Папа, спаси меня (СИ)
Пацан смотрит на меня несколько секунд. У него болезненный вид. Детские глазёнки наполнены такой же грустью, надеждой и тоской, как у того щенка, и у меня в душе переворачивается что-то, а когда пацан выдавливает улыбку и тянет ко мне руки со словами: — Папа, — у меня вообще в башке разрывается миллиард чёртовых импульсов. Я не знаю, как реагировать на то, что он просится ко мне на руки, и протягиваю свои. Всего несколько секунд, и пацан оказывается на моих руках. Малая отчего-то прикрывает рот рукой, а в её взгляде застывают слёзы.
— Привет, Малой! Как настроение? — спрашиваю я, а сам волнуюсь как ребёнок, потому что понятия не имею, как общаться с детьми. Что, если я ненароком сделаю ему больно? А если выроню?
Мальчишка улыбается мне и обвивает руки вокруг моей шеи.
— Дикий, да брось ты с ним возиться! Пошли, выпьем чаёк с мятой, поболтаем! У тебя же дела! — орёт из кухни Жека.
А я всё сильнее хочу закатать его в бетон и заставить грызть его зубами, чтобы выбраться и выжить. Тварь. Бесчувственная. Бесчеловечная тварь. Как он может относиться вот так к своему ребёнку? Я бросаю взгляд на Малую.
— У тебя кровь, — негромко шепчет она, тянется к моему лицу и проводит большим пальцем правой руки по моим губам, вытирая кровь.
— Ерунда! Преподал урок местным гопникам… Впрочем, ты же знаешь, у меня такой стиль жизни… Вот такой я хре… — я прикусываю язык, потому что нельзя учить ребёнка плохим словам, успеет ещё, жизнь же долгая…
«Но не для него», — обжигает меня жестокая мысль.
— Малой, ты иди, наверное, к маме, а дядя Кирилл поедет по делам… У меня их много.
Я думаю, не обгадит ли он мою белоснежную рубашку, но всего лишь на мгновение, потому что близость с ребёнком кажется мне чем-то особенным… Между нами есть какое-то притяжение. Наверное, всё дело в том, что мы оба по-своему привязаны к одной женщине. И если бы не ненависть между нами, если бы не греховная связь, окутывающая нас этой ночью, я мог бы остаться, мог бы стать даже дядей Киром для него, но не в этой ситуации…
Пацан расслабляет и без того слабые ручки и возвращается к матери, а у меня сердце бешено стучит в груди, и я больше ни секунды не могу оставаться в этом месте, которое напрочь пропитано ароматами глубокого горя, разочарования, слёз и потерь…
— Седой, извини, я в норме. Реально опаздываю уже по делам! — бросаю я, смотрю ещё раз на мальчонку и пожимаю ему руку.
— Живи, боец, всем смертям назло! — произношу я и выскакиваю из их квартиры, словно ошпаренный.
Я явно сошёл с ума, потому что на секунду подумал забрать у своего друга жену и его сына и свалить с ними куда-нибудь подальше, чтобы окружить своей заботой, чтобы помочь преодолеть им все невзгоды. Хорошо, что это было просто секундное помешательство.
Глава 24
Едва только оказываюсь дома, бегу навстречу сыну. Егорка вытирает слезы, которые выступают у него тут же от встречи со мной: он сильно соскучился, так надолго мы никогда не расставались.
Душу в себе комок, который подкатил к горлу и стараюсь смотреть ясно и открыто, не показывая ему, что и мне трудно, и мне нелегко, и мне невыносима была разлука с ним…
— Мама! — восклицает он и приникает ко мне своим теплым, маленьким, податливым телом. Не могу удержаться и целую его в шею, прямо под ушком. Егорка ерзает — ему щекотно и тут же наша слезливость пропадает, по ому что таким образом он получает сигнал о том, что все в порядке, все как раньше, и мама рядом.
— Я рисовал! — говорит негромко он, и я во все глаза смотрю на него, боясь увидеть какие-либо изменения в его поведении, настроении, состоянии.
Но он выглядит точно также, как вчера, когда мы с Женей выехали из дома. А кажется, что за это время прошла целая жизнь — столько событий произошло за несколько часов!
