Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века

23 мая. Выступили в 6-м часу утра, версты 4 двигались очень медленно, ибо саперы разрабатывали дорогу, потом пошли пошибче, ибо дорога здесь лучше. Черкесы не оставляют нас в покое, они заседают во всех удобных местах и перестреливаются, одни лишь гранаты заставляют их разбегаться; под вечер они начали драться дружнее, и мы принуждены были каждую высоту занимать приступом. При всей моей усталости русское ура, ретирада и неудачные выстрелы черкес, барабанный бой (полковник Полтинин при каждом приступе приказывал бить в барабан) заставили меня забыть об усталости, я сделался как-то бодрее, не думая нимало об опасности. Придя на место ночлега, наш батальон, по приказу полковника Полтинина, спустился с горы, дабы люди могли немного отдохнуть, однако ж это не избавило нас от передовой цепи и караулов. <…>
24 мая. Двинулись в 6[-м] часу утра, на каждом шагу имели небольшие перестрелки, но когда начали взбираться на одну высокую гору (первая по левую сторону р. Пшады), то черкесы (числом до 500) открыли по нас батальный огонь с вершины горы. На протяжении почти версты в левой цепи пошла сильная перепалка, они думали на этом месте не пропустить нас к Черному морю. Мы принуждены были лечь и ползком под градом пуль взбираться на вершину; изнуренные и обремененные сухарями и бельем, солдаты едва могли лезть, пот лил с них в три ручья. Казалось невозможным вскарабкаться по столь крутой горе на вершину. Черкесы засыпали нас пулями, но для русских нет невозможного: ободряемые примером своих начальников, они все ползком подавались вперед, наконец, когда мы были уже на полугоре, привезли пушку и ядрами через нас заставили на время умолкнуть дерзкого неприятеля, таким образом, под несколькими пушечными выстрелами, мы ползком подавались все ближе к вершине. Пушка умолкла, и мы с барабанным боем открыли сильный батальный огонь — ура! — кинулись вперед и заняли одну высоту; черкесы удалились бегом на другую, которая командовала и которую мы тоже должны были занять. Здесь пушка уже не могла стрелять, и потому мы принуждены были сбить неприятеля с позиции батальным огнем и штыками, против которых ничто не может устоять. Вершина была нами занята в 5 минут. Барон Шейблер с стрелками занял ее первый. Таким образом, с малою потерею людей, находившихся под сильным (при занятии второй высоты — под перекрестным, ибо черкесы стреляли по нас из лесу с вершины и с балки) неприятельским огнем более получаса, мы заняли гору, по которой едва можно было ползти, не рискуя на каждом шагу свалиться. <…>
После этого штурму мы вышли на прекрасную поляну, где сделали привал: мы расположились завтракать под тенью благовонного орехового дерева в нескольких шагах от аула, где оставленные куры, которых никто не смел трогать, ужасно кричали; кругом нас вьется по деревьям виноградная лоза, кустарники диких роз. Жито, овес, ячмень, конопля, лен, кукуруза и проч. — всего есть в этом месте в большом изобилии, поля их, большей частью, огорожены плетнями; я видел даже привитые фруктовые деревья, что, вероятно, работа русских беглых. Вся баранта угнана в горы, здесь пропасть аулов, что и было причиною их упорной защиты. Надо было видеть нашу общую радость, когда мы, занявши вершину горы, увидели невдалеке море, солдаты кричали от радости. По прибытии к Черному морю, где расположились лагерем по обеим сторонам реки Пшады, генерал Вельяминов благодарил 1-й батальон за взятие штурмом горы. Наш полк расположен на самом берегу реки Пшады в полуверсте от моря, и избавлены сегодня от цепи и караулов, дабы дать людям отдохнуть. Благодаря Богу, мы прибыли на место, где предполагается построение крепости.
