Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века

На темир-хан-шуринском кладбище под простым деревянным крестом покоятся бренные останки этого в те дни во славу нашего оружия погибшего воина. Не могу здесь обойти молчанием и того обстоятельства, что когда раненый капитан Пасьет изъявил желание, чтобы его за старшего сопровождал до госпиталя юнкер К. К. Юнгерсон, близко ему знакомый, то тот, подумав немного, отклонил это желание тем, что станут говорить, будто он, желая избегнуть предстоящих опасностей, напросился в проводники к своему начальнику, и за сим предоставил обязанность другому юнкеру, который с заметною радостью ее принял. К чести К. К. Юнгерсона, ныне генерал-лейтенанта, будь сказано, что он долг прямой службы ставил выше всех других отношений — я его видел во многих серьезных делах и всегда впереди. Это был храбрый из храбрых, не потому, что не знал страха, а потому, что хотя и знал страх, но нравственная сила всегда преобладала над этим страхом.
За сим я возвращаюсь для полноты настоящего моего рассказа к постигшим 11 июля Даргинскую колонну событиям, насколько они мне стали впоследствии уже известны из бесед с пережившими это побоище товарищами.
Колонна, разобрав до рассвета второпях, насколько успела, снаряды и сухари, тронулась, как сказано выше, ранее условленного сигнала в лес, а неприятель, заметив это движение с горы и полагая, что обе колонны пойдут по одному пути, бросился со своей горы всею массою в лес, заняв там немедленно поправленные им за ночь знакомые нам завалы, и вслед за тем завязался самый ожесточенный бой, так как вновь приходилось брать штурмом завал за завалом. Неприятель, стащив за ночь тела наших, накануне убитых и брошенных, устлал ими местами дорогу так, что в некоторый местах приходилось идти по трупам; при этом из боковых завалов горцы громили беспощадно в следовавшую по дороге колонну, а когда она по местным препятствиям слишком растянулась, то неприятель, бросаясь в шашки, раза два даже прорывал ее, но напором в штыки на «ура» сзади следовавших войск каждый раз, хотя и большою потерею, связь была опять восстановляема. К сожалению, однако, надо сказать, что по дороге в Дарго колонна наша лишилась большей части следовавших с нею вьюков и 300 черкасских волов, предназначенных на порцию войскам, а в топи по дороге был брошен загрузший в ней мул с казною — с бочонком червонцев, а еще далее, в подобной же топи — орудие за перебитием всех лошадей и прислуги, и, наконец, у одного из завалов было брошено тело убитого генерала Пассека. [198]
В этот день легло наших еще более накануне, рассвирепевшие страсти не знали пощады и удовольствовались лишь смертью.
В такой обстановке колонна под вечер дотянулась до поляны, где были 10-го числа усмотрены вырытыми тела наших похороненных там солдат. Здесь ее встретили войска, высланные из Дарго на помощь, которые затем уже прикрывали окончательное до лагеря отступление. [199]
Так окончились эти в летописях Кавказской войны два достопамятные дня, результатом которых оказалось, что в Дарго почти что вовсе не было доставлено сухарей и снарядов, причем наличное число последних многим уменьшилось, а из строя выбыло около 3-х т[ысяч] человек. [200]
  
И. Грозова
 
Дневник офицера
 
Более 150 лет отделяет нас от событий, описываемых Николаем Васильевичем Симановским — участником экспедиции Отдельного Кавказского корпуса в 1837–1838 гг., — однако проблемы, которые пыталось решить тогда Российское государство, так и остаются болезнями нашего общества. Всякое лечение, как известно, начинается с тщательного исследования истории болезни, одну из страниц ее мы и предлагаем читателю.
Дневник поручика, в будущем — генерал-лейтенанта Н. В. Симановского хранится в рукописном отделе Российской национальной библиотеки, в собрании П. Н. Тиханова, и до сего года значился как «Дневник офицера, прикомандированного к Навагинскому полку, действовавшему на Кавказе. Апрель 1837 — сентябрь 1838» (ф. 777 (П. Н. Тиханов), оп. 3, № 326 (1–4)). Дневник кавказского офицера из окружения М. Ю. Лермонтова никогда не публиковался. Однако, несмотря на это, он вошел в научный оборот: запись, сделанную Н. В. Симановским 14 декабря 1837 г. «В Прохладной встретил я Лермонтова, едущего в С.-Петербург», — мы находим в «Летописи жизни и творчества М. Ю. Лермонтова», составленной В. А. Мануйловым. [201]
 
