Белый кролик, красный волк

— …Они не торопятся, я смотрю? Может, у них там пушки заклинило? Или перерыв на чай? Ну и момент, не то чтобы я был против полакомиться тортиком, но все же… в любом случае уверен, они скоро вернутся.
Трескучий звук сотрясает воздух, и мышцы вокруг моего позвоночника сжимаются, а затем расслабляются. Это всего лишь щеколда на входной двери дома напротив, поразительно громкая в утренней тишине. Мы с миссис Грив наблюдаем, как распахивается входная дверь.
Когда оттуда на улицу выходит фигура, вся моя смелость съеживается внутри меня в клубок.
Бел не узнать. Ее волосы и одежда перепачканы кровью, темной и запекшейся. Она промокла насквозь, но похожа не на убийцу, а скорее, на работника скотобойни, который разминает ноющие мышцы после долгого дня работы на бойне. Ее глаза, белеющие на этом красном фоне, не мигают, когда она переходит улицу.
Демон.
Так когда-то называла ее наша директриса, и теперь она действительно похожа на демона. Дверь, из которой она вышла, выглядит за ее спиной как портал в ад. Я не могу не представить себе картину, которую она должна была оставить после себя, чтобы выглядеть вот так. Не иначе снайперов расчленили или насаживали на тупые стволы их собственных винтовок. Даже ее походка кажется неестественной, величественной и в то же время невероятно стремительной. Через мгновение она уже стоит перед нами, и металлический запах бьет мне в ноздри. Миссис Грив выглядит потрясенной. Она переводит взгляд с меня на нее, и из ее горла вырывается сдавленный вздох.
— Лабиринт. Ключи, — тихо говорит моя сестра. — Быстро.
Миссис Грив не сопротивляется. Она все еще дрожит, когда мы запираем ее в бельевом шкафу наверху. Бел выглядит довольной собой и беспечно сбегает вниз по лестнице, мажет окровавленными пальцами по портрету клетчатого терьера. Она роется в рюкзаке, который оставила у двери, и достает оттуда черную коробку размером с колоду карт.
— Глушитель вайфая, — говорит она, ошибочно принимая мой взгляд за вопросительный. — Такой же я использовала, чтобы блокировать сигнал с камер в музее. Ты сказал, что у них там камеры видеонаблюдения.
Я неотрывно смотрю на нее.
— Конечно, они же профессиональная служба безопасности, глупо с их стороны использовать беспроводные камеры. Для их камер мне понадобится это, — она вынимает из сумки пару шнуров, усеянных маленькими светодиодами, — и это, — она показывает мне четырехфунтовый молоток. — Не очень изящно, но…
Я все еще смотрю на нее.
— Что? — спрашивает она. — Послушай, в данный момент высшее начальство, скорее всего, спорит о том, смогут ли они справиться со мной сами или придется вызывать полицию, и если вызывать полицию, то как сохранить в секрете местоположение их штаб-квартиры? Держу пари, они попытаются взять нас своими силами, так что у нас, скорее всего, есть немного времени, но это не точно и не бесконечно. Так что, пожалуйста, может, пойдем?
Она поворачивается к дверце шкафа в прихожей, плотно захлопывает и вставляет ключ в скважину. Я стою на третьей ступеньке и глазею.
— Мы же договорились, — говорю я тихо, разочарованно. — Ты обещала.
Она пожимает плечами.
— И что?
— Ты сказала, что никого не убьешь.
— Только в порядке самозащиты, — поправляет она меня, по-адвокатски поднимая палец.
— Этот стиль, — я указываю на ее медленно сохнущую рубашку, — больше напоминает не неизбежную самозащиту, а, скорее, оголтелую кровавую бойню.
Она пожимает плечами, но улыбается.
— Да, но это стиль, а это редко имеет что-то общее с действительностью. Не напрягайся, Пит. Снайперы через дорогу в отключке, но в остальном все с ними в порядке.
— Тогда что это на тебе? — вопрошаю я. — Кетчуп?
Она качает головой.
— Кетчуп плохо сохнет. Это в основном вода, сироп и пищевые красители, а остальное… — и она лукаво улыбается.
Бел оттягивает воротник рубашки в сторону, чтобы показать безупречно забинтованный порез, тянущийся вдоль ее ключицы.
