Держава (СИ)

Еще мне не раз намекали о необходимости большой поездки императора на Дальний Восток. Вот это дело важное и нужное, да и интересное. На Дальнем востоке мне бывать не приходилось, да ещё и поездка с таким комфортом. Вот только в голове не укладывается, как мои предшественники всё успевали, да ещё и путешествовали? Но вообще, надо ведь, в конце концов, главе государства увидеть собственных подданных, посмотреть, как они живут? Понимаю, что губернаторы и уездные начальники постараются пустить пыль в глаза, но уж как-нибудь разберусь. Тем паче, моего умения никто не отменял. В газетах напишут — дескать, опять настроили «потёмкинских» деревень, император уши развесил. Ох уж эти деревни… Читал о них, но в голове не укладывалось, как такое возможно? Сколько верст проходил обоз императрицы Екатерины? Хорошо, если сорок, но, скорее всего, верст тридцать за день, не больше. И как, скажите, за это время окольными тропами перетащить сборно-разборные дома, перегнать стада и переместить толпы крестьян? Это даже чисто технически невозможно. А вот, уже который век подряд народ в это верит, а серьезные люди оные басни в учебники помещает. Так что, «потемкинские деревни» сплошная глупость, призванная дискредитировать не только Григория Потёмкина, а ещё и мою предшественницу, Екатерину Великую.
А к слову, Екатерина была не так проста. Читал в студенческие времена разбор жалобы крестьянки на свою соседку. Жалобщица писала — мол, соседка грозилась ее заколдовать, увести мужа, так что, прими матушка-государыня меры. А Екатерина написала такую резолюцию — дескать, наказать обеих. Одну за то, что колдовством грозилась, а вторую — за то, что в ерунду верит.
Ладно, опять отвлекся. И что там с юбилеем института? А нужно ли мне ездить по юбилеям? Двадцать лет — не бог весть сколько времени со дня основания прошло. Вот, если бы лет сто. Впрочем, сто лет назад вряд ли бы создали институт микробиологии.
— Георгий Егорович, — поинтересовался я. — Не взыщите, но у меня смутное представление о достижениях института микробиологии. Чем он может похвастаться?
— Ну как же, ваше величество! — с укоризной посмотрел на меня чиновник. — Институт открыт по инициативе профессора Барыкина, ну, теперь уже академика. В нашем институте создан самые эффективные вакцины против чумы, холеры, сибирской язвы.
Фамилия Барыкина показалась знакомой. Нет, я вспомнил не певца (знаю, что был такой, но о чем пел уже и не помню), а Зинаиду Ермольеву — создателя пенициллина. Кажется, ее учителем и был профессор Барыкин? А у хороших учеников и наставник должен быть классным. Если так, то нужно обязательно съездить.
— Скажите, а антибиотиками институт не занимается? — решил поинтересоваться я.
— Конечно же занимается, — с жаром сказал статский советник. — Профессор Зильбер — кстати, мой однокурсник, — ненавязчиво похвастался сановник, — ученик Владимира Александровича. Это тот который создал пенициллин.
Зильбер… Зильбер… Ах, да. Лев Зильбер — первый муж Зинаиды Ермильевой, а еще старший брат Вениамина Каверина. У Каверина же настоящая фамилия Зильбер, про то помню.
Большинство считают Каверина автором только «Двух капитанов», но я всегда любил читать и другие книги известных авторов. Собственно говоря, мои знания по истории открытия пенициллина почерпнуты как раз из книги Каверина «Открытая книга», где прототипом Ермольевой была Татьяна Власенкова, а прототипом Зильбера — Андрей Львов. Наверняка Каверин консультировался при написании книги и с братом, и с его бывшей женой. Правда, в моей истории Зильбер пенициллин не изобретал, но он создал что-то другое, не менее важное. А Ермольева за свое открытие получила Сталинскую премию и отдала ее на борьбу с фашистами. Достойная женщина.
— Георгий Егорович, — поинтересовался я. — А вы, судя по всему, учились на биолога?
