Держава (СИ)

Мезинцев сидел рядом и попивал чай, то и дело поглядывая на меня и наблюдая за моей реакцией. Я уже сменил личину и уже выглядел вполне по-императорски. Решил таким образом слегка повысить авторитет в отделении полковника. Пускай знают, что к Мезинцеву сам оператор захаживает.
В дверь постучали, и после позволения войти, поступившего от полковника, в помещение вошёл седовласый мужчина лет пятидесяти на вид. Он сильно хромал, левая нога у него не гнулась. Причём, при каждом шаге раздавался металлический скрежет; видимо, у него был протез. Судя по погонам, мужчина имел звание вахмистра. Следом мой глаз скользнул по четырём георгиевским крестам, висящим на груди вошедшего.
Увидев меня, мужчина застыл на месте, округлив глаза. Он явно не ожидал увидеть самого императора в кресле своего начальника.
— Ваше Императорское Величество, — заикаясь произнёс вахмистр, а я поднялся и поприветствовал мужчину.
— Здравствуйте, — кивнул я.
Я хоть и из далёкого будущего, но помнил мудрость. Если в помещение входит полный георгиевский кавалер, получивший четыре креста за свою службу, даже полный генерал должен встать и поприветствовать его. Это очень уважаемые люди, прошедшие не самый простой путь.
Мой взгляд ещё раз скользнул по крестам. Я вдруг обратил внимание, что крест четвёртой степени, самый первый из выдаваемых, очень сильно покорёжен и вдавлен.
— Вахмистр Андреев прибыл по важному поручению к господину полковнику, — ещё сильнее заикаясь, произнёс седовласый мужчина.
— А скажите, что с вашим георгиевским крестом, почему он так искорёжен? — спросил я.
— А, так это же просто… Его мне ещё в русско-японскую войну выдали, тогда совсем юнцом был. Его мне ваш дедушка, простите пожалуйста, великий император Николай Александрович вручал.
Вахмистр на мой вопрос не ответил, но я решил-таки продолжить беседу.
— И за какие же такие заслуги вы его получили?
— За отвагу, — кивнув, охотно ответил мужчина. — Я ж тогда совсем юнцом был в русско-японскую войну-то. Мы на Корейском полуострове закрепились, а во время обстрела наши проморгали целую роту японцев, которая высадилась на том же самом Корейском полуострове. Японцы ведь хитрые, они спрятались и ночи ждали, чтобы, значится, на нас напасть. А я тогда вахту часовым нёс. Они же как хотели, сначала часовых перерезать, а потом и спящих солдат. Да только я не так прост был. Японец ко мне сзади подобрался, хотел ножом горло перерезать, а я его так отметелил, что он потом на допросе только и мог что мычать. А я японца-то обезвредил и тревогу принялся трубить. Всю округу на уши поднял. Как мы потом японцев били… Я, кстати, ещё двоих успел на тот свет отправить в ту ночь. За то мне креста этого и выдали. И он, на самом деле, самый ценный для меня.
— Ну как же, — удивился я. — У вас ведь кресты и третьей, и второй, и первой степени. Они ведь гораздо более ценные.
— Да вы поймите же, этот крест мне потом жизнь спас. Я его когда получил, он для меня дороже золота был. Я его носил, не снимая. Ну, разве что на ночь, когда мундир снимал. Как-то раз время боя ещё под Тегераном — мне тогда двадцать три года было — пуля прямо в сердце должна была меня убить. Да только на пути у неё крест этот самый и оказался, он пулю то и остановил. Так вот поэтому, крест этот для меня куда ценнее, чем все остальные награды.
Он обвёл рукой грудь, на которой и вправду кроме крестов висело немало медалей.
Безусловно, достойный человек.
— Владимир Викторович, а вы помните вальс «На сопках Манчжурии»? — спросил я, взглянув на Мезинцева.
Поинтересовался, а потом и сам слегка испугался. А если в этом мире такого вальса нет? Может, стоило сформулировать вопрос как-то иначе? А я помню памятник в Самаре, посвященный Илье Шатрову — автору слов и музыки. Шатров сам участвовал в русско-японской войне и в сражении под Мукденом, когда его полк дрогнул, он повел в атаку оркестр. Японцы были отброшены, но от шестидесяти музыкантов в живых осталось лишь семеро.
К счастью, начальник КГБ этот вальс знал. Переглянувшись с полным георгиевским кавалером, Мезинцев запел неплохим баритоном, а доблестный вахмистр начал подпевать:
 
