Вор весны (ЛП)

Вообще-то, теперь, когда стало светло, в моей комнате не так уж мрачно. Мебель довольно изящная, а стены выкрашены в теплый розовый цвет, между румянами и терракотой. Кровать с балдахином украшена резьбой в виде роз, занавески сверкают.
Интересно, сколько женщин пользовалось ею до меня, и что они чувствовали.
Интересно, где они сейчас?
Я выбираю платье кремового цвета, сшитое из слоев воздушной паутинки и расшитое цветами, думая о том, что еще сложнее быть несчастной, когда на тебе что-то такое красивое. Это почти работает, и когда мрак в коридорах рассеивается, я выбираю пару расшитых блестками тапочек и начинаю всерьез исследовать все вокруг.
Планировка «дворца» проста: прихожая, длинный коридор и тронный зал в конце. Все вырезано из обсидиана; блестящее, черное, сверкающее. В пространстве нет ни дюйма цвета, за исключением красноватого, пурпурного свечения кристаллов и бра с ярко-синим пламенем в тронном зале.
В коридоре десять дверей, каждая на равном друг от друга расстоянии, комнаты за ними бесконечно больше, чем должны быть. Рядом с кухней находится роскошная столовая, а рядом с ней ванная комната с ванной, больше похожей на бассейн. Поблизости находится библиотека — темная, мрачная и лишенная какой-либо интересной литературы, — а рядом что-то вроде обсерватории с потолком, на котором мерцает звездный свет.
На другой стороне коридора находится моя комната, а запертая комната, как я полагаю, должна принадлежать Аиду. Странно осознавать, что он по другую стену, так близко, пока я не понимаю, что эти комнаты, похоже, не подчиняются законам физики, слишком большие для такого пространства, которое они занимали в коридоре. Может, он не слышал, как я рыдала. Может, мы не так близко.
Рядом с покоями Аида находится оружейная комната с впечатляющей коллекцией оружия, за которой следует пустая комната, в которой нет ничего, кроме зеркала и неудобного на вид шезлонга. После остается лишь одна комната.
Я открываю двери, и у меня перехватывает дыхание. Я уверена, что попала в мираж, но по воздуху проносится прохладный ветерок, свежий аромат танцует у моего носа, одновременно знакомый и совершенно чужой.
Сосна, лаванда и скошенная трава. Ничто из этого и все. Это земля после дождя, первый запах весны, это грозы и луга с полевыми цветами.
Это магия. Аромат магии.
Я нахожусь в каком-то огромном подземном саду или лесу. Он высечен в горе, освещен кристаллами и полон деревьев, травы и цветов.
Воздух кишит странными крылатыми существами, похожими на светящихся бабочек. Они оставляют за собой след, похожий на мазки краски. Я протягиваю руку, чтобы коснуться их; на кончиках моих пальцев остается слабая мерцающая пыль, но мгновением позже она исчезает.
Я следую за бабочками вглубь сада, восхищаясь хрустальными цветами, стеклянными лепестками, струями воды, которые текут, точно чистое серебро. Он кажется бесконечным, одна великолепная пещера или поляна ведут к следующей. Я могла, наверное, часами там бродить, не знаю.
Время словно остановилось. Я почти чувствую, будто сама плыву по течению.
— Прекрасно, не так ли? — произносит голос позади.
Я вздрагиваю. Аид. Конечно, он. Он двигается бесшумно, как кошка.
— Как… как это возможно? Под землей ничто не должно расти…
— Не должно, — поясняет он. — Здесь есть несколько реальных вещей; несколько волшебных растений, что растут под кристаллами, но по большей части все здесь иллюзия, — одна из бабочек садится ему на ладонь, и он сминает ее в кулаке. Я вздрагиваю, но секунду спустя она обращается пылью и рассеивается.
— Для народа, что не умеет лгать, мы редко бываем правдивы, — на мгновение он замолкает, словно погруженный в свои мысли. Его взгляду требуется некоторое время, чтобы остановиться на мне, и когда это происходит, его губы изгибаюсь в улыбке.
— Интересный выбор одежды.
— Что еще я должна была надеть?
— Я предполагал, ты захочешь чего-то более… смертного.
— В шкафу не было ничего подобного.
Аид усмехается.