— Совсем без настоящего тоже нельзя, для запаха. Сюда.
 
Она протягивает ко мне руки, и я послушно следую. Естественно. Запах крови бьет под дых, но все остальное — ее сила, ее тепло, сама она — так знакомо и так правильно, что я падаю в объятия сестры, и ей приходится поддерживать меня.
— Мне очень жаль, — шепчет она. — Стоило тебя предупредить. Но ты все сделал идеально. У нас на счету каждая минута, а значит, нужно было запугать ее побыстрее, и твое лицо подействовало даже лучше, чем мое.
Мое лицо. Мой страх. Я чувствую, как сердце колотится в груди, когда я прижимаюсь к Бел. Если для того, чтобы запугать 57 и заставить их плясать под нашу дудку, достаточно моего собственного страха, дело, можно сказать, в шляпе.
Бел отдирает меня от своего плеча и смотрит мне в глаза. Ее пальцы липнут к моим волосам.
— Я могу выполнить свою часть сделки, мелкий.
— Ты на восемь минут старше, — говорю я.
Но я не могу не думать о ране, которую она нанесла сама себе. Иногда мне кажется, что за эти четыреста восемьдесят секунд она узнала так много, что я никогда не смогу ее догнать. Никогда не смогу предсказать или понять ее. Все, что мне остается, — это доверять ей. Она — моя аксиома.
Бел обматывает сначала меня, а потом и себя светодиодными лентами. Когда мы щелкаем реле, на первый взгляд ничего не меняется, но я знаю, что теперь я — ходячее облако ультрафиолетового света, сбивающее с толку камеры.
— Ты готов? — спрашивает она.
— Нет.
— Тогда вперед.
Она поворачивает ключ в дверце шкафа, и там так тихо, что на мгновение мне кажется, ключ не сработал. Но затем шкаф складывается внутрь, и перед нами открывается полоска темноты, и стальная лестница спиралью поднимается нам навстречу. Я думаю о том, что сказала Бел, о том, что 57 не захотят звать полицию. Они могли бы удержать нас снаружи, в этом я уверен. Но не сделали этого, потому что хотели, чтобы мы пришли. Они приглашают нас войти. Я проглатываю кисловатую слюну, которая начинает наполнять мой рот.
Перестань, ведешь себя как параноик.
Как? Ну, конечно же, я параноик, я такой, но беспричинная ли это паранойя?
Я думаю, в конечном счете это не имеет значения. Хотят они того или нет, не прийти мы не могли. Подошвы моей сестры стучат по металлическим ступеням, как боевые барабаны.
Она протягивает окровавленную руку, и я беру ее, и следующий шаг кажется легче, и пока мы спускаемся в темноту, мне удается подстроиться под ее ритм.
 РЕКУРСИЯ: 5 ДНЕЙ НАЗАД 
— Преданность и жажда справедливости — хорошие качества, Питер. — Тон Риты был ласковым и хрупким, как снежинка. — Но это личные интересы, а не корпоративные, и наша организация такого обычно не одобряет.
Но потом, всего через несколько секунд, говоря о моем отце, она сказала:
— Он нас тоже пугает, Питер.
Да, она могла солгать, могла изобразить пыл в глазах, подделать дрожь в голосе, но я так не думаю. И в глубине души какая-то часть меня, о существовании которой я едва подозревал, обратила на это внимание.
Шпионское агентство не жаждет мести, не знает ревности…
…но его можно напугать, и это уже кое-что.
 СЕЙЧАС 
— Сюда, — говорю я Бел, изучая обрывок бинта в своей руке. Шариковая последовательность Л и П все еще слабо читаема на фоне жесткой от крови ткани.
Мы спешим по коридорам, каждую секунду заново удивляясь, что нас до сих пор не схватили, не расстреляли, не убили. Каждый вдох дает нам смелость верить в следующий.
Лабиринт так же отвратителен, как и пять дней назад, свет от люминесцентных ламп, привинченных к потолку, так же режет по глазам, как хлорка. Удушающая пыль поднимается от кирпичей, потолок, кажется, вот-вот рухнет мне на голову, просто назло, зато, по крайней мере, сегодня я не хромаю. Сегодня, несмотря на свой страх, я двигаюсь с определенной целью.