 
 
— Тихо вокруг, сопки покрыты мглой,
 
Вот из-за туч блеснула луна,
 
Могилы хранят покой.
 
Белеют кресты — это герои спят.
 
Прошлого тени кружатся вновь,
 
О жертвах боев твердят.
 
 
Следующий куплет вместе с генерал-майором и вахмистром уже пел и я. Виноват. Не удержался.
 
 
Тихо вокруг, ветер туман унес,
 
На сопках Маньчжурии воины спят
 
И русских не слышат слез.
 
Плачет, плачет мать родная,
 
Плачет молодая жена,
 
Плачут все, как один человек,
 
Злой рок и судьбу кляня!…
 
 
Вальс мы допели, а тут мне в голову пришла мысль:
— Господа, у нас ведь в этом году исполнится тридцать пять лет со дня завершения русско-японской войны?
— Со дня победы, ваше величество, — поправил меня вахмистр.
Я, усмехнувшись, кивнул. Все-таки, до сих пор не могу привыкнуть, что в этой реальности именно мы стали победителями в той войне, не было революции и экзальтированных гимназисток, писавших японскому императору поздравительные телеграммы по поводу победы…
Мезинцев грозно выпучил глаза на Вахмистра, мол, чего это он его императорскому величеству замечания делает, но я его проигнорировал.
Японцев мы разгромили тридцать пять лет назад. Кажется, мир был подписан в январе пятого года. На груди ветерана нет юбилейной медали по этому поводу. Странно. В Российской империи, в начале двадцатого века, выпускали медали на все случаи жизни. Вон, на трехсотлетие основания столицы в 1903 году отчеканили медали трех типов: золотые, серебряные и бронзовые. А медали в память русско-японской нет. Странно. Нет, надо отчеканить. Не стоит ждать столетнего юбилея. И ветеранов обязательно отметить денежной премией или как правильно назвать?
— Владимир Викторович, вы не напомните… Кому дать приказ, чтобы отчеканили юбилейную медаль, посвященную юбилею нашей победы?
Я и на самом деле не знал, кто за это должен отвечать. Но медаль обязательно нужно выпустить и провести мероприятия, посвященные победе. Надо в империи военно-патриотическое воспитание поддерживать.
— А вы просто отдайте приказ секретарю, — посоветовал Мезинцев. — Он сам спустит ваши указания по команде.
А ведь и точно. Чего это я мудрю?
Старик явно заволновался.
— Но я, это, я попозже зайду, — вдруг опомнился вахмистр.
Я хотел было остановить его, но Мезинцев лишь кивнул и сказал:
— Да, Павел Саныч, зайдите попозже. Я сейчас с делами закончу и найду вас.
— И кто это? — спросил я, когда дверь закрылась.
— Друг моего отца, — ответил полковник. — Отец-то давно умер, а вот Павел Саныч остался. Он, конечно, младше, чем мой папа, но тем не менее напоминает мне о покойном. Я стараюсь его держать к себе поближе. Образование Павла Саныча не особо высокое, зато человек он хороший и доверять ему могу.
— Не думаете его на службу пристроить?
— Конечно, это один из первых претендентов и моё доверенное лицо.
— На какую же должность вы его хотите поместить?
— Вот как раз на должность архивариуса он отлично подойдёт. Человек он аккуратный и внимательный и при этом болтать не любит лишнего. Такому можно тайны доверять.
  
Глава 20. Диверсанты империи
 
Очередная встреча с Мезинцевым началась с приятного и для меня, а уж тем более, для полковника.