— Что? Что не так?
 
— Шкафы вызывают лишь то, что ты желаешь. Ты, похоже, втайне желаешь одеваться как… эдвардианская фейри?
Я моргаю, глядя на него, думаю о всем выборе причудливых платьев и о том, почему туфли были идеального размера.
— Ну, — говорю я, полагаю, это больше не тайна!
Теперь его очередь моргать. Не могу поверить, что все, что я говорю, настолько сбивает его с толку. Кроме того, он, должно быть, уже привык к вопросам, ведь я не первая смертная, которую он привел сюда.
— Ты сказал, что забрал меня, дабы спасти, — начинаю я, набравшись храбрости. — Почему же ты не заставил остальных людей выпить твое вино?
Он наклоняет голову, всматриваясь в меня неловкую долю времени.
— Кто сказал, что я этого не сделал или не добрался до них так быстро, как только смог?
— Какой герой.
— Нет, — говорит он. — Я не герой. Просто трус, скрывающийся в тенях.
Не знаю, что на это сказать.
— Ты пытался зачаровать меня, да?
— Это была хорошая попытка.
— Почему не вышло?
Он указывает на мою кристальную подвеску. Я еще не сняла ее.
— В ней есть ягоды рябины. Они действуют как защита от чар. Знаешь, откуда она у тебя?
— Наверное, из блошиного рынка, — мое сердце замирает. Оттуда большая часть моих украшений, но, когда он заговорил, я поняла, что в глубине души у меня сложилась какая-то неполная теория, что возможно, моя мать была фейри, и что я обычная во всех отношениях, кроме того факта, что не могу быть зачарована, и, возможно, по этой причине она отказалась от меня.
Детская фантазия. Ничего больше.
— Какое совпадение, ты обладаешь такими чарами и тебя пригласили на бал.
— Наверное.
Он на мгновение замолкает.
— Значит, ягоды рябины, как в сказках, отгоняют чары, — говорю я. — А что насчет других вещей. Соль? Железо?
— Соль развеет чары на смертном, это правда. Низшие фэйцы — гоблины, хобы, пикси и тому подобные — испытывают неприязнь к железу, но не высшие. Только божественная сталь, древний и редкий материал, наносит нам глубокие раны, после которых потребуется долгое время на заживление.
— Значит, вы быстро исцеляетесь?
Он кивает.
— Но мы можем быть ранены так же легко, как и любой смертный.
— Вы можете умереть от старости?
Он пожимает плечами.
— Сомневаюсь. Мы стареем намного медленнее. Наши дети стареют медленнее, чем смертные, но когда мы выглядим примерно на двадцать пять, процесс еще сильнее замедляется. Не знаю, сколько нам должно быть лет, чтобы мы выглядели старыми, не говоря уже о том, чтобы умереть от этого. Но обычно кто-нибудь убивает нас до того, как мы успеваем достичь старости.
Я игнорирую мрачность его последних слов.
— Так… сколько тебе лет? — он не выглядит так, будто ему за двадцать. Он выглядит как подросток… обработанный в марбл или фотошопе.
Он фыркает.
— Я не буду отвечать на этот вопрос. Считается невежливым спрашивать фейри о возрасте. В конце концов, это и не важно.
— Хорошо, — говорю я, даже отдаленно не удовлетворенная. — Вы можете заболеть? Отравиться?
— Ищешь способы убить нас? Потому что звучит именно так.
Я невольно смеюсь.
— Нет, мне просто… любопытно. Я никогда раньше не встречала фейри. Разве ты еще не привык к таким вопросам?
Он пожимает плечами.
— Полагаю, должен был.
Странный оборот речи.
— Значит ты, правда, не можешь лгать?
— Не открыто, нет.
— Что это значит?
Он вздыхает.
— Мы не можем говорить ничего, кроме правды, но это не значит, что мы не лжем. Все же есть много способов, которыми можно сфальшивить. Например, ты можешь спросить: «У тебя когда-нибудь были от меня секреты?. И мне не нужно отвечать «да» или «нет». Я могу сказать: " Я хранил много секретов в своей жизни, но хотел бы сохранить их как можно меньше между нами. Это не ложь. Звучит честно. Но это не так. Желание не хранить секреты — это не то же самое, что и не иметь их вовсе.