Статский советник, если бы не его вицмундир, произвел бы впечатление учёного, а не придворного. Он чем-то напоминал нашего завкафедрой Андреева. Правда, моложе моего профессора лет на десять или пятнадцать. Впрочем, в эту эпоху и в этой реальности и ученые носят мундиры и знаки различия в петлицах, а кто повыше — даже погоны с орлами. Помню по какому-то старому фильму, что у академика Павлова на погонах имелось два орла, а у его начальника лишь один. В чем-то и плохо, если государство заставляет ученый люд носить мундиры и дает им чины, а в чем-то и хорошо.
 
— Учился, — вздохнул статский советник. — Более того, по мнению Барыкина и Каблукова подавал неплохие надежды…
Фамилию Каблукова тоже слышал, но не упомню, в какой сфере он отличился. Кажется, в химии? Или в биологии?
Георгий Егорович притих, видимо, вспоминая что-то свое, личное. Я хотел спросить о причинах, заставивших оставить научную карьеру, но он ответил сам.
— Я ведь уже кандидатом был оставлен, при кафедре. Оставалось-то всего ничего — защитить магистерскую диссертацию, стать доцентом, преподавать, а потом докторскую, а тут… Родители настояли — мол, в университете отучился, наигрался, а теперь изволь соответствовать высоким стандартам семьи Едемских. Не захотел на военную службу, отправляйся на статскую. Служи государю и, никаких тебе лабораторий и колб. А у меня характера не хватило пойти против воли отца и иных родственников. Вот, служу.
— И неплохо служите, между прочим, — заметил я. — К вашим летам чин статского советника — вам ведь не больше тридцати пяти? очень даже неплохо. Небось, уже и Владимир имеется?
— Мне уже сорок, ваше величество, — зарделся чиновник, слегка смущенный монаршей похвалой. — А до Владимира ещё два года служить.
Помню-помню, что Владимира четвертой степени чиновникам давали за выслугу в двадцать пять лет. Государь-император Николай очень своим крестом гордился. У нас, насколько помню, после Великой Отечественной войны военным и милиционерам давали за выслугу лет ордена посерьезнее.
— Так тридцать пять — сорок, какая разница, если статского советника не раньше пятидесяти лет получают?
— Да, не спорю, карьера у меня неплохо складывается. Только, мог бы я не карьерой заниматься, а науке служить. Может, сумел бы открыть лекарство от рака, чтобы государя спасти?
Я деликатно покивал. Рак в моем времени стараются лечить, но, увы, не всегда успешно.
А вообще радует, что в этой реальности важные медицинские изобретения произошли безо всяких войн. Помню из лекционных курсов, что война, помимо ужасов, боли и смерти несет ещё и развитие науки с техникой. А уж открытия в области медицины! Не уверен, что тот же пенициллин сумели бы открыть и в кратчайшие сроки произвести лекарство, если бы не война. Да и остальное… Читал, что у дочери моего любимого художника Анри Матисса имелось повреждение гортани. Носила на шее черную ленту, чтобы скрыть отверстие на горле. Девочку лечили очень варварскими методами — прижиганием, а потом случилась Первая мировая война и армейский хирург за полчаса провел операцию, о которой пару лет назад никто бы и не мечтал. И группы крови открыли в результате необходимости переливать кровь раненым солдатам.
Нет, упаси боже, развязывать маленькую войнушку ради продвижения прогресса я не хочу, но стоит обратиться к опыту предшественников. Покопаться в своей памяти. Может, что-то сумею подсказать здешним ученым? Увы, лекарство из плесени я уже не подскажу, сами открыли. И чего это я? Наверное, зудит во мне прогрессор-попаданец, должный что-то внедрить, что-то усовершенствовать, невзирая на такие обстоятельства, что мощности в прошлом не такие, как в его времени. Янки из Коннектикута при всем желании не сумел бы изобрести в эпоху короля Артура бессемеровскую сталь, потому что техника не та, да и квалификации тамошних трудящихся отстает лет на восемьсот.
— Григорий Егорович, прошу прощения за нескромный вопрос, — поинтересовался я. — А какой у вас дар? — посмотрев на смущенного статского советника, добавил. — Если вам неприятен вопрос — не отвечайте.
— Да что тут неприятного? — пожал плечами статский советник. — Дар у меня не очень-то серьезный, но в некотором отношении необходимый. Я могу сделать так, что человек не почувствует боли во время операции. Болевой порог у каждого человека разный. Поэтому лучше, если он не почувствует боли.