
Ни в первую нашу встречу, ни спустя несколько лет Хорст не говорил о смерти Отто в Риме и о его многочисленных перезахоронениях. Перемена произошла в 2016 году, через три года после статьи в «Файненшл Таймс» и через год после документального фильма. Книга «Восточно-западная улица» была издана весной, а через пару недель после этого Хорст письменно сообщил мне о смерти Жаклин, болевшей раком. В разговоре со мной он был печален и рассеян; как он сказал, их дочь Магдалена переживала смерть матери даже сильнее, чем он. Он осведомился, как продвигается наша работа с документами, на что я ответил, что эта работа прервалась из-за недавней смерти Лизы Джардин.
Позднее мы возобновили работу с документами Шарлотты, отдавая тем самым дань памяти Лизе. Вскоре после той беседы с Хорстом я обсуждал на Би-Би-Си возможность радиопрограммы о международном праве и его будущем, и выпускающий редактор задал вопрос, не работаю ли я над чем-нибудь еще. Я упомянул документы Шарлотты и наши попытки пролить свет на жизнь скрывавшегося человека и на старания его жены оказать ему помощь. «Это что-то вроде любовной истории нацистов», — сказал я редактору, чем разжег его интерес. Состоялась новая встреча и приглашение записать серию радиопередач и подкаст об истории Шарлотты и Отто, о любви и смерти, об исчезновении и о нацисте в Ватикане.
С документами Шарлотты можно было ознакомиться в Американском Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне [640]. Мы могли бы работать там, но я счел важным сначала спросить Хорста, хочет ли он принять в этом участие. Он подумал и согласился — ведь это давало новый шанс убедить нас, объяснить, что его отец был хорошим человеком. Радиопроекту был дан зеленый свет, продюсером назначили Джемму Ньюби.
И вот в декабре 2016 года в необычайно холодный день я снова приехал к Хорсту в замок, на этот раз с Джеммой, с последним аспирантом Лизы Джеймсом и с моей немецкой ассистенткой Леа, выпускницей юридического факультета. Хорст оказал нам теплый прием. Собака, запах плесени, рев огня в камине, кухня, чай — все как раньше, за исключением Жаклин… Появилось и кое-что новенькое — домашний пирог.
В этот раз главной темой разговора стали документы Шарлотты — тысячи страниц писем, дневников, воспоминаний, с которыми я знакомился все подробнее. Мы с Леа и еще с тремя студентами юридического факультета копались во всем этом целый год. Мы установили хронологию — я всегда начинаю с этого при работе над любым делом; мы уже знали, из чего состоит этот архив, знали, чего в нем недостает, чего мы пока что не понимаем.
Впервые разговор сосредоточился на Шарлотте. Я уже догадался, что Хорст защищает Отто из любви не к отцу, а к матери. Раньше в центре находился Отто, теперь же нас интересовала мощная, решительная натура, «всегда добивавшаяся своего», как выразился Хорст. Он тепло вспоминал мать, ее энергию и участливость, упрямство и силу духа, ее своеобразную любовь. «В молодости она была очень хороша собой, очень привлекательна. — Пауза. — Не красавица, но привлекательная. — Снова пауза. — Необычный человек».
Хорст рассказал о ее скромной языковой школе в особняке «Вартенберг» в Зальцбурге, где молодежь изучала немецкий язык. Туда съезжались со всей Европы; особенно школа нравилась англичанам. В качестве приманки для студенток Шарлотта использовала красавчика Хорста, выпуская его в сад. «Она была дружелюбной, я тоже». В лучшие дни, добавил он, в ней просыпалось чувство юмора.
Сведения о языковой школе были не новы. После показа документального фильма мне стали писать бывшие ученики. Один написал [641], что жил с сестрой у Шарлотты в Зальцбурге в январе 1961 года, но об истории этой семьи и о роли Отто в нацистском движении узнал только из фильма спустя полвека. Баронесса, или тетушка Лотте (Шарлотте нравилось, когда к ней так обращались), мало говорила о прошлом, она оставалась властной матроной и однажды довела его сестру до слез, о чем та написала в своем дневнике. «Tante Lotte говорит неприятные вещи… про Джона и про меня, меня это бесит. Думаю, я должна без промедления съехать», — записала сестра. Шарлотта извинилась, проявив, по мнению сестры, «некоторое двуличие», и та осталась. Причина ссора забылась, хотя, как считал брат, причиной могло послужить то, что они были наполовину евреями.
По словам Хорста, к тому времени Шарлотта стала глубоко религиозной и проявляла деятельное участие в жизни местной католической общины. Она посетила вместе с другом, местным священником, Святую Землю и надеялась, что Хорст станет епископом или иным значительным церковным иерархом. Но этого не произошло. Собственно, никто из ее детей не добился высоких постов, глубоко ее разочаровав. «Моя мать была очень сильной, и это было подспудной проблемой для них с отцом».
Хорст считал, что мать очень любила Отто, хотя ее никогда не покидала ревность и тревога из-за его многочисленных романов. Некоторые письма не сохранились, возможно, из-за их интимного содержания, но из кое-каких документов следует, что она не исключала разрыва с ним. «Я не могу продолжать, у тебя другая женщина…» Она оставалась с mein Mann, «моим мужчиной», потому что он источал энергию, всем нравился, на всех производил благоприятное впечатление. «Он и Гиммлеру нравился, — добавил Хорст. — Он был по-настоящему крупной личностью…»
Шарлотта не покидала мужа, пока он был жив, не покинула и после его смерти. «Мой отец был для моей матери всем на свете, она никогда ни за что его не осуждала». Она больше не вышла замуж, посвятив всю остальную жизнь защите его репутации. Хотя Хорст и Шарлотта редко разговаривали об Отто, он помнит, что она нервничала и «сильно огорчалась», когда кто-то писал о нем дурное. Ее сильно раздражали истории о евреях, за чью гибель он якобы нес ответственность. «Это невозможно, — твердила она. — Это неправда, ложь». Она искала людей, связанных с его прошлым, находила их, беседовала с ними, записывала эти разговоры. «У вас есть все пленки», — сказал мне Хорст. Дескать, ему нечего скрывать.