Мне хочется сказать ему, что я очень и очень сильно скучала, но боюсь, что мы начнем с ним плакать, обнявшись, как два попугайчика — неразлучника, прямо в коридоре.
— Антонина, — здоровается няня. Она держит дистанцию, пока мы с Егоркой не можем насытиться объятиями друг друга и смотрит на нас почти из-за угла, хоть это немного странно, но я благодарна ей за эту отсрочку. Пока нет мужа, а няня находится далеко, Егор принадлежит только мне.
— Все в порядке, — говорит она. — Мы уже позавтракали, и думали выйти на улицу, в песочницу, во двор.
Тут обнаруживаю, что Егор уже собран — в желтой футболочке-поло, в которой его худенькая шея кажется еще тоньше и беззащитней, зеленых шортиках, из брючин которых выглядывают тонкие ножки, разделенные коленками размером чуть меньше кофейного зернышка.
— Я сама с ним погуляю, — говорю, а сама ерошу ему волосы, наслаждаясь легким пухом, мягким и родным. От Егора пахнет как всегда — детством, светом, радостью с медово-гречишной горчинкой. Но об этой горчинке я думать сейчас не могу. И без того нервы так расшатаны, что, боюсь, собраться с духом смогу еще не скоро.
— Мы в акошко видели сабачку, — улыбается Егор и гладит своими теплыми ладошками мои щеки. Я все еще сижу перед ним на коленях, чтобы ему было удобно, а после его слов чуть не падаю — все еще перед глазами стоит взгляд Кирилла, когда он протянул мне щенка на заднее сиденье.
— Она лаяла, — делится наблюдением Егор.
Я прижимаю его к себе сильнее, и слышу, как стучит маленькое, заячье сердечко: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Милый мой, хороший, родной, сладкий сынок. Ты обязательно вырастешь и станешь таким же сильным и умным мужчиной, который не боится показать свою доброту в самом неожиданном месте — на дороге, когда сделает все для спасения малюсенькой души, попавшей в ужасное происшествие.
Ты точно также поступишь, я уверена в этом: возьмешь на себя все заботы о том, чтобы щенок выжил, не будешь волноваться из-за того, какими глазами будет смотреть близкий друг и чужая женщина. Бросишься наперерез судьбе, которая захочет лишить его жизни, и изменишь направление его судьбы в ту сторону, которую хочешь: в сторону жизни.
— Ма-а-ам, она не на меня лаяла, — пытается вырваться из моего чересчур сильного захвата Егорка. И тут я понимаю, что за мыслями о самом человечном поступке в моей жизни, который продемонстрировал сегодня Кирилл, прижала ребенка к себе так сильно, что причинила ему неудобство.
— Прости, прости, — тут же беру себя в руки. — Хорошо, что не на тебя.
А сама украдкой вытираю влагу, которая предательски скопилась в уголках глаз. Еще немного — и она превратится в Ниагарский водопад, снося на своем пути все плотины, которые я успела понастроить для себя за то время, когда узнала о диагнозе сына.
Мне нельзя быть слабой, — говорю себе вновь и вновь. Нельзя.
— Ну что, пойдем гулять? — ребенок доверчиво вкладывает свою маленькую, как птичка, ладошку и смотрит, как я встаю, поправляю волосы второй рукой. Да, я сильно измотана, морально истощена и не спала всю ночь. Но не могу отказать малышу, когда он так смотрит на меня- с мольбой и уверенностью, с легкой толикой затаенного веселья — он ждет, что наша прогулка как всегда состоится, потому что я ему в этом никогда не отказывала.
— Конечно, пойдем, — говорю ему и улыбаюсь. Ничего. Прорвемся. Все будет хорошо. И вдруг отворяется дверь.
Глава 25
И вдруг отворяется дверь.
— А вот и па-а-а… — эти слова буквально замирают у меня на языке, потому что Женя, вопреки моему ожиданию, входит в квартиру не один. За ним, немного сутулясь и придерживая руку, входит тот, кого видеть в своем доме я хочу в последнюю очередь.
Словно ощущая угрозу для своего птенца, стремительной птицей сгибаюсь пополам, притягиваю Егора к себе и будто бы хочу его спрятать от внимательного и цепкого взгляда Кирилла. А вдруг он разглядит…Вдруг он поймет…Вдруг он догадается…