При подготовке публикации самой сложной проблемой стала атрибуция. Основанием для нее послужили следующие сведения, содержащиеся в дневнике: автор — гвардейский офицер, кавалерист, прикомандированный к Отдельному Кавказскому корпусу для участия в экспедиции против горцев; большинство людей, с которыми он переписывался и чьими судьбами интересовался, служили в лейб-гвардии Уланском полку, поэтому можно было предположить, что автор дневника был офицером того же полка. Кроме того, в дневнике упоминается императорский смотр его полка, проходивший 7 апреля 1837 г. Среди изданных указов по военному министерству сведений о смотре 7 апреля и о прикомандировании офицеров для участия в экспедиции 1837 г. не было. Поиски сдвинулись с мертвой точки, когда среди изданий, поступивших в Российскую национальную библиотеку из расформированной после 1917 г. библиотеки военного министерства, были обнаружены подобранные по годам не публиковавшиеся приказы, и среди них — «Приказы по Отдельному Гвардейскому корпусу», содержащие список всех офицеров, прикомандированных в 1837 г. к Отдельному Кавказскому корпусу. Согласно приказу Николая I, с 1835 по 1845 г. из «каждого гвардейского полка ежегодно командировалось по одному офицеру на Кавказ…» [202] В одном из приказов сообщается о том, что 7 апреля 1837 г. состоялся смотр л.-гв. Уланского полка, [203] от этого полка на Кавказ был послан поручик Симановский. [204] Последние сомнения окончательно рассеялись, когда в том же собрании П. Н. Тиханова, в котором хранится дневник, был найден автограф Н. В. Симановского — «Записки о походе Гвардейского корпуса к Западной границе. 26 мая — 16 сентября 1849 г.»; сопоставление их с дневником показало, что они написаны одним и тем же почерком. Автор дневника был установлен.
Николай Васильевич Симановский (1811–1877) происходил из потомственных дворян Черниговской губернии. Окончив Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров 8 ноября 1833 г., он был зачислен в л.-гв. Уланский полк.
В 1837 г. в чине поручика Н. В. Симановский был отправлен на Кавказ и за участие в экспедиции против горцев под командованием генерал-лейтенанта А. А. Вельяминова был награжден орденом Св. Анны 3-й степени с мечами. По возвращении с Кавказа он продолжал службу в л.-гв. Уланском полку, а с 1840 по 1848 г. исполнял должность адъютанта штаба 1-й легкой кавалерийской дивизии, где получил чин штабс-ротмистра, а потом — ротмистра. В декабре 1849 г. Н. В. Симановский был произведен в полковники и назначен командиром 1-го дивизиона л.-гв. Уланского полка.
В 1868 г. Н. В. Симановский — уже генерал-лейтенант и в следующем году назначен председателем петербургского военно-окружного суда, а в 1872 г. — членом главного военного суда. Он удостоился нескольких наград, среди которых — ордена Св. Анны 3-х степеней, ордена Св. Владимира 2-х степеней и ордена Св. Станислава 1-й степени.
Скончался Н. В. Симановский 12 июля 1877 г. и был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. [205]
Дневник Симановского — яркое документальное свидетельство истории и культуры России конца 1830-х гг. Центральное место в нем занимает описание летней экспедиции 1837 г., окончившейся царским смотром в Геленджике. Но здесь рассказывается и о поездке Н. В. Симановского в Тифлис в декабре 1837 г. — январе 1838 г., и о его службе в Хоперском казачьем полку зимой 1838 г., а также о лечении в Ставрополе и Пятигорске. Последняя запись сообщает о том, что 9 сентября 1838 г. он выехал из Ставрополя в Петербург.