25 мая. Как приятен отдых после стольких трудов! Люди отдыхают, моют и сами моются, но несносные черкесы не хотят оставить нас в покое, несмотря на то, что мы не жжем их аулов. Они с разных сторон палят из фалконетов, коих числом не более трех, и уже убили одного солдата Тенгинского полка наповал, стоявшего на пикете. Перед самой смертью он закурил трубку, и когда все легли и караульный офицер приказывал ему лечь, то он сказал: «Ваше благородие, эти лоскутники стреляют понапрасну: пуля сюда не долетит», — вслед за его словами — выстрел из фалконета, и он упал мертвым.
 
26 мая. Полковник Полтинин собрал 1-й батальон и сам читал приказ генерала Вельяминова, отданный по отряду. Я помещаю здесь приказ по полку и по отряду:
1. Приказ по полку. Приказ, отданный по отряду за № 2 сего дня, в копии прилагаю, предписываю гг. батальонным командирам прочесть оный при собрании роты всем без изъятия нижним чинам в каждом батальоне, в 1-й же батальон я сам прочту; мне же остается сказать, что я, будучи уверен, вел сам 1-й батальон на назначенное место, с тем, что гора сия должна быть непременно занята, и, действительно, они это исполнили, оправдали мое ожидание, при каковом случае оказали непоколебимое мужество, храбрость, терпение к трудам и повиновение к исполнению воли начальства в виду командующего войск генерал-лейтенанта Вельяминова и целого отряда. В сем деле показали присутствие духа 3-й мушкетерской роты рядовой Добринин и 2-й мушкетерской — Олисинский, которые, будучи ранены, не оставили своих мест до прихода на место лагеря; доблестный поступок сих рядовых обязывает мне сделать известным по полку, и я остаюсь уверенным, что они на будущее время будут примером храбрости своих товарищей.
Приказ по отряду. № 2-й. Лагерь при речке Пшаде. Мая 24 дня 1837 года. С копии копия. В память славной атаки, сделанной сего дня 1-м батальоном Навагинского пехотного полка на первую гору, встреченную отрядом с левой стороны речки Пшады, отныне называть это место горою Навагинскою. Подлинный подписал генерал-лейтенант Вельяминов. С подлинным сверял гвардии-поручик Кусаков. <…>
27 мая. <…> Бывши на фуражировке, я срисовал крест и на шесте наткнутую козиную голову, но ни от кого не мог добиться настоящего значения оных. Иные говорят, что это приношение жертвы перед начатием посева, а иные уверяют, что они этому поклоняются.
28 мая. Был с командой для рубки леса по ту сторону реки Пшады у самого берега Черного моря, которое очень волновалось, так что нельзя было выгружать казенных вещей, прибывших из Еленчика. Я ходил по берегу и собирал разные раковинки и черепашки, коих здесь очень мало. Может быть, придется, и это скучно проведенное время вспомнишь иногда с удовольствием.
Черкесы сегодня уже не стреляют и нигде не показываются, они, верно, занимаются теперь устройством новых жилищ; им очень неприятно, что мы заняли эту бухту, на берегу коей стоят до сих пор две сакельки, в коих производился торг с турками, которые доставляли им соль, ибо и теперь еще на берегу находят соль. Вчера прибыл в отряд гродненский гусар поручик Рошковский [248] морем из Тамани. После обеда в продолжение почти часу была сильная буря, и я все время стоял на берегу моря и любовался волнами, которые неслись, как горы, и разбивались о берег пеною. В эту минуту вид моря удивительный: оно из гладкой поверхности образуется в хрустальные горы, цвет его из зеленого переменяется в черный, и 9-й вал плещет выше сажени; транспортные суда, стоя на якорях, сильно качаются. Но я за удовольствие заплатил простудою: у меня болит горло и грудь. Сегодня я встретился неожиданно с Илиодором Осиповичем Миницким [249], с которым вместе воспитывался и которого не видал уже 12 лет.
29 мая. <…> Сегодня прибыли из Еленчика суда с палатками и нашими вещьми, но их нельзя выгрузить по причине сильного волнения моря.
30 мая. У нас в роте служили благодарственный молебен. Мне сегодня немного лучше: грудь уже не болит, а побаливает горло. Наш батальон передвигают с нашего места влево, а на нашем месте будут делать кирпич. Наконец погода немного утихла и начали выгружать наши палатки.