Вор весны (ЛП)
— Пока, Аид!
— Это мое полотенце…
Я швыряю его обратно ему в лицо, когда ухожу, чуть не натыкаясь прямо на Ирму в коридоре. Она бросает на меня беглый, неодобрительный взгляд, но ничего не говорит, когда я ускользаю в свою комнату.
Я переодеваюсь из мокрой ночной рубашки в сухую, отжимаю волосы, вытираю их полотенцем и заплетаю в свободную косу. Я откидываюсь на хрустящие простыни и считаю лепестки деревянных роз на столбиках моей кровати. Я не могу заснуть. Я слишком нервничаю из-за Солнцестояния, слишком беспокоюсь о том, чтобы не оступиться. Может быть, было бы лучше избавиться от чар. Лучше и проще. Аид защитит меня. Он дал бы мне знать, что произошло.
Но я не хочу быть беззащитным, отказываться от своей единственной силы. Я должна быть настойчивой. Я должна это сделать.
Я слышу, как Аид выходит из ванной и шаркает по коридору. Я тоже сомневаюсь, что он будет спать спокойно. Честно говоря, кажется глупым даже пытаться.
Я ворочаюсь и ворочаюсь еще немного, прежде чем сдаюсь, натягиваю халат и на цыпочках иду в его комнату.
Он отвечает быстро, его влажные волосы все еще прилипли к голове, свободная одежда слегка прилипла к телу. Я почти могу сосчитать мышцы на его груди. Летний аромат воды из ванны все еще остается на его коже, сливаясь с мятным ароматом зубной пасты.
— Сефон, — говорит он, как будто удивлен, увидев меня. — Что случилось?
— Ты беспокоишься о Солнцестоянии? — Спрашиваю я его.
Он кивает.
— Да.
— Не можешь уснуть?
— Да.
— Я тоже. Хочешь посмотреть что-нибудь вместе и на время забыть о наших проблемах?
— Согласен.
Я хватаю его за руку и тащу за собой в зеркальную комнату, где смотрю на маленький жесткий шезлонг. Мы будем практически сидеть друг у друга на коленях.
— Нет, — говорю я.
— Нет?
— Призови пушистый диван.
— Пушистый диван?
— Да, большой, пушистый, приятный диван!
В центре комнаты материализуется массивный диван. Выглядит так, словно его состригли с мультяшного монстра. Он ярко-синий и волосатый.
— Этот диван… на самом деле пушистый.
— Ты же такой просила!
— Я имел в виду… мягкое и вязкий! Я даже не знала, что они делают мягкие диваны. Это… самый уродливый диван, который я когда-либо видела.
— Тогда почему ты не…
— Нет. Что-нибудь мягкое, пожалуйста.
Он вздыхает, вызывая еще один большой серый диван, который выглядит таким мягким, что я могла бы утонуть в нем. Я сажусь, чтобы проверить это. Совершенство.
— Одобряет ли это госпожа?
— Знаешь что? Так и есть. Теперь одеяла и подушки, пожалуйста.
— Зачем тебе подушки, если они тоже мягкие?
— Просто сделай это.
Он собирает их в кучу, и я хватаю одну, сажаю его рядом с собой и кладу одну ему на колени.
— Для чего это нужно?
— Обниматься.
Он поднимает бровь.
— Владыка Подземного мира не обнимается.
Я моргаю, глядя на него.
— Это, конечно, ложь?
Он пожимает плечами.
— Мне несколько не хватало возможностей.
Я подумываю о том, чтобы броситься к нему, отчасти в шутку, но также и отчасти потому, что я думаю, что каждому нужно время от времени обниматься, как бы глупо и по-детски это ни звучало. Но я этого не делаю, потому что не уверена, когда остановлюсь. Я не хочу ставить ситуацию в неловкое положение.
— Просто… обними подушку.
Он вздыхает, откидываясь назад.
— О'кей, диван хороший, я согласен с тобой.
— Я же говорила тебе. Зеркало, включи последний живой боевик диснеевского фильма. Аид, призови попкорн.
