Я всегда была твоей (СИ)

— Ты такая красивая в этом наряде…
— А мне кажется, я похожа на крестьянку.
— Ну, если только на барышню — крестьяну…
"А ты тогда — барин!"
Только вот "барин", в отличие от меня, выглядел очень даже современно, в дорогом зимнем пуховике, модной меховой шапке и высоких меховых унтах.
— Я ж с Сургута недавно вернулся, — пояснил он, заметив, как я разглядываю его.
Забрав у меня из рук один стаканчик, он уверенно взял меня за локоть и кивнул в сторону невысокого терема.
— Пойдём, Белка, здесь слишком шумно, а нам надо поговорить.
— И для этого ты прилетел в Сибирь? Чтобы поговорить?
Вряд ли он, как и я двое суток трясся в поезде.
— Видимо, другого способа не существует. Разговор будет серьёзным. А ты — девушка непредсказуемая. Как белка. Всё время прыгаешь с ветки на ветку — не угонишься за тобой.
Мы зашли в кафетерий и устроились друг напротив друга за длинной лавкой. Алексей снял шапку, я последовала его примеру: сняла с себя платок, растегнула тулуп. Чувствовала я себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Видеть Алексея здесь, в Новосибирке, было для меня настоящим потрясением. Мыслей в голове не было никаких. Как и эмоций. Я просто ждала, когда он начнёт разговор.
— Кое — кто попросил меня передать тебе вот это…
Он вытащил из кармана сложенный вчетверо альбомный листок и протянул его мне.
— Что это?
— Посмотри.
Я догадалась, что это был рисунок от Маши. Развернула его. И оказалась права. Девочка изобразила себя с рыжим котом на руках и двоих людей рядом — мужчину и женщину. Они держались за руки и подозрительно напоминали мне нас с Алексеем.
В глазах неожиданно защипало, горло сжалось.
"Не смей плакать, психолог!"
Я молчала, стараясь изо всех сил сдержать лавину нахлынувших чувств.
— Я стал звонить тебе в тот день, когда Машка заявилась к тебе домой. Плохо себя чувствовал, да и вряд ли бы ты стала со мной разговаривать. Позвонил на следующий день, но абонет был уже не абонент.
Я всё еще разглядывала рисунок с комком в горле. Алексей продолжил:
— Твоя тётя чуть меня с лесницы не спустила меня с лестницы, когда я представился ей.
Наконец, я оторвала глаза от рисунка. Алексей смеялся, и лучики морщинок веером рассыпалась вокруг его глаз. Я взглядывалась в эти морщинки, и сердце моё оттаивало, оно вновь собиралось в единый пазл, обратно склеивалось в целое.
— Белка, почему ты опять убежала, не позволив мне всё объяснить? Я не спал с Яной. Поверь мне. Эта стерва что — то подсыпала в мой бокал за ужином. А выставила всё так, что я сам напился, а потом занялся с ней сексом… Я вернулся с командировки ночью, в доме — Янка собственной персоной. Она что — то наплела охране, показала паспорт, совместные фотографии, и те её пропустили, а я только с рейса, уставший, чтобы с ней скандалить, ну и разрешил остаться до утра на свою голову. Она обещала подписать все документы о разводе и касающиеся Машки. А потом опоила…
Верила ли я ему? Мне хотелось верить. До боли в пальцах, которые я судорожно сжимала, слушая его рассказ.
— Яна вернулась, потому что я стал достаточно статусным и денежным по её меркам. Она не хотела ждать вчерашнего студента, только вернувшегося с армии, пока тот встанет на ноги и разбогатеет. Ей хотелось всего и сразу. Я и бизнесом начал заниматься, чтобы только нос ей утереть, а потом… стало плевать. Бизнес процветал, доходы росли, и о Янке уже не вспоминал… Ходят слухи, что последний итальянец с которым она жила — бросил её, вот и решила она попытать со мной счастья. Её счастье — это деньги. А Машка ей никогда не была нужна. У Янки нет материнского инстинкта. Он генетически в ней не заложен. Оказывается, так бывает у женщин… — Алексей сделал паузу, печально усмехнувшись. Но его глаза моментально потеплели, когда он заговорил о своей дочери. — Но я благодарен Янке за Машку. Хотя эта благодарность обошлась мне в ооочень кругленькую сумму. Яна подписала бумаги о разводе, когда я пригрозил ей полицией за попытку отравления. Теперь она где — то опять на лазурном побережье. Плевать где… Моя дочь для меня — всё. Думаю, ты это уже поняла. Удивительно, но Машке ты сразу понравилась. Моих… хм… дам она не любила, мягко говоря. Она у меня девчонка с характером. Но добрая и ласковая. Справедливая. Смелая. Порой даже слишком…
 
Мне было очень приятно слышать такое о Маше, будто он и моей дочери говорит тоже. Я молчала и, опустив глаза вниз, по — прежнему смотрела на рисунок, лежавший передо мной на столе.
— Ну же, Белка? Ты мне ответишь что — нибудь?
Я долго пытаясь в своей голове подобрать подходящие слова, но не нашла ничего лучше, чем сказать:
— Приглашаю тебя к нам в гости на сибирские пельмени и кедровую водку. Если не боишься моей тёти, конечно.
Губы Алексея застянулись в широкую улыбку и, перегнувшись ко мне вперёд через лавку, зашептал на ухо самые восхитительные в мире слова:
— Люблю тебя, Белка, знаешь это? Давай уже наконец — то будем вместе. Во всех смыслах.
Его лицо было так близко… Бесконечно родное и любимое лицо. Подняв руку, я медленно провела пальцами по его лбу, по морщинам вокруг глаз, по подбородку, а затем поцеловала в губы, которые тут же ответили на мой поцелуй. Его лёгкое дыхание касалось моей щеки, согревая душу и сердце.
Несколько позже и моё тело будет согрето под горячими струями таким же горячим телом… а пока мы сидели и не отрываясь смотрели друг на друга.
— Будешь моей? — чуть хрипло спросил Алексей, замирая взглядом на моём лице.
На что я просто ответила:
— Я всегда была твоей.
КОНЕЦ
"Ты — рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты — рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить.
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!"
(Юлия Друнина)