— Да, моя госпожа.
Аид ‘Я не обнимаюсь’ сжимает свою подушку сорок минут подряд и не отпускает до самого конца. Он тупо ест попкорн, не отрывая глаз от экрана, время от времени задыхаясь или смеясь.
Мне кажется, я смотрю на него чаще, чем фильм.
Каким-то образом наши ноги сплетаются вместе, и я ложусь на подлокотник, в идеальном теплом пузыре блаженства. Я чувствую себя умиротворенной, без желания двигаться, даже когда идут титры и зеркало становится черным.
— Это было восхитительно, — говорит Аид. — Визуальные эффекты, музыка, юмор… Мне это понравилось. Сефи?
— Хммм?
— С тобой все в порядке?
— Устала.
— Ты выглядишь так, как будто готова заснуть.
— Так и есть.
— Может, нам пойти спать?
— Еще несколько минут… тут так удобно.
Аид наклоняется и гладит меня по лицу.
— Сефон?
— Да?
— Спасибо тебе.
— За что?
— За все, но особенно за сегодняшний вечер.
— В любое время.
Он вздыхает.
— Иногда мне хочется, чтобы ты была фейри, и я мог бы убедить тебя в этом.
— Я бы тоже иногда хотела быть фейри, — шепчу я, мои слова становятся липкими, как мед, и их трудно произнести.
— Что? Почему?
— Есть вещи, которые я хотел бы сделать…
— Например, что?
— Всевозможные вещи…
Но больше, чем все, что я хочу сделать, могла бы сделать, это желание вернуться домой. Снова увидеть папу. Особенно сейчас, когда мир, из которого я вырезала красоту, снова становится черным.
— Я скучаю по дому, — шепчу я, хотя знаю, что нет смысла говорить, что я хочу быть фейри и хочу вернуться.
Я обвиваю руками шею Аида и наполняюсь ароматом цветов и мяты, а также покалывающим теплом его кожи. Медленно его руки скользят по моей спине, обводя изгиб позвоночника. Он ничего не говорит, пока мое тело превращается в кашу, а мысли становятся липкими и темными.

15. Маски
Следующим утром Аид нервничает, как кошка в час колдовства. Он не может усидеть на месте. Выходит сразу после завтрака, проверяя, правильно ли освещен путь, а когда возвращается, распахивает двери и выстраивает в коридоре скелетов-стражников, одевая их в броню. Затем он вышагивает, бледнее, чем когда-либо.
Ирма вздыхает, оставляя его наедине с этим, и наносит на тронный зал последние штрихи.
Колонны увиты виноградными лозами, гобеленами с изображениями созвездий и шелковыми портьерами, закрывающими обсидиан. В бра на стенах отражается голубой огонь. Весь дворец залит светом, мерцающие пятна рассеивают мрак, как светлячки над чернильно-черным прудом. Столы ломятся от яств: сверкающей рыбы, фаршированных птиц, свежих соусов, золотистых ломтиков фруктов, мраморных сыров, сочного спелого винограда, цвета которого я не могу описать. Фонтаны полнятся пурпурным вином. Это целый собор чувств.
Аид все так же расхаживает из стороны в стороны.
— Иди оденься, — настаивает Ирма. — Ещё немного и прибудут первые гости, но, знаешь, не торопись.
Он безропотно направляется в свою комнату, и я тоже — в свою. Я пытаюсь расслабиться с помощью ванны, но она не помогает. Мои нервы натянуты, словно проволока, взвинчены страхом и неуверенностью.
Я натягиваю шелковую нижнюю юбку, закутываюсь в халат и выхожу на улицу, спрашивая Ирму, что мне надеть.
Она уже одета в развевающееся платье малинового и желтого цветов, ее маленькие ножки — в расшитых блестками туфлях. Она больше, чем когда-либо, похожа на живое пламя.
Она пожимает плечами.
— Лучше его об этом спросить. Я плохо разбираюсь в том, что должны носить очарованные смертные шлюхи. Пусть даже притворные.
Я старалась не обращать внимания на этот комментарий.